Алан Силлитоу - Ключ от двери

— Ну и что? Разве я не могу делать это только по­тому, что мне так хочется?

— Ну, как знаешь. Думаю, ты можешь купить в Муонге карту. Там на ней все отмечено. Увидишь, что тебе пред­стоит преодолеть, чтобы взобраться на вершину. Ты карту читать умеешь?

— Конечно.

— Попроси отпуск на неделю и полезай. Прихвати с собой Бейкера и Керкби. — Берег стал темнее, и низкая линия горизонта казалась теперь значительнее далеких очертаний горной гряды, потому что она была совсем близ­ко, рукой подать. — Подумай об этом всерьез. — Теперь Нотмэн уже убеждал его. — Вам троим это сделать так же просто, как искупаться или выпить по глотку виски. — Он передал Брайну бутылку. — Выпьем?

Нотмэн вовсе не был таким уж отчаянным любителем выпить, каким показался им вначале, он умел пить так, что это доставляло удовольствие и ему, и окружающим. Брайну представлялось, что Нотмэн, пробираясь сквозь жизненные джунгли, сумел выработать в себе какое-то подобие спокойствия и организованности, как-то примирить недоуменную растерянность с осторожной сосредоточен­ностью — качества, не свойственные Брайну, которому жизнь по временам казалась какой-то стихией, куда бро­саешься без оглядки или раздумья о себе и других, а все оттого, что нет ни времени, ни достаточного опыта, чтобы как следует все обдумать. «Все люди отличаются друг от друга, — размышлял он, — и я точно знаю, что я не такой мудрый, как Нотмэн. А все же интересно, поумнею ли я в его возрасте?»

После купания, когда Брайн отчаянно боролся с при­боем и не без страха преодолевал последние сто шагов до берега, он вместе с Бейкером строил на пляже замки из песка. Каждое такое сооружение было окружено причуд­ливым зигзагом рва, и от замка к замку вели бесконечные подземные туннели, точь-в-точь как на рисунках в сбор­нике средневековых легенд. Они трудились терпеливо и восторженно, точно дети, изо всех сил стараясь, чтобы углы стен были острыми, а башни прочными. В полдень, прежде чем полезть наверх ко второму завтраку, они смот­рели, как вздымается прилив, как пенистая полоса подпол­зает все ближе и останавливается в каком-нибудь дюйме от их сооружений из песка. И вот уже одна стена, намок­нув, развалилась, и Брайн испытывал какое-то спокойное торжество — вот, мол, говорил же я, — видя непреложность законов этой бесконечной войны между водой и землей, войны на измор. Они придумали, как сделать это состя­зание еще интереснее: туннели, выходившие одним концом к воде, вели под самые высокие из башен, так что башни эти рушились еще до того, как вода подступала к ним, и строители радовались, когда этот хитрый способ разру­шения действовал безотказно.

Мими все же навестила его однажды во время отпуска. Он совсем не ждал ее, или, вернее, уже оставил с горьким разочарованием всякую надежду увидеть ее здесь, по­тому что отпуск подходил к концу, так что приезд Мими почти помешал им, нарушив спокойную размеренность их жизни. Но, когда он увидел, что Мими стоит у калитки в синем платьице, с желтым зонтиком и соломенной пляж­ной сумочкой и приветливо машет ему рукой, у него от волнения сжалось что-то внутри. И волнение это внезапно заполнило пустоту, образовавшуюся от всей его явно неполноценной жизни — жизни вдали от нее.

Они пожали друг другу руки и оба засмеялись — им показалось, будто они не виделись долгие годы.

— Ты не ждал меня, верно?

— Верно. Я уж и надеяться перестал, а это значит, что я рад тебя видеть.

Она стала объяснять, что по утрам отсыпалась после тяжелых и долгих вечеров в танцзале, и лицо ее при этом стало еще бесстрастнее и неподвижнее, чем в те минуты, когда она молчала. Они купили в ларьке пива, бананов и апельсинов. Мимо них прошел старый малаец, погоняя волов, запряженных в повозку со скорлупой кокосовых орехов; он был одет в сари и обут в сандалии; ребра под коричневой кожей у него так выпирали, что он мог бы служить наглядным пособием для занятии по анатомии. Брайн потянулся к Мими и взял ее за руку. Теперь, когда она с ним, изгиб пустынного пляжа, похожий на желтова­тый, точно слоновая кость, бумеранг, зажатый в зубах у прохладного моря, обрел какую-то осязаемую реальность.

— Красивее местечка и не найдешь, правда?

Она спокойно шла рядом, вертя на плече зонтик, так что тень от него дрожала на дороге, словно маня их ук­рыться от палящего солнца.

— Да, — сказала она, — здесь хорошо. — И это про­звучало так искренне, что он впервые остался доволен ее ответом.

Они свернули к пляжу возле Тэлок-Баханга. Слева от них поднимался высокий лесистый холм Мьюки, увен­чанный белой башенкой маяка. Он повел ее в укромный уголок, который заметил, еще сидя в грузовике, и, пере­бравшись через скалистый перешеек, они вышли на пус­тынный пляж. Когда они присели на песок, Мими стала рассматривать его вещи.

— Ах ты, противный мальчишка, — улыбнулась она. — Что же ты купальные трусы не взял?

— А зачем они мне здесь?

Он стянул с себя шорты н рубашку, чувствуя, как солнце, точно поток теплой воды, обрушилось на него.

— Ты скоро смуглым станешь, как тамил, — сказала она, взглянув на него, — а был такой бледный блондин, когда я с тобой познакомилась.

— Ну а каким я тебе больше нравлюсь? — спросил он, расстегивая сзади пуговицы на ее платье.

— Черным, — сказала она. — Хочу, чтобы ты был чер­ным как негр. — И вдруг взвизгнула: — Пусти! Я сама.— Верх ее платья опал, как лепесток цветка, обнажая тело.

— Как негр я не стану, — сказал он. — Но стал бы, если б мог, только бы тебе понравиться.

— Ты мне и так нравишься, — лениво сказала она.

— Хочу еще больше нравиться. Может, мне все тело ваксой вымазать?

— Пахнуть будет плохо.

Она чертила на песке китайские иероглифы.

— Что это значит? — спросил он.

— Это стихи: «Маку лучше жить под ветром синим».

— Странные стихи.

— Я их в одной книжке прочла.

— А что это значит?

— То, что сказано.

— И все-таки, что это за синий ветер?

— Под которым лучше жить маку, — сказала она.

— Непонятно как-то. И я уверен, ты вовсе не то напи­сала.

Она стерла иероглифы.

— Нет, то. А почему стихи тебе не понравились?

— Понравились. — Он чувствовал себя глупо и не­ловко. — Не знаю, что это значит, но звучит красиво.

Они лежали рядом, и ему показалось странным, что тело ее по сравнению с его смуглой рукой было совсем бледное, почти розоватое. Как будто оно было чуждым солнцу, зато все его тело стремилось к солнцу, впитывая уже целый год в Малайе поток его лучистого тепла и пре­вращая это тепло в запас сил на будущее, на всю жизнь. Торс у него был гибкий, руки мускулистые, грудь широ­кая, бедра узкие, а тело Мими было удивительно про­хладное на ощупь, точно оно отталкивало солнечные лучи; медленные грациозные движения Мими пробуждали в нем страсть. Море легкими шагами вбегало на песок, по­том отступало и снова возвращалось с тихим шуршанием, которое было чуть тише шелеста ветра, точно отзвук это­го ветра и в то же время его посланец, опережавший ше­лест деревьев на берегу. Он чувствовал себя словно во сне, сотканном из солнца, воды и песка, очарованный ле­сом, и небом, и скалами, и белоснежной кромкой волны, куда они вдруг бросались, спасаясь от жгучих прикосно­вений солнца и чуть ощутимой ломоты в теле. Запахи ко­косового масла и соленых морских брызг мешались в ее волосах, и, прижимаясь к ее голове лицом, он жадно вды­хал эти запахи — знакомые запахи объятий. Потом он, смеясь, тянул ее за собой в морскую пену и еще дальше, в прозрачность волны, а потом они возвращались на бе­рег и ели сэндвичи, запивая их пивом. Он закурил сига­рету и заметил, что огонек спички совсем не виден при ярком полуденном свете. Они уснули на песке, и, когда она ущипнула его за ногу, чтобы разбудить, он вскочил и долго гонялся за ней по пляжу, мчался большими прыж­ками, туда, за камни, и дальше, в тень деревьев. Синева­то-зеленая змея бросилась в сторону, легко извиваясь среди сучьев и листьев, увлекаемая прочь какой-то неви­димой силой. Деревья вставали над ними бесконечной ко­лоннадой, отделяя небо от мертвенной почвы джунглей, где не растут цветы. И, когда они бежали обратно к при­брежным пескам, предательская волна страсти вновь за­хлестнула его.

— Я никогда не уеду из Малайи, — сказал он.

— Ты хочешь сказать, что любишь меня?

— Ты знаешь это. И здесь чудесно.

А на следующий вечер он вернулся в Кота-Либис и еще не успел распаковать свои вещи, как капрал Уильямс подошел к нему и сообщил, что он должен работать в рас­положении взвода связи на тех же волнах, что в прежней радиорубке.

— Дай мне хоть до казармы добраться, — огрызнулся Брайн, чувствуя, что к Мими ему сегодня уже не вы­рваться.

— Да я-то тут при чем, — сказал Уильямс, один из старых служак радистов, на которых продолжительная работа у аппарата действовала, как контузия; с лица у него не сходило какое-то виноватое выражение, глаза все время напряженно вглядывались в пустоту, а руки дрожа­ли, как у паралитика. — «Дакота» прилетает из Сингапу­ра, а в диспетчерской говорят, что работать должен ты.