взгляни на эту бумагу и постарайся прочесть ее. Прочтешь — получишь от меня нарядный кафтан; не прочтешь — получишь двенадцать палок по спине и двадцать пять по пяткам, чтоб не звали тебя зря Селимом Мудрецом».
Селим почтительно склонился перед калифом. «Да будет воля твоя над рабом твоим, повелитель!» Долго рассматривал он рукопись, наконец, сказал: «Ведь это по латыни, головою ручаюсь, что по латыни!» — «Ну, так говори скорее, что там», — приказал калиф, — «если знаешь что по латыни».
Селим начал переводить: «Смертный, кто бы ни нашел это, воздай хвалу Аллаху за его милость. Кто нюхнет порошок из коробочки и скажет при этом: Mutabor, может тотчас же обратиться в любое животное и будет понимать язык животных. Захочет снова сделаться человеком, пусть поклонится три раза на восток и повторить то же слово. Но остерегайся, пока ты превращен, остерегайся смеха, не то волшебное слово мгновенно улетучится из твоей памяти и ты на век останешься животным».
Селим замолк, а калиф не помнил себя от радости. Он заставил ученого поклясться, что никому не выдаст тайны, щедро одарил его и отпустил. «Вот это называется покупка, Мансор!» — радостно сказал калиф озадаченному визирю. — «Не терпится мне обратиться в животное! Завтра пораньше приходи ко мне. Мы вместе выйдем в поле, нюхнем немного из коробочки и послушаем, что болтают в воздухе и в воде, в поле и в лесу!»
На следующее утро, только успел калиф Хазид одеться и немного закусить, как появился великий визирь. Калиф сунул коробочку с порошком за пояс, приказал свите спокойно оставаться дома и вдвоем с визирем вышел из дворца. Прежде всего прошлись они по обширным садам калифа, но там напрасно искали какой нибудь живности, чтоб произвести опыт. Наконец, визирь предложил пройти дальше к уединенному пруду, где, как ему помнилось, он частенько видал животных, а именно аистов. Его всегда особенно интересовала их величественная осанка и неумолкаемая трескотня.
Калиф согласился. Они направились к пруду. Еще издали они заметили у берега одинокую птицу. Она медленно расхаживала вдоль и поперек, разыскивала лягушек и от времени до времени что-то пощелкивала про себя. Вскоре над нею в воздухе показался другой аист.
— «Клянусь бородою, государь, эти долгоногие сейчас вступят в разговор. Что, если-б нам в аистов обратиться?»
— Ловко придумано! — отвечал калиф, — только сперва сообразим, как снова сделаться людьми. Верно! Три поклона на восток, слово Mutabor и опять я калиф, а ты визирь. Только ради Бога не смеяться, а то мы погибли!
В это время второй аист начал медленно спускаться на землю. Калиф быстро выхватил из-за пояса коробочку, втянул в себя щепотку, подал щепотку визирю и оба разом крикнули: Mutabor!
Мигом все члены их свело, ноги стали тонкими и ярко-красного цвета; чудные туфли калифа и его спутника обратились в безобразный лапы, вместо рук оказались крылья; шея совсем выскочила из плеч и стала в аршин длиною, борода исчезла и все тело покрылось мягкими перьями.
— «Премилый носик у вас, господин великий визирь!» заметил калиф, налюбовавшись вдоволь. «Клянусь бородою пророка, ничего подобного в жизни не видал».
— Благодарю покорно, — отвечал визирь с изящным поклоном, — но смею сказать, и ваша светлость аистом чуть ли не прекраснее, чем калифом. Теперь, если позволите, подойдем поближе к тем господам, послушаем, что они там болтают. Еще поймем ли мы их говор?
Тем временем второй аист спустился на землю, почистил клювом ножки, пригладил перья и подошел к товарищу.
— «Здравствуйте, госпожа Долгоножка! Что так рано на лугу?»
— Привет тебе, милая Трескушка! Я вышла промыслить себе что нибудь к завтраку. Может, ты не откажешься от кусочка ящерицы или ножки лягушки?
— «О, нет, благодарю; у меня сегодня совсем нет аппетита. Я, собственно, по другому делу на луг спустилась. У папаши сегодня гости, мне придется танцевать, так я хотела здесь в тиши поупражняться».
И молодая аистиха причудливыми шажками закружилась по полю. Калиф и Мансор с удивлением смотрели на нее. Когда же она неожиданно встала на одну ногу и, грациозно расправив крылья, застыла в живописной позе — оба не в силах были выдержать. Дружный хохот вырвался из их клювов, долгое время не могли они прийти в себя. Калиф первый опомнился: «Вот так представление», — закричал он, — «за золото такого не получишь! Ах, досада! Наш смех спугнул этих дураков, а то они, может быть, еще петь бы начали!»
Но визирь не о том думал: он вспомнил, что смех во время превращения строго запрещен и со страхом заметил это калифу. «Тьфу, пропасть! Плохая шутка остаться на век аистом! Визирь, вспоминай скорее проклятое слово, оно у меня совсем из памяти выскочило».
— Три раза поклониться на восток и сказать: Му-Му-Му…
Но напрасно кланялись они востоку и кланялись так усердно, что клювами касались земли! Волшебное слово исчезло бесследно. Как униженно ни склонялся калиф, как жалобно ни выкрикивал визирь Му-Му-Му — память их отказывалась служить и бедные друзья были и остались аистами.
* * *
Печально блуждали несчастные превращенные по полям и лугам, не зная, что предпринять. Скинуть свой птичий образ они не могли, явиться в город и заставить себя признать тоже было немыслимо. Кто бы поверил аисту, что он калиф, да если-б и поверили, большой вопрос, стали бы жители Багдада повиноваться калифу-аисту.
Так бродили они нисколько дней, скудно питаясь разными плодами. Беда в том, что длинные клювы мешали пережевывать пищу, а к ящерицам и лягушкам их что-то не тянуло; они боялись испортить себе желудки. Единственным утешением их в печальном положении было то, что они могли летать. И они летали по крышам Багдада и высматривали,
