— Идем за мной, наш игумен Никодим ждет тебя, — сказал этот монах и, сразу же повернувшись, пошел.
Иоанн не мешкая поспешил за монахом. Они зашли в одно из зданий и прошли какими-то замысловатыми переходами в другое. Там они поднялись на второй этаж и вскоре оказались в покоях игумена лавры. Покои игумена состояли из просторной комнаты, где одна из стен была сплошь завешана иконами. А вдоль других двух стояли шкафы с книгами. Сам игумен, высокий, аскетического вида монах лет шестидесяти, встретил Иоанна стоя. Иоанн, зайдя в комнату, сразу совершил перед игуменом земной поклон. Никодим благословил Иоанна, дав ему для поцелуя свою сухую жилистую руку. Затем, жестом отпустив сопровождавшего монаха, так же жестом предложил Иоанну присесть на деревянную скамейку, а сам сел напротив него и начал разговор:
— Я очень рад видеть тебя, Иоанн Мансур. Честно сказать, мы были удивлены твоему решению оставить все и уйти на монашеское житие. Но тем более велика твоя награда перед Господом, потому как тебе было что оставлять. К нам же в монастырь приходят в большинстве своем люди бедные, и они здесь больше находят, чем теряют там, в миру, — при этих словах впервые губы игумена тронула чуть заметная улыбка. — Нам такие грамотные люди, как ты, нужны. Книжному делу из наших насельников мало кто обучен. Но мы свято чтим завет нашего аввы, преподобного Саввы Освященного, и всех новоначальных принимаем только после испытания под руководством опытного старца. Вначале их обучаем чтению псалмов. Это хоть порой и трудное дело, но при определенном усердии возможно даже для простого крестьянина. Тебя же обучать не надо, коль у тебя был такой учитель, как преподобный Косма Каламбриец. Да и твои сочинения против иконоборцев известны во всем христианском мире. Наши монахи все знают о тебе и возносят свои молитвы за тебя как учителя Церкви. Но даже я, игумен лавры, не могу нарушить устав нашего аввы и постричь тебя в монахи без испытательного срока. Для новоначальных преподобный Савва основал небольшую киновию с северной стороны нашей лавры. Там живут опытные в духовном делании старцы. Каждый старец берет под свое начало вновь пришедшего и под своим строгим надзором наставляет его в монашеской жизни. Когда же старец убеждается, что отрекшийся от мира твердо изучил правило псалмопения и стал способен бдеть над своим умом, очистив свои мысли от воспоминаний о мирских вещах, а также научился сражаться против чуждых помыслов, он представляет его мне как достойного быть в числе братии монастыря. Над ним совершается постриг, и я даю ему келью в лавре. То же самое предстоит и тебе. Теперь ответь мне, Иоанн, готов ли ты подчиниться этому правилу со смирением и сердечной решимостью? Не смущает ли тебя, Иоанн, предстоящее испытание?
— Не только не смущает, отец игумен, но и радует возможность познать то, что мне прежде всего необходимо для иноческой жизни. Именно этих познаний мне и не хватает, а потому к этому и стремится моя душа.
— Это достойный ответ. Опытных духовных старцев, не имеющих пока в своих кельях учеников, у нас восемь человек. Пойдем к ним, я их попросил собраться в нашем пещерном храме.
— Этот пещерный храм преподобному Савве указал Сам Господь, — сказал игумен, когда они с Иоанном вышли из его кельи. — Как-то раз ночью блаженный Савва вышел из своей пещеры, читая псалмы Давида. Вдруг к западу от Кедронского потока он увидел огненный столп, утвержденный на земле, вершиной же своей касающийся неба. Увидев это знамение, Савва возрадовался и пребывал в молитве до рассвета. Когда наступило утро, он со страхом и великой радостью взошел туда и увидел большую и удивительную пещеру, которая внутри имела вид церкви Божьей, ибо в этой пещере с восточной стороны находилось Богом созданное отделение со сводом. С северной стороны Савва нашел большой дом наподобие тех палат при церквах, где хранятся церковные вещи. С южной стороны он увидел солнечный свет. Эту пещеру Савва и приспособил под храм.
Пока игумен рассказывал про пещерный храм, они подошли к нему. Рядом с пещерным храмом Иоанн увидел другой каменный храм. А между этими храмами находилась каменная гробница. Никодим подошел к ней и, поклонившись, поцеловал ее. Потом пояснил Иоанну, что здесь лежат честные мощи преподобного Саввы Освященного. Иоанн тоже с благоговением припал к раке с мощами:
— О, преподобный авва! — молился Иоанн, прикладываясь к гробнице основателя лавры. — Я, недостойный и грешный, прибегаю к твоей милости и прошу твоих святых молитв пред Престолом Всевышнего. А еще прошу тебя, святый Савва, прими меня в твою святую обитель, которую ты создал во славу Божию и спасение душ многих чад твоих. И я, недостойный и грешный Иоанн, хочу быть в числе этих чад твоих, чтобы с ними едиными устами и единым сердцем взывать к Богу: аллилуиа, аллилуиа, аллилуиа.
Приложившись к гробнице, Иоанн последовал за игуменом в пещерный храм. В полумраке храма светились лампады. И в этом свете Иоанн увидел, словно призрачные тени, аскетические фигуры монахов. Завидев игумена, они все поспешили к нему под благословение, припадая пред ним в земном поклоне. Затем старцы чинно встали в ряд, и взоры их устремились на Иоанна. Тот, немного оробев, по знаку игумена подошел к старцам и совершил пред ними земной поклон. Никодим, обращаясь к монахам, сказал:
— Братья мои, пред вами Иоанн, сын Сергия Мансура из Дамаска. Он пришел в нашу лавру, ища иноческого жития. Мы все с вами знаем достоинства этого славного в делах и вере мужа. Он тот, кто сумел защитить в своих письменах почитание святых икон. Теперь же достойный во всех отношениях муж готов пройти искус послушания под руководством одного из вас. Давайте же решим все вместе, кто из вас возьмет в свою келью Иоанна, чтоб он мог пройти весь испытательный срок и быть принятым в лавру, как это завещал нам великий боговидец Савва.
Все старцы потупили свои взоры в землю и стояли с каким-то виноватым видом. Затянувшееся молчание пришлось прервать самому игумену:
— Брат Пафнутий, говори ты.
— Отец честный, боголюбезный наш игумен. Я буду говорить правду. Не прогневись же на меня, грешного и недостойного. Среди нас ты не найдешь ни одного способного учить того, кто учит целые государства и народы и обличает нечестие царей. Какой же из меня наставник будет, когда я родился в бедной хижине крестьянской, а он родился во дворце богатом. Я слова не смогу произнести пред ним, а не то чтобы учить чему.
После этой речи старцы осмелели и заговорили.
— Брат наш Пафнутий, тот хоть может говорить красиво. Вот хоть бы как сейчас. А я совсем косноязычен и гугнив, — говорил сгорбленный, словно крюк, монах Нектарий. — Чему я научу ученого такого, как Иоанн, сын Сергия Мансура? Нет, не могу, прости меня, отец игумен.
Вслед за этим монахом стали отказываться и другие. Иоанн совсем растерялся от такого оборота дела и с беспокойством поглядывал на игумена. Никодим сердито насупился и уже ни на кого не глядел. Иоанн просительно посмотрел на старцев. Он заметил, что в то время как все монахи между собой перешептываются, обсуждая сложившуюся ситуацию, один из них стоит особняком и внимательно смотрит на Иоанна. Иоанн тоже посмотрел на старца умоляющим взором: «Ну, хоть ты, старче, не откажись от меня, грешного». Старец вдруг решительно шагнул вперед. Его собратья сразу замолкли, а игумен поднял на старца вопросительный взгляд:
— Что скажешь нам, брат Диодор?
— Я возьму Иоанна из Дамаска под свое начало. — При этих словах подвижника все облегченно вздохнули, в том числе и Иоанн. — Но только при одном непременном условии, — тут же добавил подвижник. — Кроме обычных правил для всех новоначальных, я хочу, чтобы Иоанн не имел в уме своем ничего мирского и хранил бы ум свой неприкосновенным и чистым от всякого суетного пристрастия и пустой гордыни. Чтобы не хвалился своей мудростью и тем, чему научился, и не думал бы, что может постигнуть все в совершенстве до конца; напротив, пусть знает, что помышления его немощны и разум может погрешить, а потому пусть лучше заботится о том, чтобы ум его просвещался Богом.
— Что скажешь? — обратился игумен к Иоанну, довольный, что все благополучно разрешилось.
— Что же я могу сказать, отец игумен, — радостно ответил Иоанн, — я именно об этом мечтал все годы.
— Но я еще не все сказал. Есть главное условие, — перебил старец обрадованного Иоанна. — Я возьму тебя при условии, что ты обещаешь никогда не писать никаких писем и прочих ученых трудов. Коли ты пришел в лавру, чтобы стать монахом, навсегда оставь все бесплодные мечтания и сочинения ума. Пост, молитва и труд будут единственным твоим деланием в монастыре.
До сознания Иоанна не сразу дошел смысл сказанного старцем. А когда дошел, все внутри него похолодело, а потом его бросило в жар. Он растерянно улыбался, оглядывая всех стоящих, словно ища в них поддержки. Монахи стояли в суровом молчании, ожидая, что ответит Иоанн. А он не знал, что ему отвечать. «Да и зачем я здесь? — мелькнуло в его сознании. — Ведь я шел сюда именно ради того, от чего теперь требуют меня отречься. Да возможно ли это? Может быть, я не так все понял?»
