– Хараше. – Задумчиво повторил Вождь. – И дополните вашу подготовку… ударами с воздуха, имеющими в большей степени… паказательный характер.
Казалось, а такая иллюзия неизбежно возникает в ходе успешного наступления, что еще один нажим, и будет освобождена Украина с Белоруссией, и оккупанты покатятся дальше и дальше, в Польшу, в Германию – до самого Берлина. Вот только сил на это не было. От полнокровных в начале ноября дивизий Красной Армии за три месяца остались тени, по пятьдесят, сорок, и даже тридцать процентов штатного состава, но и находившиеся в строю бойцы от нечеловеческой усталости тоже напоминали тени. Глядя на худых, оборванных, словно спящих на ходу людей, командиры из числа понимающих тихо паниковали. Им казалось, что, найди немцы какие‑никакие силы, толкни покрепче, и не выдержим. Но контрудара не было. Во‑первых – нечем наносить. Если советские дивизии истаяли, то многие, многие германские, румынские, итальянские попросту исчезли. Тем же, что уцелели, тоже досталось по полной программе.
Ну, а во‑вторых – перестало получаться. Каждый раз импровизированный бронированный клин как будто ждали: он непременно натыкался на какую‑никакую противотанковую оборону. Немногочисленные вроде бы артиллеристы при толково размещенных орудиях. Там, где еще полгода тому назад вермахт снес бы жалкий заслон, не заметив, теперь полумертвые от усталости защитники, казалось, от той же усталости забыли о самой возможности бегства и действовали, как автоматы. Без страха и пощады. Танки расстреливались с самоубийственных дистанций, попадали в танковые засады, контрудар замедлялся, увязал, его бронированное острие крошилось, а потом к русским поспевал какой‑нибудь тактический резерв, подтягивалась артиллерия. Ударные части истощались в бесплодных атаках, продвигаясь на какие‑нибудь сотни метров, местность не позволяла сделать глубокий обход, а потом застрявшие в заснеженных лесах войска подвергались разгрому ударами с воздуха и подошедшими резервами. Атаковать оказывалось себе дороже. Как и вся эта война.
– Этот образец техники был захвачен нашими войсками в боях под Духовищами, в значительной мере случайно. Если кого‑то интересуют подробности, то на нем приехали, прорвавшись из окружения в распоряжение германских войск, фельдфебель Густав Виланд и рядовой Курт Бауэр. Утверждают, что живая сила противника была полностью истреблена в ходе короткого боя и в плен никого захватить не удалось. Еще большей случайностью следует считать, что на данное устройство вообще обратили внимание. К счастью, один из офицеров ремонтной базы оказался специалистом в области химического машиностроения… Что вы говорите? Почему на фронте? Да, действительно доброволец, воюет в "Великой Германии" с самого начала. Так вот, его квалификации хватило только на то, чтобы обратить на машину самое пристальное внимание, но отнюдь не на то, чтобы детально разобраться в устройстве и предназначении. Однако он предположил, что это – устройство для производства жидкого топлива из древесины в полевых условиях. Этого оказалось достаточно, чтобы мы привлекли к исследованиям крупнейшего специалиста в производстве синтетического горючего, профессора Гюнтера Чельвецки. Прошу, профессор…
– Господа! Прежде, чем приступить к изложению технических подробностей, обнаруженных в ходе исследования нашей группой, мне хотелось бы привести вам два вывода, носящих общий характер. Это против моих принципов, но, в данном случае, представляется целесообразным.
Во‑первых, наши исследования и наши технологии в области каталитической химии органических соединений отстали от передовых англо‑американских лабораторий на целую техническую эпоху.
Во‑вторых, судя по всему, сотрудничество англо‑саксов с русскими на самом деле носит значительно более тесный характер, чем мы предполагали. Вероятно, британцы напуганы успехами германского оружия куда сильнее, чем показывали. Ничем другим поставку оборудования такого класса в другую страну объяснить нельзя.
Чей‑то дьявольский ум безошибочно определил, какая техника будет иметь ключевое значение именно в условиях Восточного фронта, с его бесконечными расстояниями, безмерными пространствами, дурными дорогами и дикими дебрями. Я утверждаю, что, имея что‑то подобное к началу Восточной компании, мы достигли бы в прошлом году решающих успехов до наступления зимы. Увы! Ничего подобного у нас нет, и я не вижу реальных способов хотя бы скопировать данный образец или даже отдельные его технические решения. Больше того: я неожиданно убедился, что не в состоянии даже поставить правильных вопросов или внятно сформулировать суть стоящих перед нами затруднений. Зачастую нам совершенно ясен химический состав того или иного соединения, но структура, им образованная, остается полной загадкой. Тем более непостижимо, каким именно способом эти структуры созданы. Тут имеют место фильтры, способные отделить спирт от воды. Даже такие, которые способны разделить воздух на азот и кислород. Я не говорю уже о катализаторах: по сути, речь идет о системах, расположенных в определенном порядке одна за другой, так, что на них осуществляются последовательные превращения. В результате из чего‑то, что выглядит как простая труба, выходит готовый продукт. При этом на исследование одного изделия такого рода нам могут потребоваться годы. Мне нечем порадовать вас, господа. Поэтому еще раз увы!
– Герр профессор, откуда у вас такая уверенность, что данный реактор поставлен русским союзниками? Там есть торговые знаки американских фирм?
– Ничего подобного там, разумеется, нет. Кроме того, это, без сомнения, британские изделия, а вовсе не американские. Достаточно посмотреть двигатель машины, господа. Он собран рабочими, которые оттачивали свое мастерство десятилетиями, из деталей, изготовленных с исключительным совершенством. Русские работают по‑другому: у них есть удачные образцы техники, это надо признать, но сильные стороны лучших их машин – это, скорее, остроумная конструкция, технологичность, простота, прочность, ремонтопригодность, но они никогда не будут отделывать то, что можно не отделывать. У них нет на это ни времени, ни возможности. Это англичане, господа. Без сомнения. И столь тесный союз грозит нам большой бедой. Теперь русские смогут поддерживать высокий темп наступления куда дольше, чем когда‑либо прежде. Чем какая‑либо механизированная армия вообще вплоть до настоящего момента.
– Ваша логика безукоризненна, профессор. Только вы, скорее всего, ошибаетесь.
– Вы можете как‑то обосновать свои утверждения?
– К сожалению, довольно основательно. Самолеты.
– Боюсь, не совсем вас понял, бригадефюрер.
– Мы имели возможность ознакомиться с новыми истребителями русских. Точнее, с тем, что от них осталось после падения с высоты нескольких километров. Выводы, в общем, сходные с вашими, и реакция экспертов почти такая же эмоциональная. Вот только у них, в отличие от вас, не было возможности приписать машины бриттам или янки.
– Почему?
– Потому что это хорошо известные нам модели русских самолетов. Только сделаны они немного по‑другому. Союзники поставляют Советам истребители, но это совсем, совсем другие машины. Откровенно говоря – значительно уступающие новым русским машинам по всем статьям. Я никогда не видел господ конструкторов в таком смятении. Да каком там смятении. В самой позорной панике.
То, что здесь уделено так много внимания всему, связанному с драматической историей Южного Марша не должно маскировать главного: того простого факта, что ресурсы, затраченные на его обеспечение 63‑м заводом, составляли не более двух процентов годового объема его продукции. Не говоря уж о том, что все это никак нельзя было отнести к продукции основной. Потому что основной продукцией пока еще оставались все новые и новые модели авиадвигателей, а еще – истребителей семейства "Як", которые, к тому же, постоянно, от серии к серии, совершенствовались. Это оказывало на ход боевых действий, в общем, куда более основательное влияние, чем блестящие, но случайные акции вроде Южного Марша или прорыва под Ржевом и Великими Луками.
"Косички" разных моделей, поколений и времени выпуска постепенно начинали преобладать во фронтовых частях. По той простой причине, что их оказалось куда труднее сбивать, изнашивались они – медленно, а случаи поломки вообще были единичными. Получался замкнутый круг: сначала "косичка" берегла пилота, позволяя ему пережить первые, самые смертоносные бои и недели, а потом уже набравшийся опыта пилот куда успешнее сберегал своего скакуна. Доходило до того, что перешедший в разряд "стариков" летун получал новую модель, а прежняя его машина во вполне приличном еще состоянии переходила к молодой смене. Пилоты становились испытанными бойцами быстрее, чем немцы успевали сбить их. Теперь было, кому сберечь, и кому научить пополнение.
