- Твоя честность просто восхитительна, - даже без очков, боковым зрением я увидела, как Фаник насмешливо поклонился. - Но почему-то мне кажется, что за этим должна последовать фраза, начинающаяся со слов 'а теперь'.
- Да. А теперь...
Я медитативно водила батистовой тканью по прямоугольным кусочкам прозрачного пластика. Потом проверила линзы на свет. Убедившись, что вижу на них лишь царапины, немногочисленные и хорошо знакомые, вернула очки на нос.
Всё-таки посмотрела Фанику в глаза.
- Я действительно очень рада, что смогла вас спасти.
Он не ответил. Просто улыбнулся - и, наконец отвернувшись, легко и неслышно сбежал вниз по лестнице, оставив меня смотреть ему вслед.
С внезапной усмешкой.
Эх, Фаник, Фаник... наверное, если б моя история была классической сказочкой про попаданку, именно ты бы и стал моим прекрасным эльфийским принцем. Ведь если б я никогда не встречала Лода, я бы обязательно в тебя влюбилась. Ведь если б прореха дала мне положенные чит-коды, ты бы наверняка мог влюбиться в меня.
И в кои-то веки в моей жизни всё было бы так чудесно, так просто: без мучительных сомнений, без биполярных отношений, без посягательства на чужих возлюбленных...
Однако всё сложилось так, как сложилось. Так, что нам суждено дружить. Пусть даже с первого взгляда.
И, как бы глупо это ни было - я не могу сказать, что мне жаль.
Спустя пару часов я сидела в кресле и наблюдала, как Лод, устроившись на том же самом табурете, делает новый ошейник. Взамен того, что раскололся на Машке.
Рассказывая ему о том, что узнала от эльфийского принца.
- Ты ведь это и имел в виду? - вкратце изложив историю Авэндилль, подытожила я. - Когда спрашивал, что я думаю про убийство Повелительницы? Говорил, что когда-нибудь расскажешь мне про ситуацию при эльфийском дворе... и тогда я пойму, за что ты сказал мне 'спасибо'.
Лод ответил не сразу. Он неторопливо вёл кончиками пальцев по металлическому кольцу, и под его ладонью на серебре проступала насечка тонкой рунной вязи; губы колдуна не двигались, однако я знала, что про себя он проговаривает магическую формулу.
Мне не хотелось его отвлекать, но он сам сказал, что мой рассказ его нисколько не отвлечёт.
- Да. Это я и имел в виду, - произнёс Лод, когда рунная цепочка замкнулась, обвив весь ошейник по кругу, словно уроборос. - Теперь ты понимаешь, насколько близкой к истине была твоя слепая догадка.
- Но почему светлые не додумались до того же, что я угадала вслепую?
- Они и не пытались думать. Никто, кроме Эсфориэля... и его юных воспитанников. Но даже они не заподозрили Авэндилль, и вообще предпочитали держать свои мысли при себе. - Лод повертел ошейник в руках. - Для всех Повелительницу отравили тёмные. Это же очевидно. В отличие от мысли, что убийца - маленькая девочка из знатнейшего дома, невинное светлое создание, присягавшее ей на верность.
- Не такая уж и маленькая.
- По эльфийским меркам в девятнадцать ты - ребёнок, едва покинувший колыбель. А по законам любого народа убить Повелителя или его супругу значит навлечь вечное проклятие богов и на себя, и на весь свой род. Даже у людей немногие решались на такое... а у эльфов я, пожалуй, не припомню ни единого случая.
- То есть никому просто в голову не могло прийти, что эта Авэндилль решит проблему с соперницей таким способом?
- Никому в голову не могло прийти даже то, что Авэндилль вообще считает её соперницей. Ты ведь слышала, что говорил Фаник. Если эта девочка действительно ненавидела его мать и любила его отца, то крайне искусно это скрывала. И продолжает скрывать до сих пор. - Лод удовлетворённо отложил серебряное кольцо на столешницу. - Впрочем, может, она и ни при чём. Кто знает. В любом случае... сейчас нам проще найти того, кто заказал наёмникам убийство принца, а не расследовать преступление восемнадцатилетней давности.
- Брось. Ты наверняка тоже думаешь, что это сделал один и тот же человек. Или эльф. - Я азартно подалась вперёд. - Авэндилль избавилась от Повелительницы, потом, дождавшись удобного случая, от её сыновей - и вот Хьовфин снова бездетный вдовец, а королевство снова нуждается в наследнике. Здравствуй, повод снова заключить брак по расчёту. А кто у нас самая подходящая партия? По-моему, всё сходится.
- Это лишь теория. Нам же стоит опираться на факты. А факты у нас появятся завтра, когда 'старшак' поведает всё, что знает о заказчике. И там уже будем думать. - Колдун посмотрел на меня. - А вы с Фаником неплохо ладите.
Он сказал это без одобрения, без осуждения, без насмешки. Без эмоций. В своём обычном констатирующем стиле.
Будь на его месте кто угодно другой, я могла бы подумать, что он ревнует.
А, может, подыграть? И посмотреть на его реакцию? Попробовать пробить на эмоции... ведь сколько раз я слышала, что ревность - прекрасный катализатор отношений.
Но даже если не брать в расчёт, что я не имею на это никакого права, и его мне не обмануть - это будет одной из тех истинно бабских манипуляций, которые я всегда терпеть не могла.
- Да. Неплохо, - просто сказала я. Посмеялась, тихо и коротко. - Я даже думала сегодня, насколько всем было бы легче, если б я влюбилась в него, а не в тебя. Всем... включая меня.
Он ничем не показал, что не ожидал моих слов. И смеяться вместе со мной не стал. Просто продолжал смотреть, внимательно и мягко.
Потом перевёл взгляд на ошейник, так и лежавший на столе.
- Да. Пожалуй, - не глядя на меня, он коснулся серебра кончиком указательного пальца. - Я тоже иногда думаю, насколько было бы легче, если б я отступился от Морти. Не всем, но многим. Включая меня. - Его палец скользнул по гладкой металлической кромке, медленно и плавно, точно стирая невидимую пыль. - Но в этом мире есть очень немного вещей, после которых я возненавижу сам себя. И предать её - одна из них.
Это была откровенность за откровенность.
И я тоже ничем не показала, что не ожидала её.
Нет, тебе нечего стыдиться, Лод. Ты верен ей и верен себе. И ирония в том, что если бы ты предал свою принцессу, то тебя возненавидел бы не только ты сам. Потому что у меня с детства слишком болезненное отношение к мужчинам, которые предают своих женщин.
Это определённо было смешно - но если б он оставил Морти ради меня, то ничего не приобрёл бы в моих глазах. Только потерял.
Почему я настолько ненормальная?
Я следила за его пальцем, неторопливо обводившим край ошейника, вычерчивая идеальный круг; и смутная догадка, зародившаяся вчера, перешла в уверенность.
- Знаешь, а ты ведь не следуешь своим же советам, - вполголоса произнесла я. - Ты говорил мне 'давай выход боли'... однако сам даже не думаешь давать выход своей.
Он не поднял взгляд. И не вздрогнул.
Но рука его замерла.
- Мы с тобой похожи. Чем мне было больнее, тем меньше я всегда старалась это показывать. И ты... тебе ведь очень больно. Из-за Морти. Из-за того, что она не может быть только твоей.
- Я никогда и мысли не допускал, что она может быть только моей. - Лод так и не посмотрел на меня, и голос его остался бесстрастным... и лишь рука вдруг бессильно упала на стол. Резким, отчаянным жестом. - Но да, мне больно.
Я всматривалась в его лицо, в светлые глаза, устремлённые вдаль. Он казался таким же спокойным, как обычно, но я уже знала его - так же, как он знал меня, - и могла различить ту усталость и ту печаль, которые он прятал за своей спокойной маской. Сердце снова заныло, уязвлённое гадкой иглой мысленного шепотка 'он страдает не из-за тебя, он никогда не будет так страдать из-за тебя'...
Заставив сжать кулаки: с отвращением.
Ревность - одна из самых мерзких и низких вещей, какие только бывают на свете. Ужасное и мелочное порождение собственничества, толкающее на страшные слова и страшные поступки. И она никак не может стать катализатором для любви - потому что в любви не должно быть ничего мерзкого.
Ему больно, и мне плевать на причины. Ему больно, а я люблю его, и я не хочу, чтобы ему было больно. Но я никогда не умела утешать, не умела находить добрые и ласковые слова, не умела угадывать, что человеку нужно сейчас услышать.
А всё, что я могу...
