— Что насчет меня? Меня это заинтересует?
— Можешь попробовать, но ты быстро обнаружишь механическую несовместимость между собой и «Курсом» и бросишь это дело. Но причин не попробовать нет, если ты не прочь.
Она заканчивает писать, открывает чистую страницу и поднимает голову.
— Не хотели бы вы подвести итог?
— Хм, возможно, пока память свежа. «Курс» в некотором роде уникальный продукт на этом духовном базаре, но он абсолютно типичен для базара. Он служит той же цели, что и любой другой товар в этом месте. В царстве сновидений правильное это неправильное, а неправильное это правильное. Эго необходимо, а иллюзия существенна. Некоторые люди излишне привязаны к разуму, который может разрушить нейтральное состояние плавучести, и эго помогает им оставаться на безопасном расстоянии. Им помогает страх, а страх есть страх эго перед не-я. Вот почему, отстранившись от эго, ты оставляешь страх позади. Эго не желает, чтобы его подвинули из его зоны комфорта, и именно с этой проблемой призваны справляться такие решения, как «Курс чудес»: они обеспечивают нас безопасным способом выразить нашу тягу к свободе. В этой психиатрической лечебнице нет замков, но есть множество способов не покидать ее. Люди заманиваются в ловушки наподобие «Курса» и проводят свои лучшие годы, пытаясь следовать его наставлениям, но когда эти годы проходят, они все там же, сидят на дне ямы, из которой могли бы легко выбраться, но их пороховницы уже пусты, и они довольствуются жизнью в норе.
Я сделал паузу, чтобы Мэгги нагнала меня со своими записями.
— Что-то вроде этого могло подействовать и на меня, — продолжаю я. — Я мог направить всю свою сфокусированную энергию на какое-нибудь похожее на погоню за своим хвостом пустое развлечение вроде дзена, адвайты или «Курса». То, что я описываю, подобно невидимому силовому полю: оно очень обширно, очень действенно, и это единственная цель любой религии или духовного учения. Довольство есть сдерживание. Недовольство ведет к переменам, которые враждебны состоянию сна. Существует множество линий обороны, удерживающих нас от того, что кажется совершенно естественным для разумного существа — быть разумным.
^ ^ ^
— Погодите, — говорит она. — У меня батарея на лаптопе села и руку судорогой свело.
Она массирует руку и трясет ей.
— Теперь хорошо, — говорит она.
— Но есть кое-что еще, — продолжаю я, — что не было упомянуто в перечне. В паттерне нет разрывов. Куда бы ты ни шел, куда бы ни смотрел, он всегда будет совершенным. Возможно, сам акт смотрения есть акт творения, кто знает. Итак, когда мы смотрим, он там, но что происходит, когда мы не смотрим? Вселенная подобна ящику со шредингеровским котом внутри, но реальная проблема не в том, жив кот или мертв, а в том, существует ли кот вообще.
— Думаете, я что-нибудь поняла?
— Положи монетку в ящичек и потряси его. Орел или решка?
— Пока не открою ящик, неизвестно.
— Правильно. Но есть интерпретация квантовой механики, которая гласит, что пока мы не откроем ящик и не посмотрим, монета будет оставаться в суперпозиции и орла и решки, и только когда мы откроем ящик и посмотрим, суперпозиция сколлапсирует в положение орла или решки.
— Звучит как-то неправильно.
— Это точка зрения Шредингера. Наша точка зрения такова: откуда нам знать, что в закрытом ящике есть монета? Если мы откроем ящик, мы, конечно, увидим монету, но что внутри ящика, когда мы не смотрим? Это настоящий вопрос из разряда «падающего в лесу дерева»: существует ли что-либо ненаблюдаемое? Исходя из материалистического мировоззрения, ответ, разумеется, да, с точки зрения царства сновидения, конечно, нет, но в обоих случаях явного ответа нет. Если даже мы открываем ящик и видим монету, это не дает ответа на самый фундаментальный вопрос: существует ли творение? Ответ таков, что ответа нет, что не звучит как ответ, но им является. Это ответ на все вопросы. Так должно быть, и так есть.
— Я же не должна что-либо из этого понять, верно?
— Сдается мне, что никто не понимает.
— Хорошо, погодите, я записываю. Готово.
— Итак, вот о чем загадка кота Шредингера — это парафраз простого коана: существует ли реальность, когда ее не наблюдают? А если пойти еще дальше, вопрос станет таким: существует ли реальность, когда она наблюдается? Существует ли реальность вообще?
— Итак, все указывает на объяснение с перспективы царства сновидения.
— Ничто не указывает на иное, а материалистический взгляд подкреплен лишь верованием, основанным на видимостях. Материалистическое мировоззрение — это общеизвестная истина, а царство сновидения — сумасбродная гипотеза, но все следует развернуть наоборот: реальность-как-видимость должна быть в основе, а материализм — это храбрая гипотеза, которую надо защищать или отвергнуть. Материальная реальность — всего лишь гипотеза, пока она не доказана. Любой серьезный ученый был бы на моей стороне.
— Но материальную реальность невозможно доказать, верно?
— Правильно, видимая реальность признана действительной по общему согласию, но поскольку факты свидетельствуют лишь о реальности как видимости, согласие не принимается в качестве доказательства, что оставляет без всякой поддержки материалистическое мировоззрение в целом. Вот почему договорная реальность недопустима, а интерпретация с перспективы царства сновидений — подлинная основа.
— Ого, — говорит она после того, как взахлеб записала сказанное, — мы правда сбились с курса.
— Мы как раз оставались на курсе, чтобы посмотреть, куда он нас приведет. Любые разговоры ведут назад к тому же узлу, то есть сингулярности — бесконечному сознанию. Истине.
— Безумие, — говорит она, записывая. — Я знаю, что записываю все неверно.
— Исправим это в процессе.
^ ^ ^
— Эйнштейн однажды спросил какого-то человека, действительно ли тот верит, что луна существует только тогда, когда он на нее смотрит. Вопрос был саркастический, будто ответ слишком очевиден, чтобы заслуживать серьезного отношения, но это единственный серьезный вопрос, который может задать наука, а ответ на него вообще неочевиден. Существует ли существование? Реальна ли реальность? Этот вопрос, который Эйнштейн стремился высмеять, на самом деле убийца всей науки. Эйнштейн пытался защитить несостоятельное утверждение, что наблюдение образует доказательство. Его вопрос обнажает фальшивость основания, на котором покоится наука, и проливает свет на тот факт, что сама наука — это еще одна система верований.
— Даже если все наблюдают одну и ту же луну?
— Существование других людей недоказуемо, так что они не могут свидетельствовать о чем-либо еще. Можно только устранить верование из уравнения и начать заново. Первый вопрос о реальности: реальна ли реальность? Что-нибудь действительно существует? Никто никогда не мог ответить на этот вопрос, поэтому все остальное не может быть ничем иным, нежели верованием.
— Но наука работает. Они делают все эти удивительные штуки.
— Я не оспариваю способность науки описывать и подчинять себе исходное совершенство царства сновидений, я оспаривают их претензии на то, что они понимают его.
— Ой, да вы и правда питаете слабость к науке и религии?
— Если хочешь убедить людей подвергнуть сомнению их религию, тебе придется начать с убийства их богов и священников и осквернения их останков, что на самом деле представляет собой чрезвычайно приятное времяпрепровождение.
^ ^ ^
Если бы Эйнштейн спросил меня, верю ли я, что луна существует только тогда, когда я смотрю на нее, я бы поинтересовался, почему он пытается выставить мой аргумент в смешном свете. Почему он предпочитает сделать соломенное чучело и атаковать его, вместо того чтобы обратиться к настоящему вопросу: существует ли такая штука, как объективное знание?
— С моей стороны было бы довольно смешно верить в то, что луна существует только тогда, когда я смотрю на нее, — сказал бы я ему.
— Именно так, — согласился бы он.
— На самом деле, — продолжил бы я, — я верю, что луна существует так же, как я верю, что я человек, который смотрит на нее. Так же я верю, что существуете вы, существует время и существуют арбузы. У меня нет ни одного доказательства существования всего этого, но я верю в это, потому что это реальность и вот так она работает. Во что я не верю, так это в верование, я бы никогда не стал обращаться с истиной настолько бесцеремонно, чтобы приводить ее в замешательство с помощью видимостей, герр профессор.
— Пожалуйста, — сказал бы он, — зовите меня Альби.
— Но с другой стороны, — продолжил бы я, — вы говорите, что знаете, что луна существует, потому что видите ее, и это совсем другое дело. Свидетельства ваших чувств могут быть полезны в жизни, но едва ли соответствуют стандартам серьезной науки. Вот мой вопрос к вам: на основе какого подлинного доказательства вы утверждаете, что луна действительно существует?
