сердца, ведь он того и хотел.
Мало-помалу они привыкли друг к другу, он рассказал им, кто оп такой и что с ним приключилось, пока он до них добрался, и вскоре супругом стал младшей сестре. Когда они в брак вступали, хозяйки дворца сказали ему, что он волен ходить где угодно, по всем окрестностям, только в одну долину, которую показали ему, не велели ходить, а то ему худо будет. И еще сказали, что эта долина Долиной Плача зовется.
Жил он там долго, и сам не знал, сколько времени пролетело, ведь он все так же молод был, как и попал туда. Через лес проезжал, ни о чем голова не болела. Наслаждался-нежился в золоченом дворце, жил в покое да мире с женой да с золовками, радовался на красоту цветов да на свежесть и чистоту воздуха, счастлив был.
На охоту ездил частенько. Да однажды гонялся за зайцем, пустил стрелу, пустил другую, не попал, и в досаде погнался за ним, третью стрелу пустил — угодил. Да, несчастный, в горячке-то гоняясь за зайцем, не заметил, что в Долину Плача заехал.
Взял он зайца, домой возвращается, и что бы вы думали? Вдруг его такая тоска охватила по отцу да по матери! Не осмелился он сказать про это сестрам-волшебницам, да те догадались сами, отчего он печалится и покой потерял.
— Заехал, несчастный, в Долину Плача! — говорят они, а сами тревожатся.
— Заехал, дорогие мои, хоть и не желал этакую глупость свершить, а теперь вот тоска грызет по батюшке с матушкой, да и вас покинуть смелости не хватает. Я уже много дней с вами провел и никакой печали не знал. Поеду я, повидаю батюшку с матушкой и назад ворочусь, чтобы уж никогда больше с вами не разлучаться.
— Не покидай нас, любезный наш. Батюшки с матушкой у тебя уже сотни лет в живых нету, да и ты, коли поедешь, боимся, больше уже не воротишься. Оставайся с нами, чуем мы, что ты пропадешь!
Но все мольбы трех сестер да и уговоры коня не могли заглушить в его сердце тоски по родителям, он прямо высох весь от тоски. Ну, напоследок уж конь говорит:
— Коли слушать меня не желаешь, хозяин, знай: что бы с тобой ни случилось, ты сам во всем виноват. Я тебе слово скажу и, коли будешь согласен, назад тебя отвезу.
— Согласен, — с радостью отвечает он, — говори!
— Как только мы приедем во дворец твоего батюшки, ты спешишься, и я назад ворочусь, пусть хоть ты всего на час там задержишься.
— Будь по-твоему, — отвечает Фэт-Фрумос.
Собрались они в дорогу, обнял он сестер, попрощался и поехал, а они остались, вздыхают, слез не могут сдержать. Добрались они до мест, где были владенья Скорпии, — там города стоят, а вместо лесов — поля расстилаются. Спрашивает он то того, то другого про Скорпию и ее дворец, а ему отвечают, что, мол, слыхали от дедов, а те от прадедов байки про эту Скорпию.
— Как же это так? — говорит им Фэт-Фрумос. — Ведь я еще на днях проезжал здесь, — и рассказывает им обо всем.
Люди смеются, думая, что он бредит или сны наяву видит, а он рассердился и дальше поехал, и не заметил, что борода у него и волосы побелели.
Добрались они до владений Ведьмы, он спрашивать стал, как и во владениях Скорпии, и тот же ответ получил. Непонятно ему, как это за несколько дней все места так изменились, и опять в досаде дальше поехал, а борода седая до поясу, и чует он, что ноги у него ослабели, дрожат. И вот приехал Фэт-Фрумос в царство своего батюшки. А там — опять новые люди, новые города, да и старые изменились — узнать нельзя. В конце концов добрался он до дворца, в котором родился. Как только спешился, конь ему руку поцеловал и говорит:
— Прощай, хозяин, я назад ворочусь, откуда приехал. Коли желаешь, садись на меня живее — ив путь.
— Отправляйся с богом, я тоже скоро вернусь.
Копь, как стрела, умчался.
Видит Фэт-Фрумос, что дворец разрушен и бурьяном зарос, и вздыхает, слезы глаза застилают, вспоминает он, как много свету было во дворце и как он в детстве здесь веселился. Обошел он все кругом раза два пли три, осмотрел все напоминавшие о прошлом углы-закоулки, заглянул в конюшню, где коня нашел, спустился в погреб, куда вход был завален обломками.
Смотрит он в ту да в другую сторону, а седая борода уже до колен, веки с трудом поднимает и едва волочит ноги, и ничего не нашел, только сундук кованый. Открыл его, а там нет ничего, поднял крышку ящичка, а оттуда немощный голос ему говорит:
— Добро пожаловать! Припозднился бы ты еще малость, мне бы самой конец!
Смерть, которая вся уж иссохла в ящике и в дугу согнулась, хлоп его ладонью. Он и упал замертво и тут же в прах рассыпался.
А я коня оседлал и вам сказку рассказал.
Записал Петре Испиреску, «Румынские легенды и сказки»
МАЛ-ДА-УДАЛ И ЗОЛОТЫЕ ЯБЛОКИ
Давным-давно это было, так, давно что и быльем поросло…
Жил-был великий и могучий царь и были у него дворцы с несметными палатами, а вокруг них был прекрасный, искусно ухоженный сад. Такого сада до тех пор не было ни у кого. В глубине сада росла яблоня с золотыми яблоками, однако с тех пор, как она там росла, ни сам царь и никто другой не мог отведать этих золотых яблок: цвела яблоня пышным цветом, завязывались на ней плоды, росли они и спели, но как наступала пора их собирать, кто-то тайком, по-воровски, ночью обирал их все до одного. Велел царь как зеницу ока стеречь яблоню своим лучшим стражникам — отважным воинам, но никто не смог изловить вора-мошенника. И вот пришел к царю его старший сын и говорит ему:
— Батюшка, вырос я в палатах твоего дворца, не единожды гулял в саду твоем и любовался на чудесные плоды яблони, что растет в глубине его, но никогда мне не довелось испробовать ее золотых яблок; пришла пора им созреть и надобно их собрать — дозволь мне самому этой ночью стеречь их, и я даю тебе обет, что изловлю того вора-мошенника, что их обирает.
— Сынок мой любимый, — отвечает ему царь, — столько отважных богатырей охраняло яблоню, и никому из них не удалось изловить вора. Не стану греха таить — уж больно мне желательно
