сверху виднелась черепичная крыша дома. Строение было значительных размеров – поместье, по египетским меркам: дом, сады и подсобные помещения, окружённые оградой для уединения и защиты. Абдулла миновал его, не замедляя шаг, а я смиренно плелась за ним с опущенной головой и трепещущим сердцем. Краем глаза я заметила, что стена высока, а деревянные ворота закрыты.
Когда, пройдя шестьдесят футов, мы подошли к концу стены, Абдулла бросил быстрый взгляд через плечо и отвернулся, потянув меня за собой. Стена продолжалась под прямым углом к дороге. Очередной поворот привёл нас на третью сторону ограды, и через несколько шагов Абдулла остановился, жестикулируя.
Смысл пантомимы был понятен, и я могла только одобрить его решение. За нами поле сахарного тростника формировало зелёную изгородь, скрывавшую нас от случайных прохожих. Мы находились в задней части поместья, максимально далеко от главного дома. Глиняный кирпич, повсеместный строительный материал Верхнего Египта, удобен, но недолговечен; кирпичи и покрывавшая их штукатурка рухнули, оставив трещины и щели.
– Я пойду первым, – прошептал он.
– Нет, не пойдёшь, – ответила я. – Прежде, чем пытаться войти, следует всё разведать, а я моложе... то есть легче тебя. Подсади меня.
Я сбросила чёрную хламиду и вуаль. Никакое переодевание не спасёт, если нас обнаружат внутри.
Я вставила носок ботинка в удобную дыру, Абдулла – давно запомнивший, что спорить со мной бесполезно – подставил руки под другой сапог и поднял меня так, что я смогла заглянуть через стену.
Я ожидала увидеть сад с кустами и деревьями, которые могли бы обеспечить надёжное укрытие. Ничего даже отдалённо похожего: голое открытое пространство, заваленное обычным домашним мусором – обломками сломанных горшков, ржавыми кусками металла, гниющими дынными и апельсиновыми корками. Из таких отходов образуются кухонные мусорные кучи, столь милые сердцам археологов, и они до сих пор одна за другой появляются в Египте, поскольку домовладельцы обычно рассыпают мусор по дворам как попало. Всё, что я видела, оставляло неприятный осадок – явное свидетельство того, что нынешний обитатель дома был лишь скоропреходящим гостем, не заботившимся о санитарии или внешности. Единственная необычная особенность – отсутствие животных. Ни одной курицы, копошащейся в грязи, ни одного козла или осла, щиплющего чахлые сорняки.
Открытый сарай, покрытый связками тростника, когда-то служил приютом для скотины, о чём говорили разбросанная солома и другие свидетельства. Беспорядочный ряд пыльных тамарисков наполовину скрывал заднюю часть особняка. Виделось ещё одно строение: небольшое, без окон здание площадью около десяти футов. В отличие от всего остального, его явно не так давно ремонтировали. В стенах не было пробелов, каждую щель заполнили свежей штукатуркой, отличавшейся более бледным оттенком от старой серо-коричневой поверхности. Плоская крыша была сплошной, а не покрытой тростником вперемешку с раствором, как делалось везде.
Значит, внутри находилось нечто ценное – иначе с чего бы владельцу собственности принимать подобные меры предосторожности? Надежда придала новые силы моим ослабевшим конечностям. Абдулла недовольно заворчал, когда я всем весом налегла ему на руки. Я уже собиралась перелезть через ограду, потому что ликование на мгновение преодолело благоразумие, но внезапная мысль отрезвила меня. Неужели такая ценность останется без охраны? Я видела только две стены – заднюю и одну из боковых. Окон не было, но в одной из стен, недоступных моему взору, должна находиться дверь.
Я жестом приказала Абдулле опустить меня. Он с видимым удовольствием последовал моему распоряжению. Он сильно вспотел – и не только от моего веса; ожидание подтачивало его жизненные силы точно так же, как и мои.
Я быстро описала картину.
– Очевидно, имеется охранник, – прошептала я. – Ты можешь скользить, как тень, Абдулла?
Старик поднёс руку к отвороту халата.
– Я займусь охранником, ситт.
– Нет, нет! Нет, если можно обойтись без этого. Он может закричать и всполошить других. Лучше всего подняться на крышу. Там есть какая-то дыра...
– Сначала пойду я, – сказал Абдулла, не отнимая руку от груди.
На сей раз я не стала спорить.
Повеял вечерний бриз, шелестя тростником и перемешивая листья. Тихие звуки смешивались с негромким шумом, которого нам не удавалось избежать. Но мало что было слышно, поскольку Абдулла, несмотря на свои размеры, скользил по стене и поверх неё, как тень, о которой я упоминала. Он задержался, чтобы поднять меня. Как только я добралась до вершины, мы без задержки подкрались к зданию. Оно было небольшим – вроде конуры для собаки или какого-то другого зверя. Абдулла помог мне залезть и последовал за мной на крышу.
Внизу находился охранник. Хотя мы передвигались очень тихо, но что-то, очевидно, заставило его насторожиться; я услышала бормотание и шелест ткани, когда он поднимался, а затем – мягкий топот босых ног. Мы спрятались за низким парапетом и затаили дыхание. Он обошёл здание по периметру, но особенно не приглядывался и не поднимал головы; люди редко смотрят вверх, когда что-то ищут. Наконец он успокоился и зажёг сигарету. Дым поднялся тонким серым завитком, колеблющимся на ветру, как извивающаяся змея. И только тогда мы осмелились подползти к чердачному окну. Его закрывала ржавая решётка, чьи перекладины находились так близко друг к другу, что в промежутки едва можно было вставить палец.
Я даже не пытаюсь описывать свои ощущения. Величайший из литературных гигантов не смог бы передать всю их силу. Я прижалась лицом к ржавой металлической поверхности решётки.
Внутри было не совсем темно. Имелось ещё одно отверстие – узкая щель над дверью в стене напротив нас. Через него проходило достаточно света, чтобы я увидела внутренность вонючего логова. Стены были голыми и без окон, пол – утрамбованной землёй. Ни покрывала, ни ковра, только какой-то плоский квадрат – возможно, циновка. Мебель состояла из стола, заставленного кувшинами, горшками и другими предметами, назначения которых я не могла определить, одного стула – довольно неуместного в этой обстановке, поскольку он представлял из себя удобное кресло в европейском стиле, обтянутое красным плюшем – и низкой кровати. На ней неподвижно лежал мужчина.
Лицо Абдуллы было так близко к моему, что я почувствовала, как его дыхание обжигает мою щёку. Затем заходящее солнце протянуло золотую руку через зазор над дверью, освещая комнату. Мне не нужен был свет, чтобы узнать ЕГО. Я узнала бы эти черты, ощутила бы его присутствие в самую тёмную ночь. Но если бы у меня не перехватило дыхание, я бы не смогла сдержать крик, увидев знакомое лицо – знакомое, но так ужасно изменившееся.
Борода, истреблённая по моему указу, вернулась, размыв твёрдые
