Что главное в старости? Быть востребованным, нужным, не выпадать из жизни, жить «на всю катушку», в полную мощь. Татьяна Ивановна была востребованной и жила «на всю катушку», поэтому могла с полным правом называть себя «счастливой старухой».
Кстати, о «старухах». «Старухой» в полном понимании этого слова Татьяна Пельтцер никогда не была. «Бабушкой» была, а «старухой» – нет. Бабушка – это статус женщины, у которой по возрасту могут быть внуки. Но сама она при этом может быть не старой (она совершенно не обязана быть старой!), а молодой, веселой, задорной. В задоре Татьяны Ивановны мне видится вызов судьбе, долгое время не дававшей ей вкусить славы в полную меру и «наградившую» ее одиночеством.
Ты мне так?
А я вот так! Что, съела?!
И, к слову, об одиночестве. Многие великие актеры были одинокими людьми. Фаина Раневская, Татьяна Пельтцер, Ростислав Плятт… Не является ли одиночество своеобразным стимулом актерского дарования? Стимулом, который побуждает ярко и остро переживать на сцене то, что не было пережито в жизни. Служить Мельпомене следует беззаветно, без оглядки на что-либо. В словах «театр – это вся моя жизнь» не должно быть ни малейшего преувеличения. Трудно сказать. Наверное, лучше не ломать голову над этими неразрешимыми вопросами, а просто порадоваться за людей, которым актерская профессия хоть в какой-то мере додала то, чего недодала жизнь.
«Я – счастливая старуха!» – это выражение родилось в середине шестидесятых после того, как Татьяне Ивановне, почти ровеснице века, исполнилось шестьдесят лет.
На тот момент она уже успела сыграть около двадцати ролей на сцене Театра сатиры и около тридцати ролей в кино. Народную актрису СССР еще не получила, но была народной актрисой РСФСР.
А также была депутатом Фрунзенского райсовета и секретарем театральной партийной организации (то есть, по существу, третьим человеком в театре после художественного руководителя и директора).
Ее знала вся страна.
Ее уважали в театре. Кто-то побаивался, кто-то не любил, кто-то любил, но все уважали и все с ней считались. А попробуй-ка не посчитайся…
По советским меркам она была весьма обеспеченным человеком. Зарабатывала до полутора тысяч в месяц при средней тогдашней зарплате 100–110 рублей. Свободно выезжала за границу, часто там бывала и покупала там то, что не могла купить в Советском Союзе.
Не жизнь, а сказка. Можно только завидовать.
Жаль, что Иван Романович не дожил до триумфа дочери. Вот бы порадовался. Никто сильнее его не верил в счастливую Танину звезду. Он верил за двоих – за себя и за жену, которая чем дальше, тем больше разочаровывалась в дочери. Родилась красивенькой, похожей на мать, а выросла не очень красивой и вместо того, чтобы устроить свою судьбу удачным замужеством, занимается черт знает чем… Ладно, не станем развивать эту тему. Кому надо, тот сам все домыслит. Лучше порадуемся за нашу героиню, которая с полным на то правом и нисколько не кривя душой могла назвать себя счастливым человеком.
«Много счастья уготовано тем, кто волен на пути», – написала Анна Ахматова[88].
Лучше и не скажешь.
Глава двадцать первая
Конфликт
Сосны качались, сосны шумели,
Море рыдало в бело-седом,
Мы замолчали, мы онемели,
Вдруг обеззвучел маленький дом…
Игорь Северянин, «Томление бури»
В Театре сатиры репетировали «Горе от ума». В роли Чацкого – Андрей Миронов. Софья – Татьяна Васильева. Татьяне Пельтцер досталась роль старухи Хлестовой. Она настолько вошла в образ, что всякий раз, явившись в театр, начинала причитать: «Легко ли в шестьдесят пять лет тащиться мне к тебе, племянница? Мученье! Час битый ехала с Покровки, силы не. Ночь – светопреставленье!» Несмотря на свой солидный семидесятитрехлетний возраст, в душе Татьяна Ивановна оставалась озорной проказницей. И уж совершенно не была похожа на старуху. Недаром же артист Леонид Броневой в беседе с режиссером Марком Захаровым назвал ее «вечной пионеркой». В этой шутке велика доля правды, а шутки почти нет.
То была одна из последних репетиций, до сдачи спектакля оставались считаные дни. В постановку «Горя от ума» Валентин Плучек вкладывал особый смысл. Он отождествлял себя с Чацким, вечным изгнанником, который повсюду чувствует себя чужим. Возможно, что у главного режиссера одного из известнейших театров страны были на то свои причины, которые мы здесь разбирать не станем. Судьба Плучека, беспризорника, детдомовца, ученика Мейерхольда, основателя двух театров – это тема для отдельной книги. А может, и не было причин, ведь многие считали Плучека баловнем судьбы и любимцем властей. Но дело не в этом, а в том, что Плучеку был очень дорога и важна постановка «Горя от ума». Валентин Николаевич вообще был перфекционистом, но, ставя этот спектакль, превзошел самого себя в стремлении сделать все как можно лучше.
Итак, шла репетиция… На нее Плучек пригласил хореографа, чтобы тот поставил движение. Если кто из читателей не в курсе, то постановка движения – очень важный момент в подготовке драматических спектаклей. Артисты повторяли движения следом за хореографом, а Татьяна Ивановна вдруг заартачилась и сказала, что эту ерунду она делать не станет. Плучек потребовал, она наотрез отказалась, слово за слово – возникла перебранка, в ходе которой стороны снизошли до эпитетов вроде «сумасшедший старик» и «безумная старуха». Не самая, надо заметить, элегантная ситуация для храма искусства, коим принято считать театр.
Итогом конфликта стал уход Татьяны Пельтцер из театра. Ее роли Плучек отдал актрисе Ольге Аросевой, которая дружила с Татьяной Ивановной. Аросева вспоминала, как Михаил Державин, игравший Скалозуба, пришел к ней в гримерную или еще куда-то (она не участвовала в репетиции) и сказал: «Быстро уходите из театра, вас Плучек зовет на сцену». Аросева выбежала из театра, а следом за ней выбежала Татьяна Ивановна, клявшая Плучека на чем свет стоит. Аросева увезла Пельтцер домой, попыталась успокоить, спустя несколько дней она хотела объяснить Плучеку, что уход Пельтцер будет для театра огромной потерей, но коса, что называется, нашла на камень. Татьяна Пельтцер ушла к Марку Захарову в Ленком, а Ольга Аросева стала играть ее роли.
Случайный всплеск эмоций привел к такому исходу? На самом деле ничего случайного не было. Татьяна Ивановна давно уже решила, что уйдет из Театра сатиры к Марку Захарову в Театр имени Ленинского комсомола (можно было бы написать просто – к Марку Захарову, потому что здесь была важна личность режиссера, а не театр), и ей только был нужен повод для этого. Повод или толчок…
Марк Захаров пришел в Театр сатиры из Студенческого театра МГУ. Формально Студенческим театром руководил известный режиссер театра и кино Сергей Юткевич, но он почти все время проводил на съемках, поэтому Захаров оказался в роли очередного режиссера с полномочиями главного. Поставив под присмотром Юткевича брехтовскую «Карьеру Артуро Уи», Захаров уже самостоятельно, без главрежа, взялся за своего любимого Евгения Шварца и поставил «Дракона», которого приемная комиссия очень долго не хотела выпускать. Но все же выпустила. Впрочем, дело не в этом, а в том, что Валентин Плучек присутствовал на генеральной репетиции «Дракона» и ему понравилось, как ставит и играет Захаров (Марк Анатольевич в тот день заменял заболевшего актера). Плучек принимал решения быстро, поэтому сразу же после окончания репетиции пригласил Захарова в свою труппу, пообещав, что даст ему возможность заниматься режиссурой.
Первой самостоятельной работой Захарова в Театре сатиры стал спектакль «Поджигатели» по пьесе Макса Фриша, о котором мы уже говорили. Второй – «Доходное место», в котором Татьяна Пельтцер сыграла Кукушкину. Ее партнерами были такие замечательные актеры, как Георгий Менглет, Андрей Миронов, Анатолий Папанов… Захаров высоко ценил Татьяну Ивановну и давал ей роли во всех спектаклях, которые он ставил в Театре сатиры. Помимо Кукушкиной Пельтцер сыграла у Захарова тетю Тони в замечательном спектакле «Проснись и пой», поставленному по пьесе венгерского драматурга Миклоша Дьярфаша[89], Мамашу Кураж и Софью в «Темпе-1929», постановке по мотивам произведений Николая Погодина. Правда, в самом начале их совместной работы на одной из первых репетиций «доходного места» Татьяна Ивановна раскритиковала молодого режиссера.
– Что же такое у нас происходит в жизни? – спросила она, обводя глазами сцену и зал. – Как человек ничего не умеет, так он сразу лезет в режиссуру! Вы, Марк Анатольевич, лучше бы свои рассказы писали!
Любовь к Захарову возникла у Татьяны Ивановны лишь после того, как великая Фаина Раневская, побывав на репетиции, сказала, что спектакль замечательный и что сама она тоже играет замечательно. Фаина Георгиевна и Татьяна Ивановна познакомились еще в харьковской антрепризе Синельникова, где до революции некоторое время служила Раневская. Затем жизнь развела их. Они встретились снова на съемках «Свадьбы» в 1944 году и с тех пор дружили. Раневская была для Татьяны Ивановны высшим авторитетом во всем, что касалось актерства. Помимо огромного опыта Фаина Георгиевна обладала исключительной прямотой и выражала свое мнение без обиняков. Если видела, что получилось плохо, так и говорила. Татьяна Ивановна вела себя точно так же. Когда она увидела Раневскую в картине «Сегодня – новый аттракцион», то сказала:
