К примеру, я вижу, где находится Мартин, и я вижу, что он запутался в кустах ежевики. Может быть, он чувствует потребность исчерпывающе описать своё теперешнее положение, но я уже знаю всё, что нужно, чтобы вывести его оттуда. Мартин может желать провести следующие двадцать лет в изучении местной флоры, но я убеждаю его достать мачете, прорубить себе дорогу и продолжить путешествие.
Сейчас, сидя рядом со мной, Мартин напомнил мне о тех отрывках, которые он прочёл, и о моей просьбе свести их к одному предложению. Я кивнул и спросил, к чему он пришёл. Интерпретация текста и её ценность с самого начала не была целью этого задания, и вообще это маленькое упражнение было не для того, чтобы прояснить смысл текста для Мартина. Скорее, оно было для того, чтобы мягко уговорить его мыслить самостоятельно, вместо бессмысленного повторения мудрёных концепций и отказа от собственной ответственности в пользу авторитетов. В процессе этого Мартин, возможно, разовьёт более глубокий взгляд на знание, которым он крутит и вертит, как каким-нибудь чудесным пистолетиком, но дело не в этом.
Мартин, как я уже говорил, может быть очень интересным. Ему примерно лет сорок пять, он побывал во многих экзотических местах и делал много интересных вещей. Он очень большой человек ростом около двух метров и весом килограмм сто сорок. Он эксперт в строительстве и неплохой повар, когда Сонайи нет на кухне. Он полностью, или частично, американец, играл за Северо-западный колледж, шесть лет был Зелёным Беретом и десять духовным отступником. Вобщем, он впечатляющий и приятный парень. Он живёт в доме несколько месяцев, и в основном быстро ухватывает суть, приступая к делу. Я с самого его приезда сюда знал, что он застрял на внешнем авторитете, но никогда прямо не указывал на это. Меньше всего мне хотелось вступать в дурацкое соревнование "у кого круче знания" с его бывшим учителем, который занимает совершенно иное положение в иерархии гуру, чем ваш покорный слуга, то есть, если я не буду осторожен, я нечаянно могу отослать Мартина обратно к человеку, у которого для описания есть две тысячи слов и пятьсот ссылок на древние тексты на трёх языках.
То, что получилось у Мартина с "заданием", придуманным мной за пару секунд, было в основном ничем иным, как упрощённым перефразированием оригинального текста. Он объяснял его, а не прояснял и уменьшал.
– Стоп, – сказал я. Он остановился.
– Ты просто используешь другие слова, чтобы сказать то же самое.
– Ну, да, – согласился он, – но я использую меньше слов и объясняю это в более западном духе.
Я пощёлкал каналы и остановился, чтобы посмотреть, как Саманта пытается утихомирить разгневанного Ларри Тейта.
– Почему ты думаешь, что я просил тебя резюмировать тот текст, который ты мне читал, Мартин?
– Я думал, что вы, ну, заинтересовались этим и, возможно, у вас были трудности, ну, знаете, с пониманием, – сказал он.
Ларри отбушевал, и теперь Саманта звонила доктору Бомбею, верный знак, что что-то не в порядке, возможно доктор что-то напортачил. Может быть, он превратил Дэррина в пони, и теперь Ларри нужен Дэррин, чтобы срубить капусту. Доктор Бомбей, однако, не доступен, потому что он в каком-то экзотическом месте едет верхом на Дэррине, чтобы победить в финальном заезде. Конечно, не мне судить, но наверно нелегко быть Дэррином.
– Да, у меня были трудности с этим, Мартин. Определённо. Давай-ка попробуем ещё раз. Я бы хотел, чтобы ты свёл весь этот сложный набор изречений гуру к одной ясной концепции. Подытожь его. Обтеши его, пока не достигнешь сердцевины. Сократи, как алгебраическое уравнение. Сожги всё лишнее и увидь, что останется.
– Ну, – начал Мартин, и я тут же понял, что мы бьёмся головой об его упрямство в опоре на внешние авторитеты. – Я думаю, что он имеет в виду…
Я перебил его.
– Почему имеет значение то, что он имеет в виду, Мартин?
Он уставился на меня с полуоткрытым ртом.
– Это твоя голова на плахе, Мартин, это твои часы тикают.
Я попробовал зайти с другой стороны.
– Как ты обозначил свою миссию, Мартин? Что является целью? Чего ты надеешься достигнуть в своей жизни?
– Свободы от уз, – ответил он без колебаний. – Освобождения. Единства со всем, что есть. Единое сознание.
Я удержался, чтобы не выброситься из окна.
– Окей, окей, всё это замечательно, но можешь ли ты представить, что всё это разные способы выражения одного и того же?
– Ну… да, – ответил он нерешительно, очевидно размышляя, не самозванец ли я, – это разные способы сказать о просветлении.
– Правда? Откуда ты знаешь?
– Ну, я провёл больше двадцати пят лет…
– Что, Мартин? Чем ты занимался двадцать пять лет?
– Всем. Учился, медитировал, очищался. Читал, посещал лекции, изучал всё, что можно, о развитии духовности…
Мне кажется, именно сюда приведёт Сару её теперешнее направление движения. Двадцать пять лет незаконченного поиска, и всё из-за желания небольшого искреннего разговора.
– А что, если ты обнаружишь, что всё это впустую? – спросил я его.
Он отшатнулся, и я почувствовал, он вот-вот встанет и уйдёт.
– Потерпи немного, Мартин. Мы просто разговариваем. Просто гипотетически, что, если ты поймёшь, что чтобы достичь просветления, о котором ты говоришь, тебе придётся избавиться от всех своих учений. Сможешь ли ты оставить все приобретённые тобой знания?
– Ну, я не думал…
– Что для тебя главное? Просветление или знание?
– Я не думал…
– Как долго учит твой гуру?
– Ну, больше тридцати лет…
– И как много из его студентов достигли просветления?
– Ну, э-э…
– Которых ты знаешь лично?
– Ну, э-э, я никогда…
– О которых ты слышал?
– Не было…
– О которых ходили слухи?
– Я не думаю…
– Чем они там занимаются, Мартин? Тот рецепт просветления, который они предлагают, что это?
– Э-э, ну, медитация и знание, в основном…
– И за тридцать лет не было никого, о ком бы они могли сказать: "Посмотрите на этого человека! Он просветлённый и это мы привели его к этому!" За тридцать лет ни одного? Тебе не кажется, что сейчас у них уже должна быть целая армия просветлённых?
– Ну, это не…
– После тридцати лет у них должно было быть несколько дюжин поколений просветлённых. И если лишь четвёртая часть их них стала бы учителями, к этому времени они заполонили бы весь мир, говоря математически, тебе не кажется? И я не спрашиваю об этом как учитель, но как потребитель, или адвокат потребителя. Не считаешь ли ты разумным разузнать об успехах учителя? Доказательства – в конечном результате, не так ли? Ты не спрашивал их о плодах их учений, когда поступил к ним?
– Ну, я не…
– Не считаешь ли ты разумным спросить об этом? Они участвуют в духовном бизнесе, не так ли? Или я не правильно тебя понял? Или там происходит что-то другое?
– Неееет, но они…
– Если бы журнал "Потребитель" выпускал отчёт о том, насколько духовные организации исполняют обещанное, не думаешь ли ты, что первыми статистическими данными под каждой организацией был бы коэффициент успеха? К примеру, вот сотня случайно выбранных людей, обучающихся в данной организации в течении пяти лет, и вот где они сейчас. Скажем, тридцать один человек повысил свой уровень, двадцать семь покинули организацию, тридцать девять остались в ней, но далеко не продвинулись, и трое вошли в пребывание в недвойственном сознании. Окей, три процента, теперь можно сравнивать. А эта твоя организация получила бы жирный нуль. И не только из ста человек, а из сотни тысяч, может из миллионов. Я не прав?
– По-вашему получается…
– Я знаю, что получается, Мартин, и я знаю, что они ответят на это. Что все идут вместе, не так ли? Они говорят, что все сделают прорыв одновременно, когда будет достигнута критическая масса, так они говорят?
– Ну, вроде того, да, но по-вашему получается…
– Как ты думаешь, почему эта организация после тридцати лет не набита доверху просветлёнными? Я думал, что у них сейчас могли бы быть проблемы с их складированием. Я думал, что весь мир сейчас мог бы обивать их пороги. Сколько времени им нужно?
– Не в этом…
– Да, Мартин, именно в этом. Дело именно в этом. Как это возможно, что после тридцати лет единственным случаем просветления является тот, с кого всё и началось? Я знаю, что он великий человек, Мартин. Я знаю его учения. Я знаю широту и масштаб этого человека. Согласен, это высокоразвитое существо, что бы это ни значило. Если бы я оказался в его присутствии, я бы упал на колени и коснулся его скрученных в лотосе ног. Он велик, я знаю, но мы здесь говорим не о ком-то ещё, мы говорим о тебе. Мы говорим о том, что ты занимаешься… чем? Как бы ты это назвал? Освобождение от уз? Я не вижу никого в организации этого человека, кто освобождался бы от уз, Мартин. А ты?
Я подождал. Ничего.
– Можешь ли ты предложить мнение, почему такое может быть?
