бескорыстии. Сдается мне, он их телами время от времени пользуется. И мне точно не хочется знать о том, что именно он творит, в них попадая. Многовато у него внутри мрака. Ой, многовато.
Я шагал по кладбищенским аллеям, надеясь на то, что верно иду. Два раза я тут бывал ранее, потому кое-какие ориентиры в памяти всплывали, но не все. Все же времени прошло немало. Старое кладбище, большая территория, тут поневоле заплутаешь.
Хотя вроде все так. Мимо вот этого склепа, невесть как уцелевшего в тридцатые годы, когда в центре города рушили все, что напоминало о старом режиме, я точно тогда проходил. И этого ангела Смерти вроде тоже видел. Впрочем, тут такие ангелы через могилу стоят. Типовая скульптура, обычная для конца XIX – начала XX века. Еще считалось хорошим тоном что-нибудь жалостливое внизу написать, причем в стихах.
Чем сильнее я углублялся на территорию кладбища, тем чаще на пути встречались призраки, причем почти каждый из них со мной церемонно раскланивался. Исключение составляли мордатые военные в призрачных кителях, они большей частью меня игнорировали, скорее всего из-за штатского вида. Впрочем, попадались и такие, которые прикладывали ладони к фуражкам или же приветственно махали треуголками.
Ну а после все и вовсе устроилось наилучшим образом. Повернув на очередную аллею, я увидел знакомую фигуру в зеленом сюртуке, несомненно меня и поджидавшую.
– Досточтимый Ходящий близ Смерти, рад приветствовать вас в наших палестинах, – чиновник местного Хозяина склонился в поклоне. – Заждались, заждались.
– Мое почтение, Самсон… ээээ… Не знаю, как по батюшке, – шаркнул ножкой и я. – Увы, но возникли определенные проблемы с тем, чтобы попасть внутрь. Ворота, видите ли, закрыты.
– Так реконструкция, – заулыбался призрак. – Да-да, милостивый государь. Выделили, знаете ли, фонды, хватило и на дорожки новые, и на ворота…
– И наверняка на новый «Бентли» кое-кому, – влез в нашу беседу лысоватый толстяк, стоявший неподалеку. – Представляю себе, какой на этом тендере был откат.
– Но я имел в виду другое, – нехорошо глянув на мигом притихшего толстяка, продолжил Орепьев, а после снова обратился ко мне: – Наш повелитель желал вас видеть еще о прошлый год, так-то. Но вы, насколько нам стало известно, изволили в Европы-с отбыть. Впрочем, как оказалось, оно и к лучшему.
– Изволил, – подтвердил я, зафиксировав в памяти последние слова провожатого. Мне не до конца был ясен их смысл. – Вот только-только вернулся.
– Что радостно, – поправил ни разу не сбившийся в сторону ворот сюртука Самсон. – Одно плохо – следовало вам сразу же по прибытии к нашему Хозяину явиться. Как должно в таких случаях.
– Вашему, – поправил его я. – Вашему Хозяину. У меня есть друзья, есть враги, есть те, кому должен я, и есть те, кто должен мне. А вот хозяев нет.
– Разумеется-разумеется, – захлопотал лицом Орепьев-третий. – Я это и имел в виду-с. И все же…
– Пошли уже, – предложил я. – А то до рассвета тут с тобой проболтаем, и мое дело не завершим, и тебе на орехи перепадет.
– И то верно, – мигом согласился со мной Самсон. – А что, в Швейцарии вы, досточтимый Ходящий, побывали ли? Чудная страна, чудная! Я в бытность свою вторым секретарем при московском градоначальнике как-то раз туда ездил по поручению его высокопревосходительства, да-с! Был, так сказать, обласкан доверием. Очень уж дочерям его колеровский шоколад полюбился, вот он меня за ним и отправил. Экая же там красота! Озера, луга зеленые… Благость сердешная! А дороги, дороги какие! Ни выбоинки, ни ямки! Не едешь, а на воздусях паришь.
– Там и сейчас неплохо, – отозвался я. – Дорого только всё. Что до дорог – у нас они не хуже. По крайней мере, те, что платные.
Вот так, за беседами, мы потихоньку и добрались до самого сердца кладбища, того, где стоит высокий старинный склеп, одновременно похожий и не похожий на остальные. Отличие заключается в том, что створки этого склепа по ночам всегда открыты, а вместо обычной темноты в дверном проеме непрестанно клубится непроглядный и вроде как даже живой мрак.
Впрочем, не склеп является тут главным действующим лицом, а исполинская фигура в черном балахоне, сидящая на кресле, которое так и подмывает назвать троном.
– Ходящий близ Смерти! – пророкотал Костяной Царь в тот же миг, когда я ступил на дорожку, ведущую к склепу. Орепьев-третий замолк на полуслове и юркнул в толпу призраков, стоящих неподалеку. – Неужто ты наконец соизволил явиться?
– Мое почтение, – я отвесил умруну поклон. – Да, пришел. Признаю, сделал это в нарушение нашего договора, но ситуация такова, что…
– Верно подмечено – в нарушение! – костистая рука хлопнула по подлокотнику кресла. – Не зря говорят в Ночи о том, что не те стали ведьмаки. Не знают они цену своему слову.
– Неправда, – я качнул головой. – Слово, данное ведьмаком, всегда будет исполнено, даже ценой его жизни. А если оно и нарушается, то только к пользе того, кому оно было дано. Как, например, сегодня. Да, я нарушил данное мной слово, но цель этого проступка благая, и направлены мои действия лишь на то, чтобы оказаться вам полезным.
– Ты чего-нибудь понимаешь? – поинтересовался умрун у величественного старца в украшенном искуснейшим шитьем камзоле, стоящего рядом с ним. – Нет? И я тоже. Ведьмак, твои речи туманны.
– Все просто. – Я сделал еще пару шагов вперед. – При нашей последней встрече моя скромная персона, увы, вызвала ваш гнев. Вины моей в происшедшем имелось немного, но она все же присутствовала. И тогда вами было сказано, что я под страхом смерти не должен показываться на этом прекрасном и древнем кладбище до той поры, пока вы сами меня не призовете. Как было замечено, ведьмаки хозяева своему слову плюс ко всему глубокое почтение, что я к вам испытываю…
– Очень много слов, – от голоса Костяного Царя повеяло холодом. Могильным, как бы двусмысленно это ни звучало.
– Если проще, вы мне запретили появляться тут без вашего личного приглашения. Таковое ко мне лично не поступало, но через третьи руки я узнал, что вы желаете меня видеть. Узнал и из соображений глубокого уважения пришел сюда, к вам, при этом прекрасно понимая, что рискую головой.
По
