что Она вновь касается его волос – как тогда, когда бывала им довольна.
Он шёл в полной темноте и счастливо улыбался.
А потом слева открылась ниша, и за ней…
Эет повернулся, и стена перед ним расступилась.
Это было странно, но это было правильно.
Он вошёл внутрь, но двери за его спиной не сомкнулись. Он не был
пленником этого места.
Юноша осторожно двинулся вперёд и наткнулся на небольшое
возвышение. Едва его руки дотронулись до гладкого камня, как вдоль стен
вспыхнули зелёным пламенем светильники.
Он стоял посередине просторной комнаты, рядом с алтарным столиком. А
перед ним, над ступеньками из прозрачного обсидиана, возвышался пустой
Алтарь.
Под чёрной фреской.
Эет сел на пол, скрестив ноги, и замер.
…Ровно горел огонь светильников, только их металл становился всё
тусклее, скрываясь постепенно под слоем пыли. Цвет потеряли и сандалии на
ногах, и туника из серой стала седой, и подол её намок и стал жёстким от
чёрной жидкости, которая однажды начала потихоньку сочиться из-под зомби,
засыхая вокруг корявой коркой. Кожа сперва стала сине-красной, потом бурой…
Потом куда-то пропала, осталось только сизое мясо. Это было… странно и
занятно. Но неважно.
В комнате давно царил неприятный запах. Наверное, он бы не понравился
Госпоже.
Хуже всего, что внутри нарастал голод…
…Он становился чудовищным.
…Он сводил с ума.
Порой Эет ловил себя на том, что забывает о приказе – хранить святилище.
Что думает о свежей пульсирующей плоти. И о сладкой крови.
Некогда Госпожа давала ему кусочки восхитительного мяса…
Когда на руках кое-где проступили кости, в голове зомби возникло смутное
понимание: если он не добудет себе пищи, он не сумеет выполнить приказ
Госпожи. Он не сможет охранять Алтарь.
Мясо. Тёплая вздрагивающая плоть…
…Эет вдруг понял, что стоит перед огромными внешними дверями. И
поднимает рычаг.
Ничего. В святилище никого нет. Сюда никто не проникнет, Эет ощущал
это всем своим существом. Мясо! Добыть мясо – важнее. Это – важнее всего.
Иначе приказ Госпожи останется невыполненным. Он не сможет её дождаться.
Ступени…
Подъём давался с трудом, ноги еле двигались, и в коленях что-то скрипело.
Странно. Но неважно.
Мясо.
Осталось подняться совсем немного. Меньше, чем он прошёл.
Открытая дверца. В стене. Покрытая пылью, покосившаяся, словно от
страшного удара.
Из-за неё лился свет. Тусклый, он показался зомби ослепительным.
Мясо!
Эет с трудом повернул голову. Зубов коснулось холодное дуновение. Ток
воздуха. Кажется, раньше холод и тепло ощущались не зубами, а кожей, но кожи
давно не было. Неважно.
Розовое мясо!.. Свежая кровь…
Немёртвый, повинуясь инстинкту, двинулся на свет. Протиснувшись сквозь
щель, он очутился в огромном зале. И этот зал заливало солнце, врываясь
щедрыми лучами сквозь широкий проём в дальней стене.
Кажется, когда-то… Когда-то там были ворота.
Зомби выбрался на террасу. Прикосновение тёплых лучей было неприятно.
Запах, который точно не понравился бы Госпоже, под ними усилился.
Ненамного, но это было плохо. Это было… опасно.
Глаза почти ничего не различали на свету. Эет упал и заскользил по
ступеням вниз. И с размаху рухнул грудой грязного тряпья на землю, вспугнув
стаю разноцветных птиц.
Зомби остался лежать неподвижно. Ничего. Не страшно. Так надо.
Почему? Он не смог бы объяснить. Так надо.
Над ним кружились мухи. Они облепили его с ног до головы живой чёрной
массой, ползали по рёбрам, зубам и глазам. Он мог различать их маленькие,
покрытые чем-то вроде шерстинок, лапки…
Эету это казалось забавным. Хотелось смеяться, но он не мог. Давно не мог.
Голос куда-то пропал.
Мухи с жужжанием взмыли в воздух. Их спугнули. Потягивая воздух и
урча, из зарослей вышел зверь и наклонился над Эетом. Обнюхав падаль и ткнув
её влажным носом, зверь уронил светлую слюну.
Потом его зубы вонзились в плечо – и Эет, резко перевернувшись, вцепился
в морду падальщика.
Над лесом пронёсся полный ужаса и боли вой – но хватка зомби была
мёртвой. Он рвал и глотал живую плоть, захлёбываясь в потоках горячей крови,
и рычал от наслаждения. Он вгрызался в мягкое брюхо, выворачивал суставы,
поедал добычу снаружи и изнутри… и остановился только, когда на белых
костях – голубых в свете взошедшей луны – не осталось ни клочка плоти.
Эет не мог бы сказать, когда село солнце, когда наступила ночь… Всё
утонуло в упоительном наслаждении. В тело влились новые силы… но одной
жертвы было мало. Этого было мало. Он слишком… невероятно долго… не ел.
По крайней мере, суставы перестали скрипеть. И это было хорошо.
Кажется, зрение стало чуть яснее… или это просто не мешает солнце?
Рядом послышалось чьё-то сопение. На поляну выскочило несколько
небольших животных. Стая.
Прекрасно. Чем больше, тем лучше. Пусть подойдут.
Эет остался лежать.
Вот оно! Свежая кровь! Много крови. Много мяса.
Они склонились над ним.
Эет вгрызся в горло самому ретивому, но зубы остальных вцепились в его
плоть.
Неважно. Руки действовали сами по себе. Руки методично разрывали одну
тварь за другой, отделяли головы от туловищ, вырывали лапы из суставов…
пока челюсти перегрызали горло первой жертве.
Зато теперь у него есть мясо. Свежее мясо!
Эет, рыча от удовольствия, жрал добычу, и иногда, бросая взгляд на тёмно-
синее небо, улыбался звёздам.
А когда над лесом блеснул первый луч солнца, юноша рассмеялся.
Солнце больше не было опасным. Оно было ласковым и тёплым. Оно было
добрым. Оно мягко согревало кожу рук.
Посмотрев на свои ладони, Эет снова рассмеялся. И, упруго поднявшись,
пошёл в лес.
Лес надо было осмотреть. Лес окружал Храм. Из леса могли прийти
чужаки. От чужаков Храм надо охранять.
Вскоре Эет услышал журчание. По камням бежал полноводный ручей, и на
его волнах сияли блики. Счастливо жмурясь, юноша прикрыл глаза рукой – и,
хохоча, влетел в воду. От него во все стороны разошлись бурые круги, а Эет
нырял и плавал, смывая с тела кровь и грязь.
Госпожа была бы рада. Госпожа когда-то велела ему мыться раз в два дня.
Правда, тогда он жил в её доме. Сейчас её дом куда-то пропал… но неважно!
Хорошо, что нашёлся ручей.
В его сильных волнах последние присохшие клочки ткани, оставшиеся от
туники, соскользнули с тела, и золотые волосы облепили Эету плечи. Ремни
сандалий порвались, и обувь умчало по течению…
Это было неважно. И здорово.
Выбравшись на берег, юноша отряхнулся, как пёс, и пошёл снова к Храму.
Он должен был спуститься обратно, в подземелье, в ту комнату, где ровно горели
зелёным пламенем светильники… но теперь он не будет сидеть там так долго.
Он вернётся к этому ручью. Через два дня. И снова будет купаться и нырять…
Но сначала поест мяса.
Госпожа не была бы против. Госпожа хотела, чтобы он как можно лучше
охранял Алтарь.
А так – лучше.
Эет ещё раз улыбнулся и ступил на каменные ступени пирамиды.
…Шаг в шаг. Как в первый раз. Сотни шагов – к святилищу и обратно.
Зелёное пламя светильников – и сияние солнца. Голубой свет луны – и мрак
подземелья. Упоительная свежесть ветра – и безмолвие коридоров.
Эет изучал лес. Эет охотился.
Как хороший сторожевой пёс, он не чуял чужаков – значит, надо было
просто ждать. Ждать, когда вернётся Госпожа.
Или жрецы.
И это ожидание можно было заполнять чем угодно.
Он бродил по скалам, заросшим лесом. Он выходил к морю.
Звери начали убегать при его приближении, но это было неважно. Эет
чувствовал небывалую силу. Он мог бежать быстрее и прыгать дальше любой
лесной твари. Он не чувствовал боли и не ведал страха. Он никогда не отступал.
Эет ощущал, что теперь ему вовсе не обязательно поедать добычу целиком,
но зачем останавливаться, когда на языке тает мясо, под зубами трепещет плоть,
и от волшебного запаха свежей крови кружится голова?.. Зомби охотился уже
для собственного удовольствия.
Эет стал хищником. Диким великолепным хищником. Погоня за жертвой
доставляла ему не меньшее наслаждение, чем пир.
Бежать навстречу свежему ветру, захлёбываться высотой, перескакивая
через горные ущелья – а потом, наевшись, прыгнуть в море с прибрежных
отвесных скал, раскинув руки… И смеяться, качаясь на волнах. Смотреть на
