королевство Гемма, насчитывающее более пятидесяти тысяч жителей, кроме герцогств
Парн и Кло, включало в себя герцогства Рив, Тор, Драгон, Рантон и территорию
королевского управления.
8
За последующие три сотни лет Гемма превратилась в крепкое государство,
управляемое королем. Ее территория значительно расширилась на восток. Сначала за счѐт
герцогства Колем, расположившегося в междуречьи Эммы и Геллы, а затем и обширных
владений герцога Расса, раскинувшихся за высокими Восточными горами. Раза в два
увеличились земли Торов, граница которых достигла склонов Восточных гор.
Парны построили в своем герцогстве ещѐ два города: Оушен - рыбацкое поселение
и сторожевой пост от нордийцев, весьма преуспевших в мореплавании, и Артур -
ремесленный центр, где добывали руду, плавили металл, ковали оружие, изготавливали
различные товары из стали. На месте разрушенных заводов-автоматов, на берегу
водохранилища, построенного для получения электроэнергии, вырос еще один город
ремесленников, Верк. Изделия тамошних мастеров славились по всей Гемме и даже в
Нордии, откуда время от времени наезжали тамошние купцы.
При населении в восемьсот тысяч человек государство жило нормальной
средневековой жизнью.
С нордийскими купцами приходили новости из-за Северных гор. Нордийцы
осваивали суровые северные земли, их четырехсоттысячный народ боролся с трудностями
под крепкой рукой потомков Уллиса Дарка, в честь которого назывался город у выхода
единственной горной дороги на равнину, напротив крепости Кло. Еще три крупных
центра: морской - Шип, земледельческий и административный - Норд и промышленный -
Лайн представляли средоточие жизни территории, равной по площади почти двум пятым
от территории королевства Гемма.
9
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Деревня Гнилой Тупик была, пожалуй, самым глухим и диким захолустьем
королевства Гемма. Если нет, то уж самой труднодоступной и удаленной от столицы - это
точно. Добраться до неѐ даже из города Расса, самого дальнего от центра, оказывалось
непросто, хотя дорога в нее никуда не сворачивала от реки Разбойница. Для начала нужно
было преодолеть почти две сотни километров до подножия неприступных Северных гор, а
затем по узкой долине, временами переходящей в ущелье, еще сотню километров. Одна-
единственная тропа вдоль кристально чистого потока, перекатывающего цветные
камешки, большей частью бежала по урезу воды, прижимаемая с одной стороны речными
перекатами, с другой - отвесными скалами. И горе путнику, отправившемуся по этой
ненадежной дорожке без провожатого. Не раз и не два вспухшая за пару часов от
непогоды или таяния снегов Разбойница губила неосторожных. Не раз и не два замечали
после таких паводков деревенские стражники тѐмные бесформенные кули, шевелящиеся
под струями воды в глубине омутов.
Гнилой Тупик прозвали так за вечно висящий на окрестных горах туман, готовый
каждую минуту разразиться то дождѐм, то снегом. А ещѐ потому, что дальше идти некуда.
Дальше поднимались лишь неприступные снеговые вершины. Если верить тем немногим, кто побывал в Нордии, за этими вершинами находились непроходимые сырые болотистые
леса, кишащие всевозможной мерзостью.
Однако, не смотря на суровый климат, здесь неплохо вызревала землюха, туземный
аналог картофеля. И первых здешних поселенцев, бродяг и беглых преступников,
привлекало именно то, что можно было, не опасаясь за свою безопасность, жить
продуктами своего хозяйства.
Вряд ли кто-то скоро узнал бы о Гнилом Тупике, не явись туда однажды Саймон
Болл, пьяница и скандалист. Решив переждать, пока забудутся его некоторые грешки, он с
приятелем забился в такую глушь, что и сам оказался не рад.
Но было делать нечего, и Болл, чтобы не зимовать под открытым небом, принялся
за постройку дома. Благо, булыжников в округе хватало. И тут ему повезло. Наткнулся он
на «блестящие камушки». Смекнув, что к чему, однажды ночью, чтобы никто не задавал
лишних вопросов, Саймон сбежал от своего приятеля.
Добравшись до Расса, он, как всегда, не сумел устоять против искушения хлебнуть
винца. Верный себе, он так же не сумел, напившись, не буянить. Съездил кому-то по
физиономии и получил за это нож в почку. Но умер не сразу. Оказавшийся поблизости
слуга герцога Расса подобрал рассыпавшиеся камни и вытянул из незадачливого
добытчика все, что он знал о Гнилом Тупике и самоцветах.
Не нужно быть чересчур проницательным, чтобы догадаться, что герцог Расс уже
через два дня после ночного происшествия отправил в путь двадцать своих рыцарей
устанавливать в невесть откуда взявшейся деревушке власть короля Томаса. Естественно, старостой деревни стал пронырливый слуга, удачно чередовавший лесть, уговоры и
элементы садизма в последней исповеди Саймона Болла.
Марс Донито родился уже в Гнилом Тупике и дальше замка Расс никогда не ездил: путешествовать не позволяли заботы. Что и говорить, управлять потомками
первопоселенцев было сложно. Но господин Донито унаследовал от своего папаши, первого здешнего старосты, способность ладить с людьми, так ярко проявившуюся в ночь
кончины бедолаги Болла. Благодаря его стараниям герцог Талк Расс, сын старого герцога, мог теперь посоперничать в богатстве с самим королѐм, хотя налоги, собираемые с
жителей, чаще всего представляли собой чистую условность. Для селящихся в необжитых
местах по местным правилам полагалось десятилетнее освобождение от любых налогов, и
Рассы никогда не нарушали его. Мало того, они иногда продляли этот срок до пятнадцати
10
лет, понимая важность создания именно крепких крестьянских хозяйств и привлечения
льготами как можно большего числа переселенцев.
Естественно, методы привлечения льготами срабатывали. Кто группами по три-
пять человек, кто в одиночку, а некоторые - целыми караванами проходили мимо замка
Расс со стороны Скалистого Хребта, как называли Восточные горы по эту их сторону.
Проходя мимо замка, люди разбредались по трем дорогам, ведущим на север, восток и юг.
Рассы не думали о сиюминутной выгоде и были рады любому, готовому принести им
доход даже в отдалѐнном будущем.
Нельзя сказать, что Гнилой Тупик очень уж разросся со времѐн находки Болла.
Трудная жизнь в суровом климате не позволяли благоденствовать. И искатели счастья, кто
скопив денег, а кто - разочаровавшись, уходили вниз по речке в город или близлежащие
деревни. Донито не держал их. Чаще всего они уже по несколько раз окупили затраты на
них, а с неудачников и брать было нечего. Тем более что стражники, постоянно
дежурившие на тропе, выпускали лишь тех, кто получил разрешение старосты с
указанием количества уносимых ими камней.
Особо удачливые возвращались в Западные земли. Как правило, через несколько
месяцев после этого из-за поворота реки к широкому каменному крыльцу дома господина
Донито выбредали несколько оборванцев, с надеждой и испугом озирающихся на
покрытые туманом окрестные кручи. Староста, заранее предупрежденный о гостях
бдительной стражей, ухмыляясь в рыжеватую бородку, выслушивал, новости о жизни
бывших подопечных и знакомил вновь прибывших с местными порядками под
одобрительные возгласы толпы сбежавшихся поглазеть старожилов.
По опыту своего отца Марс Донито предпочитал сразу предупредить новичков, что
бежать с добычей некуда: тропу стережѐт стража, а Северные горы одолеть невозможно.
Хотя...
Это случилось пятнадцать лет назад. В тот день, выдавшийся на удивление
солнечным, господин Донито, обедавший после посещения рудников в своѐм доме, грелся
на солнышке во внутреннем дворике, строя планы посещения герцогского замка.
Выскочившая из кухни с ведром отходов служанка вдруг остановилась и ахнула, указывая
рукой куда-то вверх, на склон хребта, мощной грудой вырастающего в нескольких
километрах к северо-западу.
На серо-зеленом склоне едва различимо темнели не то три, не то четыре точки.
Близко, очень близко от гребня. За те полчаса, что староста смотрел в другую сторону, так
высоко взобраться было невозможно.
-Дураки. И себя погубят, и камни.
В его равнодушии к судьбе беглецов сквозила явная досада.
-Да нет же, господин! Они спускаются вниз.
-Не болтай глупостей. С той стороны неоткуда прийти. Слава Всевышнему, мы от
Нордии надежно прикрыты. Хотя... может быть, ты и права. Мне не докладывали, что кто-
нибудь не вышел на работы...
Их встретили у самой деревни. Высокий темноволосый мужчина лет тридцати пяти
в пластокерамическом рыцарском облачении вѐл под уздцы двух коней. На первом лежала
