неё залезть, – осторожно, осторожно! А как подписываться, писать имя, или фамилию? Я повернулся, чтобы спросить, и чуть не упал с табуретки. Я стоял над всеми, все смотрели на меня снизу вверх, и никто не смеялся.
– Нет, подождите, подождите минуточку, – и заслуженный, куда-то сразу исчез.
Минуточка тянулась, я стоял на табуретке, боясь опустить руку с кисточкой, и не знал, куда себя девать. Вдруг та девчонка, что обозвала меня задавакой, заулыбалась, и помахала рукой. Это было ужасно. Стало так стыдно… Чтобы спрятать глаза, я подвернулся лицом к стене, и почему-то подумал, – а вдруг, сейчас штаны стянут, чтобы смеяться…
– Теперь, подписывайте, подписывайте, – раздался голос заслуженного,– а вы, становитесь поближе. Сзади загалдели.
Вот сейчас, сейчас, надо сказать…
– Внимание! Ну, подписывайте, – опять заговорил заслуженный.
Чтобы это мучение, наконец прекратилось, я написал – «Миша», но руки предательски тряслись и последняя буква размазалась. Как же исправить? Я повернулся, чтобы спросить. В глаза ударила яркая вспышка. Заслуженный фотографировал, – ага! По-пал-ся!
– А-а! Это не я! Я больше не буду! – ноги обмякли, из-за яркой вспышки, я ничего не видел. Потом стало темно. Кто-то кричал, – воды, принесите воды…
***
– Спокойно, у него обморок. Впечатлительный какой, – в нос ударил резкий запах какой-то краски.
– Да сразу было видно, что пацан, малахольный, – раздался чей-то голос.
– Не сметь! – гаркнул заслуженный, – он художник!
Я открыл глаза. Темные фигуры заслоняли свет, а заслуженный, с лимоном во рту, совал в лицо какую-то невыносимо вонючую вату. Я пытался вырваться, но меня не пускали. В этот момент подбежала девчонка с полным ртом воды, надув щеки и выпучив глаза, дунула мне в лицо. Так делала мама, когда гладила белье…
***
Как попал домой, не помню, но твёрдо решил, что ни в какие студии я больше никогда не пойду. Заслуженный звонил, а я услышав его голос клал трубку. Затем, он пришёл вдвоём с кем-то. Я был дома один, и дверь не открыл. Они долго стучали, а я, стоя за дверями, слушал, о чем они между собой говорили.
– Торшон, бумага французская, я же сам ему дал. Другой, с собой не было. Жалко было, но дал. Это же лимит Союза Художников, только для членов.
– Так может, это кто-нибудь из Союза, и пошутил.
– Да нет, я бы руку почувствовал. Он же, при мне начинал, я сзади стоял. Да, и нет, это случайные люди. Нет у них знакомых художников. Они бы, сослались на наших, если бы кого-то знали. Я ведь брать его не хотел. Уговорили, вот ведь, бывает…
Они ушли, а я ничего не понимал, и это пугало ещё больше. Торшон? – опять «дурацкое слово». Потом они, всё-таки встретились с папой, и он очень ругался, что я прогуливаю занятия. Потом сообщили, что рисунок признан лучшим, и награждён Грамотой Дворца Молодёжи. Теперь рисунок отправили на Республиканский конкурс. Грамоту получать я не пошёл, я не мог обманывать дальше. Пусть они от меня отстанут. Я балбес, но не врун!
Всё уже начало забываться, но вот снова сообщили, что рисунок получил Главный Приз на Республиканском Конкурсе Детского рисунка, проходившего под эгидой Союза Художников. И я снова, должен был прятаться. Однако, заслуженный дозвонился до отца.
– Чтобы завтра вечером, сидел дома! Придёт руководитель Художественной Студии! – объявил папа.
Всё. Это конец. Сейчас всё и выяснится. Я забился в комнате, и вытащить оттуда меня можно было только силой. Я слышал всё, о чем они говорили.
– Это достаточно серьёзное мероприятие, – объяснял заслуженный, – в жури признанные художники. Такие награды, это прямой путь в специализированную школу, с уклоном, или в художественное училище.
– Но ведь там учатся, только дети художников, – вставила мама.
– И блатные, – добавил папа.
– Давайте об этом не будем, у парня талант, он может стать художником.
– Мне не нравятся современные художники, небо – зелёное, трава – красная. Как такое на выставке показывают?
– Давайте об этом не будем. Вы подумайте. Если понадобится помощь, вот мой телефон. А награду, всё же, надо получить. Другие дети мечтают. Вы поговорите с Мишей.
– Что хоть он нарисовал-то? – поинтересовалась мама.
– А вы, не видели?
– Да нет, откуда? Он же прячется, – сказал папа. Я не мог поверить своим ушам, папа говорил неправду. Наверное, меня пожалел. Папа всё понимает.
– А у меня фотография есть. Для документов, на республиканский конкурс, делали, – наступила тишина. – Вот только название, он какое странное придумал – «Абы што». Не знаете, откуда это? Мы, признаюсь, заменили название, для конкурса. Уж, очень непонятно было.
– Да…, так это же, мой заяц, – вдруг воскликнул папа.
– У вас что, заяц живёт? – удивился заслуженный.
– Да нет, это я так, карябаю, когда по телефону разговариваю. Мне это помогает сосредоточиться. А Мишка, видно подобрал, и перерисовал, – по голосу было слышно, что папа доволен.
– Вы что, художник? Да нет, какое там, в молодости баловался. Всё в прошлом.
– А можно, посмотреть Ваши рисунки? И зайца этого?
– Какие рисунки, я уж давно это забросил. Просто мусор. Он случайно подобрал.
– Есть рисунки, – послышался голос мамы, – я собираю, те, что нахожу. Может и заяц там есть. Я должна посмотреть. Все, я показывать не буду, там личное. Но зайцы были, и коты были, – голос мамы доносился издалека, видно из спальни. Вот, смотрите зайцев, – голос мамы опять был рядом.
– Зачем ты это собираешь? Я не знал, – удивился папа.
– Хочу, – тихо ответила мама.
– Этот заяц, похож. Вы, про него говорили? А у Вас, хорошая рука. Миша, в Вас пошёл.
– Вы, так думаете? – слышно было, что папа доволен.
– Но это, не такой заяц. Похож, но не такой.
– Да, теперь вижу, этот тёмный, и бежит не так, – согласился папа.
– Ну, хорошо, спасибо. Подумайте, вам решать, – заслуженный попрощался. Стукнул в дверь, за которой я прятался, и сказал, – будь здоров, «лауреат», – и ушёл. Родители почему-то рассмеялись, хотя сами ругали меня, за «дурацкие слова».
– Ну что, Мишка, всё слышал? Пойдёшь в художественную школу?
– Нет! Ни за что! – я уже ничего не понимал. Зачем папа обманывал? Почему не сказал, что это он нарисовал? А может, он не обманывал?…
Александр AL, 2020
