— Я могу подождать, — говорю я ему.
Я все еще жую, когда мы снова движемся, выруливая с парковки назад на федеральную магистраль.
Когда он увеличивает скорость и перестраивается в левый ряд, я складываю упаковку от батончика в сумку и осмеливаюсь задать вопрос.
— Почему «Лес» выглядит как Дом Матери?
Я даже не смотрю на него.
Чувствуя себя глупой, раздраженной, я снова вставляю наушники в уши и включаю Лану Дель Рей. Я не могу точно определить момент, когда мои глаза закрылись, но в следующий раз, когда я открываю их, меня поднимают сильные руки. Яркий свет жалит глаза.
— Мы приехали, — шепчет его низкий голос.
Я слегка напрягаю плечи и приподнимаю голову, глядя на обычный, семейный отель из кирпича с красной крышей.
— Не беспокойся, — говорит он, когда мы быстро проходим через тускло освещенный холл и начинаем подниматься по лестнице. — Я принесу твои вещи в твою комнату, — секундой позже, открыв дверь лестничной клетки на втором этаже, он шагает по коридору, обращаясь ко мне: — Номера примыкают друг к другу. Но я не хочу твоей компании.
Он кладет меня на пушистое, белое одеяло и смотрит на меня своим странным, жестким взглядом. Затем проходит через дверь между нашими комнатами.
ГЛАВА 6
Леа
Я просыпаюсь от странного шума в комнате, погруженной в темноту, мой разум судорожно начинает обрабатывать информацию с того самого момента, в который я отключилась: я плачу в подушку, посреди комнаты, заполненной средствами гигиены, закусками, купленными на заправочной станции, и различными всевозможными мелочами, способствующими комфорту.
Я не знаю, может, пока я спала, он останавливался на заправочной станции или, может, он купил все внизу на ресепшене, принес потом в мою комнату и положил на столик, где стоит телевизор. Тут лежат булочки с корицей, две коробки хлопьев, ароматизированная вода, дезинфицирующее средство для рук, крем, автомобильная подушка и свежая зубная щетка. Также еще два пакета молока, которые я обнаружила в холодильнике, все еще теплый чизбургер и картошка фри, которая была уложена в бумажный пакет. Но что поразило меня больше всего, там были шоколадка «Твикс», ароматные конфетки «Нердс» с фруктовыми вкусами и две бутылочки спрайта. Я могла до бесконечности говорить о моих любимых вкусняшках, но он все же запомнил.
Я чувствую, как на глаза наворачиваются слезы, и смаргиваю их в темноте.
Хотя я не могла видеть дверь, ведущую на второй этаж, я понимала, что она заперта. Я сразу же начинаю делать свои дыхательные упражнения, чтобы успокоиться.
Я приподнимаюсь на локте и думаю, что мне нужно встать и сесть на стул, чтобы ощутить под ногами твердую землю. Когда я выскальзываю из кровати, замечаю межкомнатную дверь, она приоткрыта, в проеме между дверью лежит его туфель.
Что за фигня?
Он что, сделал это, потому что я ему рассказывала, что не выношу закрытых дверей? Когда он сделал это?
Я обхожу вокруг кровати, чтобы проверить и отрегулировать настройки, в тот же момент, замечая квадратик света, который исходит от устройства, которое лежит на стуле рядом с приоткрытой дверью. Хмм. Похоже на… мой телефон? Я поднимаю его и вижу, что экран светится розовым.
На экране высвечивается надпись — розовый шум. Так вот откуда исходит звук. Потому что я не помню, чтобы так громко работал кондиционер.
У меня нет шумного приложения на телефоне. У меня вообще стоит пароль на нем.
Мой пароль на телефоне — число, когда мы освободились.
Мое дыхание учащается. Я испытываю легкое головокружение и тошноту.
Мои глаза наполняются слезами и стекают по щекам, когда я прижимаю телефон к груди. Зачем он все это делает: покупки для меня, ботинок между дверью, шумовое приложение? Почему он так себя ведет, как будто ему есть до меня дело?
Я прижимаю ладонь ко лбу и начинаю всхлипывать, плечи подрагивают. Опускаюсь в кресло, обнаженная и усталая, я просто отпускаю свою печаль. В комнате темно и тепло; секунду я волнуюсь о болезнях, которые могу подцепить от того, что сижу, обнаженная на кресле в дешевом отеле, но скоро эти мысли выветриваются, и рыдания берут верх. А чуть позже, я немного успокаиваюсь.
Когда от выплаканных слез, мои глаза опухают, а нос становится забитым, я вытираю лицо платком. Я убеждаю себя, что это все из-за того, куда мы собираемся завтра ехать.
И все это из-за него… Только… из-за него.
Я так многого ожидала от него. А что бы сказал мой терапевт?
Люди меняются.
Они делают это.
Посмотрите на меня.
Я направляюсь в его комнату, хотя осознаю, что это плохая идея. Прекрасно знаю, что это именно то, что он сказал мне не делать.
Я медленно иду мимо двери, за которой горит свет, скорее всего это ванная, и затем на носочках заворачиваю за угол, задерживая дыхание. Я осматриваю его комнату, там стоит двуспальная кровать с высокими, тонкими прикроватными столбиками. Я чувствую легкое дуновение холодного воздуха, исходящее от стены, рядом с которой находится окно, завешенное шторами.
Мой пульс учащается, когда я вижу с места, где стою, часть его кровати.
На краткий миг мне кажется, что он говорит во сне.
Оценив иронию положения, мной овладевает желание забраться к нему в постель. Сегодня мы спим по разные стороны стены, но вместо дыры в стене у нас дверь. Приоткрытая дверь.
Но ведь он сам сказал, что не желает моей компании.
Я испытываю свою силу воли и тихонечко на цыпочках направляюсь к кровати, останавливаясь рядом со спящим Гензелем.
По крайней мере, мне кажется, что он спит.
Он спит щекой на подушке, его здоровая рука сжата в кулак и лежит около подбородка.
Я борюсь с потребностью прикоснуться к нему, сражаюсь с запретным желанием склониться настолько близко, чтобы прикоснуться губами к его волосам. Оттуда, где стою, я могу чувствовать запах шампуня, которым он пользуется. Он фруктовый, сладкий. В довершение ко всему, у него большое накачанное тело. Это лишь подстегивает хотеть его еще больше. Он передвигает бедра, и простынь, которая накрывает его, сползает, обнажая мощные плечи, твердые, гладкие мышцы груди и верхнюю часть его невероятно привлекательных рельефных кубиков пресса.
О, мой Бог.
Ох, как много мышц здесь.
Я делаю шаг назад, непрошенная радость заполняет мое тело, потому что я такая плохая, плохая, а он настолько красивый, что я не могу отойти и наблюдаю за ним спящим.
И в этот момент, внезапно, он вскидывает руку и хватает меня за запястье.
Я вскрикиваю, когда он начинает тянуть меня по направлению к кровати. Затем он садится. Обхватывает руками мою талию и усаживает меня к себе на колени, поглаживает мои бедра, поднимаясь вверх, обводя плавные изгибы, гладит обнаженные плечи, поглаживая шею, прежде чем сильно схватить меня ладонью за лицо.
— Что я тебе говорил, — шипит он. — О том, что не следует приходить ко мне?
Возбуждение пронзает меня. Я сижу на коленях Гензеля. Он сдвигает ноги, все еще прожигая меня своим темным взглядом, и я могу чувствовать растущую эрекцию подо мной; он толкается напротив меня бедрами, покрытыми простыней, его горячая длина упирается в доверчиво отрытую и обнаженную для него киску.
Он продолжает двигать бедрами под простыней, подразнивая мою киску прикосновениями, я явственно ощущаю, как тепло разливается по телу, охватывая его сильным желанием.
Гензель резко вскидывает руку и жестко хватает меня за лицо.
— Что я говорил тебе, Леа? Ответь мне!
Ослабив хватку, он разжимает пальцы и отпускает мое лицо. Когда он смотрит мне в глаза, я вижу, как там плещется жидкий огонь. Опасно. Приятно. Опасно. Он склоняет голову к моей груди и втягивает сосок в рот, играя с ним, поддразнивая. Его губы, язык и зубы беспощадны в своих ласках. Он покусывает, кружит кончиком языка вокруг напряженного соска, посасывает, пока я не начинаю прижиматься к нему теснее. Я ничего не могу с собой поделать. Я запускаю пальцы в его волосы и притягиваю его ближе.
Он толкается своей горячей длиной между моих ног, нас разделяет тонкий материал простыни, но меня это не останавливает. Я начинаю тереться и двигать бедрами напротив его члена. Вздох. Стон.
— Какая ты непослушная девочка, моя Гретель.
— Гензель, — выдыхаю я. Пальцами я ласкаю его бархатную головку, затем провожу ладонью по его толстой, увесистой длине, испещренной венами. Я пытаюсь стянуть с него простынь. Как только он замечает это, Гензель отнимает мои руки от своего члена и заводит себе за шею, сдергивая с себя ткань, обнажая его впечатляющую, соблазнительную длину.
— Эдгар — это идиотское имя, — шепчу я и тянусь к нему в поцелуе.
Он никогда не называл меня Гретель, и сейчас это, словно обнажает мою темную сторону, но я называла его Гензелем. Это наши невозможные сказочные имена, и меня ужасно заводит, когда он называет меня Гретель.
Я склоняюсь и медленно обвожу языком его член, лаская, посасывая, исследуя его длину. Отстранившись, я дразню губами его кожу, ласково, едва касаюсь ее, шепчу:
