Не успел еще некогда лучший ходок Доброфлота ошвартоваться в Восточном бассейне,
не успели еще грузчики извлечь из его утробы первые снаряды, а русский флот уже
кардинально поменял "стиль поведения". Теперь, когда расход боеприпасов калибров 6 и 12
дюймов был не столь жестко лимитирован, нужно было постараться убить двух "главных"
зайцев. Во-первых, теперь корабли могли оказать действенную поддержку армии, которой
предстояло в качестве ближайшей задачи после истребления почти пяти тысяч японцев во
время их едва не переросшего в бегство стремительного отхода от Артура к Нангалину,
отбить Цзиньчжоуские позиции. В итоге обезопасив себя от угрозы бомбардировок с суши в
гаванях Порт-Артура и Дальнего, а все прочее население обоих городов от сопутствующих
случайных снарядов. Во-вторых, занимаясь этим благим делом, броненосцы должны были
научиться хорошо стрелять, чему в мирное время благодаря хронической «экономии по
Витте-Куропаткину-Верховскому» обучиться в должном объеме не успели.
Макаров, имея в активе опыт линейного боя у Эллиотов, справедливо считал, что
меткость стрельбы была сейчас для флота задачей №1. Не торопясь, поодиночке и парами, то
один, то другой броненосец становился на якоря бортом к берегу в Талиеванском заливе. Для
начала, по видимому ориентиру на берегу, расстреливали по паре практических1 снарядов из
каждого орудия. Пристреляв индивидуально каждую пушку, переходили к обстрелу японцев
нормальными чугунными фугасами, снаряженными пироксилином. Для морского боя их
место должны были занять новые стальные снаряды привезенные «Рионом». Их, уже во
Владивостоке, переснарядили немецким тринитротолуолом, поменяв заодно и взрыватели.
Толовая взрывчатка, под руководством инженера Генриха Каста запущенная в Германии
в промышленное производство благодаря неожиданно крупному заказу русского морведа, не
только обладала несколько большей эффективностью, но и давала при взрыве облако хорошо
заметного черного дыма. Это серьезно облегчало артиллеристам пристрелку по далекому,
плохо различимому в туманной дымке, кораблю противника. Курировавший проект с
российской стороны капитан Рдултовский лично руководил во Владивостоке заливкой
снарядов и отладкой технологической цепочки этого ответственного процесса.
Заказывали и корректировали стрельбу кораблей радиотелеграфом, через радиовагон
«Ильи Муромца». И на любую позицию врага, встающую на пути гвардии к перешейку, не
позднее чем через час после ее обнаружения обрушивался град металла и взрывчатки.
Конечно, "первые блины" стрельб по скрытой за рельефом цели при помощи
радиокорректировки не могли обойтись без комков. Ярким эпизодом боевого слаживания
армии и корабельных артиллеристов стал шестидюймовый снаряд «Ретвизана», рванувший в
расположении полуроты пластунов. "Недолет пятнадцать кабельтов. Лево семь". За скупой
записью о приеме телеграммы в радиожурнале броненосца - восемь казацких жизней и
десяток раненых... Сама телеграмма с комментариями в адрес всех артиллеристов и лично
командира корабля Щенсновича в журнале не сохранилась. По причине нецензурности.
Но мастерство есть функция от количества повторений. Через пару недель такой работы
для подавления очередного очага сопротивления хватало полудюжины снарядов из каждого
ствола главного калибра очередного корабля линии, с подливкой их десятка шестидюймовых.
Все же средний броненосец начала века это не только четыре пушки калибром 12 или 10
дюймов, но и с полдюжины шестидюймовок в бортовом залпе. После трех десятков крупных
1 Практический снаряд, при тех же массогабаритных и аэродинамических характеристиках, что и у боевых
фугасных или бронебойных, не содержит взрывчатки. Он используется как для тренировки расчетов орудий в
заряжании пушек, так и для тренировочных стрельб. Причем неоднократно в истории морских сражений 20-го
века практическими снарядами лупили и по настоящему противнику.
Такое происходило и в горячке боя (болванку в "подарок" от британского «Ахиллеса» получил немецкий
карманный линкор «Шпее» в бою при Ла Плата , 1939 г., убито 2 матроса), и по глупости (снова британцы, опять
по немцам, но уже в 1914-ом, когда готовясь к утреннему соревнованию на скорость заряжания, жуликоватый
расчет одной из башен зарядил орудие практическим снарядом с вечера, а когда на рассвете показалась немецкая
эскадра, разряжать его пришлось выстрелом, правда попасть эти жулики умудрились первым же залпом, (после
рикошета от поверхности воды, попадание в основание трубы) или просто от отчаянья, после исчерпания
основного боекомплекта (советская береговая батарея при обороне Севастополя, снова по немцам).
Но, если рассуждать здраво, то при ограниченном боекомплекте, как правило всего-то в 80-100 снарядов
на орудие, тащить в неминуемый бой еще и пару не взрывающихся снарядов соверщенно непозволительная во
время войны роскошь.
и полусотни среднекалиберных морских снарядов на месте очередного вражеского полевого
редута или люнета громоздились обгорелые бревна и воронки, поперечником с половину
футбольного поля... Из мешанины земли, камней и дерева изредка отстреливались чудом
выжившие японские солдаты, но в целом система работала как часы.
Облегчала жизнь русским артиллеристам система организации японской обороны. На
поле боя пока еще господствовали не врытые в грунт ДОТы, ДЗОТы и блиндажи, а редуты и
люнеты, возвышающиеся над ней. Для борьбы с ними корабельные пушки с их настильной
траекторией были еще вполне пригодны. Но по мере продвижения русских к Цзиньчжоу,
японцы все активнее начинали зарываться в землю, так что без длительной обработки их
позиций полевыми гаубицами наступать и дальше с минимумом потерь стало проблематично.
Еще сложнее было бороться с японскими полевыми батареями. Работая исключительно
с закрытых позиций, японские артиллеристы во второй день русского наступления у станции
Тафашин вывели из строя около пятнадцати процентов наступающих. И полностью отбили
если не сам наступательный порыв прекрасно вооруженных, тренированных и решительных
русских полков, то желание ТВКМа, Щербачева и Смирнова платить слишком высокую цену
гвардейскими жизнями в обычных штурмовых атаках, следующих за артподготовкой.
К счастью для русских, в условиях узкого перешейка количество мест для расположения
орудий было ограниченно, и за ночь несколько групп пластунов, пользуясь отсутствием
сплошной линии фронта, проверили добрую половину из них. Балк порывался было уйти в
поиск с одной из групп, но был остановлен Михаилом. Тот с великокняжеским сарказмом
поинтересовался, неужели у Василия нет дел поважнее, чем ночной поиск вражеских батарей.
В результате вместо любимого ночного рейда во вражеский тыл, ему пришлось заниматься
организацией общего утреннего наступления. Похоже, что Михаил весьма близко к сердцу
принял признание своего советника и друга, о нехватке опыта командования чем-либо
крупнее батальона. И теперь не только Балк обучал Михаила, но и тот при каждом удобном
случае подкидывал "учителю" задачки уровнем от полка и выше.
Немецкий военный наблюдатель, майор генерального штаба фон Зект, с удивлением
отмечал, что в среде гвардейского офицерства практически не возникало эксцессов связанных
с этой, внешне абсолютно абсурдной ситуацией, когда подразделениями во главе которых
стояли люди в чине реально превосходящие Балка на две-три ступени, командовал в бою этот
совсем еще молодой МОРСКОЙ офицер. Немец связывал это с тем, что авторитет Великого
князя был столь же непререкаем, как и героический имидж его друга с бронедивизиона.
Но, во-первых, гвардейцы хорошо знали как много жизней было спасено, благодаря
лихим налетам и артударам этих бронепоездов. А, во-вторых, немец не был свидетелем того
боя за холмы перед Наньгуанлином, когда японцам удалось творчески переосмыслив опыт
русских, поймать в огневой мешок батальон семеновцев. Именно Балк, пробившийся к ним с
сотней пластунов и двумя пулеметами, не только смог переломить в пользу русских довольно
критическую ситуацию, но и сумел в последовавшей за японской атакой рукопашной
заслужить у гвардейцев негласное прозвище «капитан-хана» или более фамильярно, и совсем
