— Вам все равно не удастся заставить ее снова выйти замуж, — негромко, но уверенно проговорил пленник в спину тюремщику.
Медичи обернулся.
— В конце концов у нее просто не будет выбора. Должно быть, вам уже доводилось встречаться с ее матерью: рано или поздно Орианна настоит на своем.
Вершитель судеб ушел, оставив принца Амира ибн Джема наедине с сомнениями. О да, синьора Пьетро д’Анджело необыкновенно настойчива, и все же ему не верилось, что она сможет изменить твердое решение дочери.
Принц не ошибся. Орианна действительно оказалась беспомощной перед воздвигнутой Бьянкой невидимой, но непреодолимой стеной. Вернувшись домой, старшая из дочерей торговца шелком категорически не желала разговаривать с матерью — даже несмотря на оказанный семьей сердечный прием. Ела только в своей комнате, да и то очень мало: ограничивалась самым необходимым, а некогда любимые деликатесы, которыми ее пытались задобрить, равнодушно отсылала обратно на кухню. Начала худеть на глазах — притом что никогда не отличалась полнотой. Прекрасные черные волосы истончились, стали ломкими и утратили блеск.
Орианна не знала, что делать.
— Почему никак не хочешь понять, что мы желаем тебе только добра? — в отчаянии воскликнула она однажды.
Бьянка промолчала и даже не посмотрела на мать.
Орианна окончательно вышла из себя.
— Неблагодарная! — закричала она.
Бьянка равнодушно пожала плечами, молча повернулась и пошла прочь. Подобной дерзости в доме Пьетро д’Анджело еще не случалось.
— Отправлю тебя в самый строгий монастырь! Может, хотя бы там разум вернется! — не унималась мать. — Прикажу каждый день бить и держать на хлебе и воде!
Бьянка наконец-то обернулась.
— Везде, где не будет слышно вашего визга, синьора, воцарится райское блаженство.
Эти слова стали первыми за целый месяц, проведенный дома.
От неожиданности Орианна утратила дар речи и упала на руки горничной.
— Грубая девчонка! — возмутилась Фабиа.
— Если и так, то научилась у твоей госпожи, — холодно ответила Бьянка.
Мать издала странный звук, больше похожий на мышиный писк, чем на человеческий голос.
Бьянка засмеялась.
— С вашего позволения пойду к падре Бонамико и исповедуюсь в грехе дочерней непочтительности.
Орианна лишь слабо кивнула. Может быть, священнику удастся внушить непокорной хоть малую толику здравого смысла.
Бьянка позвала Агату. Обе надели плащи с капюшонами, чтобы остаться неузнанными, и отправились через площадь в церковь Санта-Анна Дольче. Отыскали пожилого священника, и Бьянка попросила ее исповедать.
— Простите, святой отец, ибо я согрешила, — начала она.
— Поведай же о своем грехе, дочь моя, — предложил Бонамико.
— Ненавижу свою мать, — призналась Бьянка и почувствовала, как священник вздрогнул от ужаса.
— Но ведь она желает тебе только добра, — возразил он, собравшись с мыслями.
— Нет. Она хочет заставить снова выйти замуж и провести жизнь с нелюбимым человеком — так же, как пришлось ей самой. А я отказываюсь подчиниться ее требованиям. Хочу соединиться с тем, кого люблю.
— Говорят, твой избранник — иноверец, — в голосе священника послышалось осуждение.
— Для меня это обстоятельство ничего не значит. Мы любим друг друга. Но недавно он исчез, и мне не говорят, где он и что с ним.
— Позаботься лучше о своей бессмертной душе, дочь моя, — укоризненно посоветовал падре Бонамико. — Физическая любовь мимолетна и эфемерна, а любовь к Господу навеки пребудет с тобой.
— Но разве нельзя любить одновременно и Бога, и Амира? — растерянно спросила Бьянка.
— Физическая любовь имеет одну-единственную цель, дочь моя. Цель эта — рождение детей ради укрепления нашей веры. Ты не должна дарить детей этому неверному, потому что он не позволит им вырасти христианами. Тот, к кому влечет тебя грешная плоть, уже сейчас проклят и приговорен к адскому огню. Нет, лучше люби одного лишь Бога. А проявить эту любовь сможешь, подчинившись воле родителей. Они понимают, какую огромную жертву ты принесла своей семье, выйдя замуж за Себастиано Ровере, а потому в этот раз подыщут хорошего человека, способного с уважением относиться к супруге.
— Не выйду замуж ни за кого другого, кроме своего любимого, — убежденно повторила Бьянка. Поднялась с маленькой скамеечки, отодвинула тяжелый бархатный занавес исповедальни и вышла.
— Дочь моя, я еще не назначил тебе епитимью, — попытался остановить падре Бонамико.
— Я глубоко страдаю в разлуке с Амиром, — с горечью возразила Бьянка. — Это и есть мое наказание, святой отец; более тяжкое, чем все, что вы сможете мне назначить. — Она окликнула Агату и покинула церковь, где прежде всегда находила утешение. Но только не теперь.
Обе снова надвинули поглубже капюшоны и медленно направились к дому. Посреди площади к ним неожиданно бросилась большая собака с длинной золотистой шерстью. Бьянка изумленно замерла: узнать Дариуса не составляло труда, да и пес тут же принялся радостно лизать ей руку.
Она опустилась на колени и заглянула в преданные глаза.
— Дариус! Как ты сюда попал?
Принялась гладить пса и, случайно дотронувшись до ошейника, обнаружила записку — точно так же, как на пляже, в самом начале их с Амиром знакомства. Незаметно вытащила свернутый листок, спрятала в потайном кармане и встала.
— Возвращайся к хозяину.
Пес послушно побежал к небольшому скверу в дальнем конце площади. Куда именно он направился, понять не удалось. Собственно, какая разница?
— Пойдем скорее, не терпится прочитать письмо, — поторопила Бьянка горничную.
— Наверное, собаку привел Крикор, — шепотом заметила Агата. — Принц обязательно вышел бы на площадь и забрал вас с собой.
Вернувшись домой, Бьянка поспешила подняться в свою комнату. Агата тут же заперла дверь, а госпожа торопливо достала послание и развернула листок.
«Любимая, не волнуйся и ничего не бойся. Меня взяли в плен и заперли в Палаццо делла Синьориа, но обращаются хорошо. Собираются держать здесь до тех пор, пока не получат ответа от деда с приказом вернуться в Константинополь. Крикору позволено свободно ходить по городу, однако наш давний друг Лоренцо предупредил, что если он попытается приблизиться к тебе, то будет наказан по всей строгости. Этого я допустить не могу. Не пытайся со мной связаться. Скоро султан меня освободит. Не отчаивайся, я обязательно тебя найду, как бы они ни препятствовали. Ты моя, я твой. Больше писать не рискну. Помни, что я тебя люблю и буду любить всегда.
Амир».
Бьянка беззвучно расплакалась.
— Он невредим, — пробормотала сквозь слезы. — Я так боялась, что они его убьют или будут пытать. К счастью, этого не случилось. — Она прижала листок к груди.
Агата подождала пару мгновений и протянула руку.
— Письмо надо немедленно сжечь, чтобы никто его не увидел. Нельзя рисковать. Если Медичи узнает, что принц нарушил запрет и связался с вами, то ужесточит плен.
— Дай прочитать еще разок, — попросила Бьянка и быстро пробежала письмо глазами. Отдала листок служанке, а та несколько раз его свернула и спрятала в карман.
— Отнесу в кухню: там огонь жарче.
— Я вдруг проголодалась, — сообщила госпожа. — Принеси, пожалуйста, пасты с оливковым маслом и сыром.
Агата улыбнулась.
— Сейчас же скажу поварихе, она будет счастлива.
Горничная поспешила на кухню, чтобы исполнить просьбу, и пока повариха радостно причитала и суетилась возле плиты, незаметно бросила бумажку в огонь.
Бьянка по-прежнему отказывалась разговаривать с матерью; Орианну неприязнь дочери выводила из себя. Еще никто никогда не относился к ней так враждебно, и она не привыкла к подобному обращению. Синьора Пьетро д’Анджело не догадывалась, что упрямство и силу характера девочка унаследовала от нее. Одно радовало: Бьянка хотя бы начала есть. Кожа утратила землистый оттенок, а волосы снова заблестели.
Торговец шелком тоже заметил в дочери перемену к лучшему и решил как можно скорее отправить ее к деду в Венецию, где уже жила Франческа. Возможно, вдали от матери настроение у Бьянки немного улучшится.
Синьор Пьетро д’Анджело ни разу в жизни не видел жену, с ее железной волей, на грани срыва, но сейчас старшая дочь заметно одерживала верх. К своему стыду, Джованни восхищался упорством Бьянки, хотя вслух ни за что бы в этом не признался. На любые слова Орианны девочка отвечала одно:
— Куда бы ты меня ни спрятала, Амир все равно найдет и увезет.
Простые слова изводили мать, и она начинала кричать от отчаяния, а отец, слыша их в очередной раз, уже с трудом сдерживал смех, чем еще больше раздражал супругу. Торговец шелком попытался урезонить дочь, однако Бьянка лишь пожала плечами и слегка улыбнулась, будто поняла, что мысленно отец на ее стороне.
