Оставшись одна, Цветанка с горькой усмешкой ловила побледневшими щеками солнечное тепло. Не поймёт Берёзка, не примет – ну и ладно… Главное – отвадить её, чтоб не пыталась сорвать с Цветанкиного сердца чёрный плащ гордого одиночества, в который оно закуталось, не видя удачи в любви: Нежана досталась Бажену Островидичу, Иву у неё отняло моровое поветрие. Надежда на лучшее пыталась вставить в поток унылых мыслей своё робкое слово, но Цветанка не слушала. Она больше не хотела боли и потерь. А может, такова плата за удачу в воровских делах? Ничто на свете не даётся даром, Цветанка убедилась в этом давно.
Она долго пробыла у реки, предаваясь невесёлым раздумьям, а когда вернулась домой, то оказалось, что Берёзка всё ещё где-то пропадала. Обед никто не приготовил, и рассерженная Цветанка сама принялась за дело. Наварив каши, она смотрела, как ребята уплетают её из одного большого горшка, а про себя думала: пора этих лоботрясов как-то в жизни устраивать. Хотя бы тех, кто постарше: не вечно же ей их кормить, в самом деле! Отдать учиться какому-нибудь полезному ремеслу, чтоб в будущем сами смогли себе на жизнь зарабатывать… Кто в учёбе не горазд будет – пусть нанимается хотя бы пастушонком или работником на огороды. Пока ребята беспечно лопали кашу, голова Цветанки пухла от забот.
«С Берёзкой тоже надо что-то делать, – думала она. – Может, и правда замуж выдать? Только не за негодяя или прощелыгу какого-нибудь, а обязательно за хорошего парня. Пускай бедного – на бесприданницу не много женихов польстится – но чтоб непременно был человеком славным и добрым, чтоб Берёзку не обижал. Впрочем, приданое можно и купить… Взять, скажем, ссуду у Жиги, а потом потихоньку выплатить долг…»
Своей собственной, одинокой и непутёвой доли Берёзке Цветанка не желала, хотя и неволить «сестрёнку» ей, строго говоря, тоже не хотелось: слишком свеж был в её сердце пример Нежаны, которую замуж выдали родители. Становиться для Берёзки таким родителем Цветанке было не по нутру, но, с другой стороны, куда ни кинь – всюду клин. Куда податься девице-сироте, как выжить? Себя надёжной «стеной» для Берёзки она не считала: в любой день воровская удача могла отвернуться. Что, если её схватят? Бабушка уж совсем стара и слепа, не справиться им одним… Вздрогнув, Цветанка сжала своё янтарное ожерелье.
«Не оставь меня, матушка, – чувствуя слёзы в горле, мысленно обращалась она к источнику тёплого света. – Ты видишь: не для себя мне это нужно. Мне о ребятах думать надо… Вон у меня их сколько. И Берёзка… Да где ж её носит-то, засранку этакую?» – Вынырнув из размышлений, Цветанка тревожно подошла к окну, но ничего, кроме привычной крапивы да лопухов у забора, не увидела…
Берёзка и правда что-то слишком долго отсутствовала. Со слов ребят Цветанка поняла, что та так и не возвращалась с реки, где у них произошёл разговор с взаимными признаниями. Беспокойство шевельнулось колючим комочком, вонзило свои иглы в сердце.
«Нет, так не годится, – сказала она решительно. – А ну-ка, ребята, айда искать Берёзку! Ждан, Ёрш, Соловейко, Прядун, Хомка и Олешко – за мной на реку! Остальные – ищите её в городе!»
Ещё не хватало, чтобы с этой маленькой глупышкой что-то случилось… Заглядывая под каждый куст вдоль речного берега, Цветанка корила и винила во всём себя, хотя иного ответа Берёзке она не могла дать. А может, девочку так потрясла правда? Попытавшись представить себя на её месте, Цветанка ощутила холодное прикосновение чего-то невидимого к своим лопаткам. И снова – боль… Зубастая тварь грызла окаменевшую трещину на сердце: не к ней, не к настоящей Цветанке Берёзка испытывала чувства, а к вымышленному Зайцу – маске, приросшей к лицу воровки. «Заюшка, синеглазенький мой»…
«Берёзка! Берёзка, ау! Отзовись!» – доносилось плывущее, легкокрылое эхо из-за деревьев. Отдалившись от реки, они искали девочку в близлежащем леске. Дикие яблони скромными невестами роняли белые лепестки, лесная вишня покрылась пышной пеной цветения, а солнце косо цедило вечерние лучи сквозь частокол стволов. Деятельный Заяц бегал, звал и прислушивался, а Цветанка внутри него до болезненного крика мечтала о чутких руках, которые не отдёрнутся от девичьего тела под мужской одеждой, и о мудрых глазах, которые за маской разглядят настоящее лицо. И о сердце, которое полностью, без остатка примет в себя это странное двойственное существо – Цветанкозайца.
«Берёзка! – сложив руки раструбом, крикнула она. – Ау! Откликнись! Не надо так со мной, слышишь? Ты думаешь, мне легко? Мне тошно – хоть в петлю, да только кто вас всех кормить тогда станет? Кто о бабуле позаботится? Кто бы знал, как я устал… а…»
Последние слова слетели, сошли на нет тихим шёпотом, умирающим среди древесного шелеста, и Цветанка измученно опустилась на траву. Пересвистывались птахи, таяли в вечернем лесном покое ребячьи голоса, окликавшие Берёзку, а её ноги некстати налились тяжестью, как два неповоротливых бревна. «Хватит, хватит, хватит», – слышалось в песне одной птицы. «Больше не могу, больше не могу, большенемогубольшенемогу», – причудливо высвистывала вторая… «Спать-спать-спать», – звала третья. «Пить-пить-пить», – тенькала четвёртая. Застыв семечком в куске янтаря, Цветанка не могла отвести оцепеневшего взгляда от какой-то букашки, которая ползла по травинке, и только пальцы в поисках спасения нащупывали ожерелье…
Солнечноглазая Любовь откликнулась лаской вечерних лучей. Далёкая фигура в золотом зареве заката, окутанная медовой дымкой, размытая, но до слёз родная, доброй рукой подбросила видение: расщелина в земле у подножия старого, необъятного дерева… С золотым туманом перед глазами Цветанка поднялась на ноги, двигаясь до странности медленно, как сквозь тугое тесто. Цепляясь за тёплую руку той, что жила за солнечным краем неба, она пошла меж деревьев почти вслепую, ведомая одной мыслью: найти.
Ноги ускоряли бег, сердце – стук. Немота золотистого наваждения постепенно соскользнула с губ, чтобы дать выход Цветанкиному «ах», когда та наконец нашла дерево, чуть не врезавшись в него лбом. Приземистый дуб с неохватным стволом раскинул в стороны мощные руки-ветви, но таинственно молчал, пряча в своей тени то, что Цветанка искала.
«Берёзка!» – лопнул тревожной стрункой её зов, отдавшись эхом под лесным шатром.
И, к величайшему её облегчению, откуда-то из-под земли откликнулся приглушённый девчоночий голосок:
«Здесь!»
Без сил, без дыхания и почти без чувств Цветанка рухнула в траву на колени, склонившись над тёмным отверстием в земле, из которого на неё дохнуло сыростью и холодом.
«Берёзка, ты там?»
«Там-там-там…» – гулко передразнило подземное эхо, словно отвечая на вопрос.
«Я тут!» – прозвенело снизу.
Вглядываясь в черноту щели, Цветанка пыталась найти девочку в пасти у земли. Тьма густо лилась в глаза, не позволяя ничего рассмотреть, словно подземная пустота была наполнена хмарью…
«Как ты там очутилась, Берёзка? Мы тебя обыскались!» – крикнула Цветанка в щелеобразный «рот», заросший травой, словно густыми усами.
«Я упала, – жалобно прозвучало из тьмы. – Бежала, бежала… и провалилась…»
«Берёзонька, ты там цела?» – встревожилась Цветанка.
«Цела… Не ушиблась ничуть… Тут куча сухих листьев…»
«Слушай, ничего не вижу! – крикнула Цветанка, устав вглядываться в мрак. – Тебе оттуда меня видно?»
«Ага…»
«Можешь прикинуть высоту?»
«Ну… Примерно как от земли до конька крыши дома. Тут… это… сундучок какой-то спрятан».
«Ладно… Посиди там, я позову ребят. Надо тебя вытаскивать».
На звонкий свист вскоре сбежались все, кого Цветанка взяла с собой на поиски. Часть ребят сейчас бегала по городу, и Цветанка отправила домой двоих – Олешко и Прядуна. Она велела им сообщить остальным, что пропажа нашлась, а также раздобыть фонарь, огниво, верёвку подлиннее и широкое банное ведро. Способ вызволения Берёзки уже вспыхнул в её голове. Пока ребята бегали за всем необходимым в город, она сидела на траве, согревшаяся и расслабленная от радости, поглаживая янтарное ожерелье и про себя с улыбкой повторяя: «Благодарю тебя…»
Одна из ветвей дуба протянулась как раз над расщелиной. Перекинув через неё верёвку, к одному концу Цветанка крепко привязала ведро так, чтобы оно не опрокидывалось. Оно оказалось настолько просторным, что усесться в него могла не только Берёзка, но и сама Цветанка. Это было даже не ведро, а кадушка с ручкой. Открыв фонарь со слюдяными стенками, Цветанка зажгла внутри свечу, поставила светильник на дно ведра и спустила вниз, к Берёзке.
«Вытащи светоч! Ведро мне сейчас понадобится», – крикнула она девочке.
Только теперь, глянув вниз, она смогла разглядеть озарённое тусклым светом нутро ямы или, скорее, подземной пещерки. Глубина была, пожалуй, меньше, чем та, какую назвала Берёзка: у страха, как известно, глаза велики. На самом деле – не глубже обычного домашнего погреба, но яму наполняла странная тьма, чёрная, как облако угольной пыли, и живая, подвижная. От мутного света слюдяного фонаря она молниеносно ринулась в разные стороны, извиваясь завитками, как щупальца какого-нибудь подводного гада. От одного вида этой колышущейся жути Цветанка застыла ледышкой. Задрав голову, Берёзка смотрела вверх, и Цветанка ободряюще помахала ей рукой, торопясь скорее вызволить её из подземной обители живого мрака. На вид девочка была цела и невредима – вероятно, благодаря куче сухой листвы, которая осень за осенью падала с дуба и накапливалась, превращаясь в перегной.
