Халитова и Тарханова
Елена, вздрогнула от звонка в дверь. – Кого это ещё чёрт несёт? - Она недовольно оторвалась от работы, и посмотрела в экран домофона, разобравшись, кто пришёл, бросила тампон с растворителем, и пошла открывать.
- Привет. – Она обняла Светлану, и посторонилась, пропуская её внутрь. Автоматически проверила, нет ли кого сзади неё, и плотно прикрыла дверь.
Халитова прошла в помещение, с интересом осматриваясь. – Быстро ты обустроилась, всё на своих местах, как будто и не переезжала.
- Ты бы поменьше приходила, мы же догово
рились… - Она с укором смотрела на свою подругу. - В следующий раз не скажу тебе новый адрес.
- Это уже похоже на фобию, к чему такая секретность?
- Бережённого Бог бережёт. Ещё раз придёшь сюда, и я сменю адрес.
- Ты меня пугаешь, тебе точно нужно отдохнуть…
- Это не фобия, а нормальная предосторожность. Ты слишком много стала общаться со всей этой ментовско-фэсбэшной компанией, а им доверять нельзя, я сто раз тебе говорила это.
- Ладно-ладно, не заводись, покажи лучше своего Коровина.
Елена показала на рабочий стол от которого только что оторвалась.
- Ещё работаю над ним, если за сегодня завтра управлюсь с подписью, то через две три недели можно будет забирать.
- Ого, почему так долго?
Они вместе подошли к картине, и Халитова стала внимательно её рассматривать.
- Похоже, очень похоже. Только это не совсем ночь… А заказ был на ночного Коровина…
- Ночных нет вообще. У импрессионистов полно Парижских видов, но только дневных, солнечных, а вот ночь они упустили. Ночной Париж встречается только у Писсаро, но из него делать Коровина странно, потому, что он стоит раз в десять, а то, и в сто дороже, и при этом совсем не такой как Коровин. Писсаро очень выверенный, почти математический, а Коровин эмоциональный, спонтанный, как будто этюдный. И ещё одно важное отличие – у всех французов много воздуха, всегда много открытого пространства, а у Коровина все виды, как декорации на сцене, в замкнутом пространстве. Любой мало-мальски приличный искусствовед определит, что есть что. Так что выбора особого и нет, а в этой картине всё более менее Коровинское и композиция и техника. Посмотри на мазки. Видишь, они все параллельные? Как раз то, что надо, он так и делал в начале парижского цикла. Старую подпись я уже убрала, сейчас работаю над Коровинской. Завтра к вечеру будет готово.
- А когда можно будет забрать?
- Через две три недели не раньше.
- А надо бы раньше.
- Здесь не ускорить, никак. Несколько режимов сушки с определённым графиком температур именно этого свежего участка. Иначе краска не будет такой же. – Она запнулась, подбирая правильное выражение. – Просушенной, скажем так, и ультрафиолет сразу покажет это место тёмным пятном.
- А лачить не будешь что ли?
- Буду, тем же самым лаком, что и на картине. Ты хочешь, чтобы я тебе всю технологию рассказала?
- Да, хочу. – Халитова придвинулась ближе, и просунула руку между бёдер Елены. – Я люблю, когда мне всё подробно объясняют. – Её рука стала подниматься вверх.
- Тогда, боюсь, с подписью к завтрашнему вечеру, я могу не успеть.
- Почему же? – Вторая рука стала расстёгивать джинсы, забираясь сверху навстречу первой руке.
Тарханова слегка раздвинула ноги, и чуть втянула живот, помогая руке двигаться внутрь.
- Ты зачем приехала?
- Соскучилась. – Её губы коснулись шеи Елены и стали двигаться вниз, а правая рука вынырнула из джинсов, и поползла наверх, попутно расстёгивая пуговицы рубашки.
Елена упёрлась в стол, на котором лежала картина и немного села на него, под напором подруги.
- Осторожно картина. – Прошептала она на ухо Халитовой.
- Я буду очень осторожна. Очень. – Её губы добрались до груди Тархановой, и нащупали её сосок под тканью тоненького бюстгальтера. – Елена застонала, и прижала голову Светланы обеими руками. Та оттянула лифчик вниз, освобождая доступ к груди, губами поймала один сосок, а второй стала покручивать большим и указательным пальцами всё ускоряясь и ускоряясь. Другая рука нащупала самое нежное место между ног Елены, и тоже стала гладить его быстрыми круговыми движениями. Тарханова застонала, и закинув одну ногу Халитовой за спину, прижала её к себе, одновременно помогая встречными покачиваниями. Через несколько секунд она изо всех сил прижалась к подруге, и стала кончать, мощными толчками раскачивая и стол, и Светлану.
- Уууух. Теперь моя очередь. – Они сползли на пол…
Через полчаса на полу.
- Всё, теперь не спрашивай когда буде готов Коровин.
- Не буду, но он должен быть готов максимум через месяц. Покупателю он нужен, как подарок. А ещё экспертизу нужно организовать, это даже при наших возможностях одна-две недели. Так что времени у тебя в обрез.
- Тогда что мы делаем на полу?
- Отдыхаем… Я приехала посмотреть твою новую мастерскую и она мне очень понравилась. – Рука Халитовой снова поползла по животу Елены. Та перехватила её.
- Стоп, если мы повторим это ещё раз, то я не смогу работать и плакал твой Коровин.
- Тогда продолжим вечером. До скольких ты здесь ещё?
Елена посмотрела на часы. – До 22-х точно, а ещё в магазин нужно будет заскочить, дома ни творога ни яиц на утро.
- Не нужно я сама зайду. Приходи пораньше.
- Хорошо. – Они лежали обнявшись, наслаждаясь друг другом. - Когда будет аукцион в Финляндии?
- Через две недели.
- Там будет только рисунок Саврасова?
- Да.
- Какой поставила эстимейт?
- 3000 – 5000 Евро, торги начнут с 2500.
- Не мало?
- Конечно мало, но я уже сделала заочную ставку 10 000 Евро, так что если кто-то начнёт торговаться, заинтересовавшись хорошей ценой, дёшево он не купит.
- А если никто не перебьёт нашу заочку, то мы выкупает сами и я еду забирать по обычной схеме?
- Да всё как всегда. Но мне сегодня звонила Илма, у неё уже есть вторая заочная ставка на 8000$, так что торги будут интересными.
- Ты до какой суммы будешь поднимать?
- Не планировала идти
выше заочки, если кто-то перепрыгнет 10 000, то пусть забирает.
- Понятно. Но если что - я готова, моя шенгенская виза будет действовать до конца года.
- Хорошо. А что с заказом на Явленского или Кандинского?
- Трудная задача, что-то похожее на них можно найти у итальянских футуристов, того времени. И если повезёт, попытаться выдать, за их ранние работы, когда Явленский и Кандинский, жили и работали в Германии в Мурнау, до первой мировой войны. Я уже попросила найти мне итальянцев и вроде что-то соберётся к концу месяца, тогда поеду выбирать.
- В Италию?
- Нет в Париж, Сюзана обещала собрать, это как раз её тема.
- А вот теперь моя очередь ревновать.
- Да, горячая француженка, но у неё сейчас бурный роман с каким-то виноделом, женатым, между прочим. Я видела их всех вместе, и честно сказать, жена винодела показалась мне гораздо интереснее.
- Ничего себе какие подробности… Где ж это ты их всех видела? – Светлана говорила шутливым голосом, но ревнивые нотки в нём были настоящими.
Тарханова прекрасно это слышала, но почему-то не беспокоилась, наоборот продолжала рассказывать дальше.
- Сюзана возила меня в их шале, пробовать молодое вино. Вино было вкусным.
- И пьяным?
- Нет, не пьяным.
- В следующий раз привези попробовать.
- У меня лучше предложение - поехали вместе.
- Хороший вариант. – Тон Халитовой сразу стал мягче.
- Тем более, что я уже заказала два билета…
- И молчала?
- Хотела сделать сюрприз.
- Тебе удалось… Ладно давай собираться. И нужно тебе сюда ковёр помягче купить…
- Зачем? Не нужно сюда ничего покупать, я съеду если ты часто собираешься…
- Вот с ковром и съедешь, пусть будет…
Танич, в своей квартире
Татьяна устало, но удовлетворённо, откинулась на спинку кресла. – Есть, поймала: - в этом году две похожие смерти, и в прошлом две. Это уже четыре, да плюс Аня Рыкова, уже пять. Пять одинаковых по сути, и одинаковых по форме смертей, за два года - это уже не случайность, ситуация тянет на серийного убийцу. - Татьяна потёрла себе виски. – Голова начинает болеть. Ну что звонить Артёмовой или нет? Не могу выкинуть её из головы. Нужно позвонить, а уж если пошлёт… Ну значит конец, может успокоюсь, и в серьёз займусь серийным убийцей.
Она взяла телефон и нашла в списке номер Артёмовой. – Сейчас нажму вызов и всё, обратного пути нет. Что сказать если ответит? Скажу, что хочу извиниться. А какой реакции я жду от такого извинения? Что она в ответ обрадуется, скажет извиняю и … Да именно этого я и жду, вернее хочу, такой реакции. Но чует моё сердце, что это вряд ли. Скорее всего, будет вялое и неопределённое «Да-да» без намёка на развитие. И что тогда? Нет, скорее всего, будет хуже, скорее всего, скажет «извиняю», но таким тоном, что лучше бы послала открытым текстом. Вот этого я и жду. Но рука так и тянется позвонить. Зудит и зудит второй день. Чёрт с ним – звоню.
