хоть кто-то думал, будто я могу быть опасным для тебя. Особенно твои
родители.
– Уверяю тебя, их мнение на меня не влияет. Но уверена, я убедила их, что
ты этого не делал. Посмотри на свои большие руки, Гэвин. Ты бы оставил
отпечаток руки в два раза больший, чем тот, что на моей коже.
Он опустил взгляд на свои пальцы, лежащие на клавишах, и заметно
расслабился.
– Хороший аргумент, хоть и немного тревожный.
– Вряд ли, – с улыбкой ответила она. – Я часами думала о твоих больших
ладонях.
Он развернулся, оседлав скамейку, и положил ладони на согнутые колени.
– Да? Расскажи.
Дэлайла была так отвлечена видом его длинных ног, больших рук, кончиков
его темных волос, касавшихся невероятно густых черных ресниц, что даже
забыла о сказанном.
– Что рассказать?
Сглотнув, Гэвин напомнил ей:
– Что ты думаешь о моих руках.
– Прямо сейчас?
– Да.
– Ты пытаешься меня отвлечь.
Он с грустью улыбнулся.
– Возможно.
– Разве нам не стоит поговорить об этом? – спросила она, приближаясь на
шаг. – Я не о своей руке. Не хочу говорить о ней. Я о том, что случилось в той
комнате…
Он смотрел на нее несколько долгих безмолвных секунд, и выражение его
лица менялось от неловкого к виноватому, потом и к побежденному.
– Если тебе не сложно… давай поговорим об этом позже?
Прикусив нижнюю губу, она посмотрела на его ссутулившуюся фигуру, на
его пальцы, что сжимали и отпускали колени. Такой расстроенный; его боль
была такой глубокой. У них не получилось этого на прогулке после ужина, и
Дэлайла надеялась, что у них найдется время поговорить, держась за руки, чтобы пространство между ними стало теплым и полным притяжения, пока он
не сможет больше сдерживаться и не прижмет ее к стене или к дереву, или…
хм, ладно.
Сейчас они были наедине, школа была темной и полной теней и эха, когда
она пришла. И так будет еще несколько часов. С колотящимся о ребра сердцем
Дэлайла встала и нырнула рукой под юбку, стаскивая трусики вниз по ногам.
Она выбралась из них, стараясь не упасть.
Гэвин сглотнул.
– М-м. В общем… – он отклонился назад и почесал шею. – Эй, Дэлайла. Ты
что делаешь?
– Снимаю нижнее белье.
– Это я вижу, – он разглядывал клочок розового хлопка на полу, быстро
моргая. Его храбрость от собственной наготы, что была всего несколько минут
назад, сейчас испарилась. – Лайла, я понятия не имею, что с тобой делать… –
не поднимая взгляд, он неясно помахал рукой в сторону ее юбки, которая еще
оставалась на месте и скрывала самые секретные части ее тела, и добавил: –
ниже.
Дэлайле показалось, что ее кровь в венах превратилась в миллион
порхающих бабочек.
– Тогда я тебе расскажу.
Она подошла к нему, желая, чтобы он хотя бы на миг взглянул на нее, чтобы
она поняла, все ли в порядке с происходящим. И она поняла, что да, с ним все в
порядке, когда он подался вперед, положил ладони ей на бедра поверх юбки, чтобы притянуть ее к себе. Он наклонился и поцеловал ее ребра, губами
прижимаясь к коже под ее грудью.
Отодвинувшись, Гэвин поднял на нее взгляд и прошептал:
– Я не хочу заниматься сексом в первый раз в школе.
Она на миг испугалась, что из-за колотящегося сердца ее грудь сломается.
– Ладно.
– На случай, конечно, если ты думала, что мы будем этим заниматься.
– Похоже, я сейчас вообще ни о чем толком не думаю.
– Как раз это я и имел в виду, – улыбнулся он, и в этот раз улыбка коснулась
глаз. – Всего четыре часа назад ты была в отделении скорой помощи, а теперь
еще и без нижнего белья.
– Между вот этим и самими сексом есть разница. Просто прикоснись ко
мне, Гэвин.
Он замешкался, но не отвел взгляда.
– Мне страшно, – признала она, желая быть с ним честной, но надеясь, что
он не остановится.
Он тут же помрачнел.
– Из-за этого? Или из-за… Дома?
Она покачала головой.
– Я знаю, что Дом – это все, что ты знал. Это твоя семья. И знаю, что тебе
невыносимо видеть, как все это сложно сейчас, и как это сложно для меня. Но
дело в том, что я – твоя. И принадлежу только тебе. Хоть и боюсь, что ты
никогда не будешь моим в этом смысле.
– Лайла, не говори так, – он закрыл глаза, прижавшись лицом к ее животу.
Ладонями обхватив ее колени сзади, он откинул голову назад, чтобы
поцеловать ее. Дэлайла почувствовала знакомый трепет бабочек, а по ногам
разливалось тепло. Не было никакой спешки, но когда она вспоминала об этом
позже, в своей невинной лиловой комнате, она не могла припомнить, в какой
момент осторожный поцелуй закончился, а его руки двинулись по ее голым
бедрам. Обхватив ее ноги, он впивался кончиками больших пальцев в кожу, и
она надеялась, что он оставит небольшие следы, которые позже она отыщет уже
собственными руками.
Когда он осмелел и стал нетерпеливым, то целовал ее уже скорее зубами и
рычанием, нежели губами, и двинулся одной рукой ей между ног. Он сказал, что
не знал, что делает, но это не имело значения. Вскоре она, одной рукой обхватив
его запястье, направляла его, а другой впилась ему в волосы, чтобы удержать
его рот на месте. Потом в комнате долго звенела тишина, и он долго смотрел на
нее, ничего не говоря.
Дэлайла поверить не могла, что еще хоть кто-нибудь может чувствовать то
же, что и она, когда Гэвин осторожно поцеловал ее верхнюю, затем нижнюю
губу и сказал:
– Я уже твой. Целиком и полностью.
– Уверен? – спросила она.
Он кивнул, скользя взглядом по ее перевязанной руке, и его глаза снова
затуманились. Гэвин проводил ее до дома, приподнял, чтобы воспользоваться
шансом заставить ее голову кружиться от поцелуев, а потом смотрел, как она
уходит в темную тишину дома.
Дэлайле теперь можно о многом думать – о руках и улыбке Гэвина, о его
признании в любви, об облегчении в его глазах, когда она рассыпалась на
кусочки, – и какое-то время это придавало ей сил, потому что, после того как
ушел по дороге, он не появлялся два дня.
Глава двадцать третья
Она
Странно это или нет, но она вполне могла сосредоточиться на уроке, когда
Гэвин был в классе, и жутко беспокоилась, когда его не было. Он не написал
смс, что плохо себя чувствует, не позвонил и не отправил электронное письмо
приободрить ее и сказать, что завтра он придет в школу.
Дэлайла обедала под деревом, слушая болтливого Давала. Он снова и снова
рассказывал об уроке математики, о том, что Кирк Теллер сказал ему за обедом.
Говорил о своей новой обуви, о новой машине отца. У него был миллион слов, и
все они лились нескончаемым потоком.
Дэлайла чувствовала себя до болезненного много знающей. Когда рядом
был Гэвин, она чувствовала себя в безопасности, ведь даже если Дом ненавидел
ее, зато нежно любил его. До прошлой ночи она и не думала, что Дом причинит
ей настоящий вред, а если бы и причинил, то точно не в присутствии Гэвина.
И теперь Дэлайла поняла, что безопасности нет нигде. Гэвина здесь не
было, но даже если бы и был, это не имело никакого значения. Был ли сам он в
безопасности?
Жизнь не должна быть такой, она не должна постоянно пугать. А Дэлайла
не должна постоянно переживать, что дерево подслушивает их разговор, или
что трава отравила бы ее кожу, если бы могла. Она не должна думать, что по
дороге домой ее поджидает опасность, что тротуар внезапно треснет и поймает
ее за лодыжку. Или что ей стоит попытаться не спать ночью.
– Ди, ты вообще меня слушаешь? – Давал наклонился, вырывая ее из
транса.
– Нет, прости.
Он медленно выдохнул, оглянулся на учеников, вдали играющих в
баскетбол. После нескольких долгих минут тишины он спросил:
– Ты собираешься рассказать мне, что происходит?
Она молчала.
– Ты должна понимать, как это выглядит, – сказал он, повернувшись и
указав на ее руку. – А выглядит это так, словно он тебя ранил, или словно ты
спятила.
Она наконец повернулась к нему, глядя на ветви, а когда они вроде бы не
приблизились, прошептала:
– Я уже пыталась тебе рассказать, как все запутано, но ты мне не поверил.
– Расскажи еще раз, – она скептически взглянула на него, и он добавил: – Я
хочу услышать больше. Думаю… Думаю, теперь я тебе поверю.
– Не здесь.
Дэлайла встала, стряхнула сухую траву и листья с юбки и потащила Давала
к вагончикам, в пустую комнату для репетиций. Она села на ту же скамейку у
пианино, где прошлой ночью сидел Гэвин. На ту же скамейку, где он касался ее
с болезненной, открытой нежностью. Она еще помнила касания его пальцев.
– Почему мы здесь? – осмотревшись, спросил Давал.
Вернувшись в реальность, Дэлайла ответила:
