Элла захлебнулась сокрушительной новостью. Мне кажется, что она была к ней готова, но все равно новость ее ошеломила.
– Стефан, – повторила она убитым голосом.
Закрыла лицо руками и посидела так несколько минут. Потом отняла руки от лица и спросила с лихорадочной поспешностью:
– Она поправится?
– Никто этого не знает.
– И сделать ничего нельзя?
Я молча покачала головой.
– Знаешь, – сказала Элла вдруг. – Я бы его убила.
– Я бы тоже, – ответила я совершенно искренне.
– У меня странное чувство, – продолжала Элла, не слушая меня. – Такое ощущение, словно пелена с глаз упала. Мне теперь все время стыдно. Невыносимо стыдно. Перед всеми. Перед прислугой, перед соседями, перед собой, перед тобой…
Она посмотрела мне в лицо.
– Ты меня осуждаешь?
– Нет, – ответила я. – Кто я такая, чтобы тебя осуждать?
– Ты мужа не предавала, – сказала Элла. На ее щеках все ярче разгорался больной румянец.
– Ничего, у меня есть другие недостатки, – попробовала я перевести все в шутку. Уж очень мне не нравился лихорадочный блеск ее глаз!
Но Элла не поддалась на провокацию.
– Я дрянь, – сказала она неожиданно.
– Эля!
– Я хуже, чем дрянь.
– Прекрати!
– У меня такое ощущение, как будто я вся перемазана в чем-то липком и вонючем… Перемазана в Стефане…
Она посмотрела на меня и спросила:
– Я заболела, да?
– Нет, – ответила я очень твердо. – Ты поправляешься.
Она кивнула. Несколько минут мы сидели молча.
– Ладно, – сказала Элла и поднялась с места. – Пойду, попытаюсь поспать.
– Не казни себя, – посоветовала я.
– Не могу, – ответила Элла беспощадно. – У меня только сейчас глаза открылись.
– На что?
– На все, – ответила она загадочно.
И вышла из комнаты.
Следующий день прошел обманчиво спокойно. Разница была только в том, что Эллу с дочерью отвез в город не Толик, а Максим.
Толика бросили на техобслуживание машин. Он не удивился, а привычно взялся за дело.
Не удивилась и я.
Конечно, книжка, обнаруженная мной в салоне, еще не улика. Но выглядит это чтиво подозрительно. Во всяком случае, подозрительно для глуповатого водителя.
Ситуация осложнялась еще и тем, что Толик жил в доме. Нет, у него, конечно, была городская квартира, но там он появлялся только тогда, когда Максим давал ему отгул. Такое случалось не так уж часто.
Но Толик не протестовал.
Жизнь в доме Волоховых была отлажена с максимально возможным комфортом как для хозяев, так и для обслуживающего персонала.
У людей, работающих в доме, была своя половина. Конечно, комнаты в ней обставлены не так роскошно, как гостевые спальни, но они вполне уютные и удобные. Максим был хозяином строгим, но справедливым. И если он требовал добросовестной работы, то столь же добросовестно ее оплачивал. Так что за пять лет ни один человек, работавший в доме, не попросил расчета.
Если Толик явился к Максиму с «нечестными намерениями», то у него были самые широкие возможности для их реализации.
Волоховы приехали домой вечером.
– Как дела? – спросила я у Эллы.
– Как сажа бела, – ответила она мне с загадочной улыбкой. И похвалила:
– Ну, у тебя и нюх!
– Ты про Толика? – испугалась я. – Что-то неприятное узнали, да?
– Да как сказать, – ответил Максим, появляясь в библиотеке. – Сам не знаю, приятное или нет… Где он?
– Не знаю, – ответила я. – Наверное, в своей комнате.
– Попроси горничную позвать его сюда, – распорядился Максим.
Горничная отправилась выполнять хозяйское поручение, а я спросила:
– Мне уйти?
– Не стоит, – ответил Максим. – Побудь здесь. В конце концов, это ты кашу заварила…
– Я хотела как лучше, – начала я и тут же осеклась.
В кабинет вошел Толик.
– Звали, Максим Леонидович? – спросил он простодушно.
Такой милый глуповатый парень.
– Ладно, хватит, – ответил Макс. – Я уже знаю, что ты прекрасный актер.
Толик немного похлопал ресницами. Поочередно оглядел хозяина, меня, Эллу и удивленно спросил:
– Это вы о чем?
– О позапрошлогоднем выпуске «Щуки», – ответил Макс. – Ты же закончил Щукинское училище? Кстати, забыл спросить: кто у вас был мастером?
Толик опустил глаза в пол. Несколько минут длилось молчание.
Когда Толик снова поднял глаза, это был совершенно другой человек. Превращение произошло так незаметно, и это было таким ошеломляющим, что у меня перехватило дыхание.
Передо мной стоял человек, которого не портили даже оттопыренные уши.
– Мастером был Яновский, – ответил он, называя фамилию известного и всеми любимого мэтра.
– Ого! – сказал Максим с уважением. – Повезло вам!
– Я тоже так считаю, – согласился Толик.
– Между прочим, – продолжал Максим, оборачиваясь к нам. – Толик окончил училище с блестящими оценками по мастерству.
– Толку-то, – ответил шофер, ничуть не смущаясь всего происходящего в библиотеке. – На работу пристроиться все равно не удалось. То есть, по специальности пристроиться, – поправился он.
– А что это за выдумки насчет работы грузчиком? – спросила Элла.
– Это не выдумки, – ответил Толик совершенно спокойно. – Это правда. Работал грузчиком в магазине, который был близко к дому, бомбил на машине. А в промежутках носился между театрами и студиями, пытался пристроиться по специальности.
– А ко мне как попал? – спросил Максим.
Толик пожал плечами.
– Честно говоря, возникла дурацкая идея. Мой приятель на студии знал, что вы ищите шофера для жены. Позвонил мне, предложил попытать счастья… «Просочиться», как он выразился. Я обрадовался. Подумал, что это будет здорово: так близко познакомиться с продюсером. Думал, поработаю с полгодика, а потом все вам расскажу. Эффектно сниму маску…
Он замолчал.
– А я, оценив твое виртуозное мастерство, заключу тебя в объятия и немедленно предложу роль, – договорил Максим.
Толик пожал плечами.
– В общем, да… Глупо, конечно. Но это я потом понял. Понял, что получилась не милая шалость, а сознательная ложь. И с каждым днем сознаваться было все трудней. Так увяз, что просто не знал, как выбраться.
Он вздохнул и сказал:
– Я рад, что все выяснилось. Меня эта ситуация уже стала напрягать. Я уволен?
Максим прикусил нижнюю губу. Странно, но сердитым он не выглядел.
– Даже и не знаю, что с тобой делать, – ответил она наконец. – Правильней всего было бы тебя выставить.
– Я понимаю, – откликнулся Толик.
– Но я, пожалуй, повременю, – договорил Максим. – Пока не найду другого шофера. И знаешь, что…
Он немного помолчал и сердито договорил:
– У меня есть к тебе деловое предложение. Конечно, твой план был дурацким, но он сработал. Я убедился, что ты отличный актер. Возможно, тот актер, который мне сейчас нужен. Завтра на студии проверим.
Толик безмолвствовал. Только руки его беспрестанно двигались: то лезли в карманы, то из карманов, то прятались за спину, то вытягивались вдоль тела…
– Ладно, иди, – сказал Максим.
– Спасибо, – тихо произнес Толик. Хотел добавить что-то еще, но ничего не добавил.
Повернулся и вышел из комнаты.
– Индийское кино! – сердито сказал Максим ему вслед.
Но мне показалось, что сердится он вовсе не на Толика, а на себя.
За проявленную лояльность.
Прошла неделя.
Мы постоянно жили в ожидании вызова в прокуратуру, но вызова не последовало.
Через неделю к нам явился Саша и объявил новость:
– Самоубийство!
– Собаке собачья… – начала я, но не договорила.
Вспомнила про присутствующую здесь Эллу. В конце концов, они со Стефаном когда-то были близки. И приятельница до сих пор терзается этим фактом.
Не стоит лишний раз напоминать ей о том, что человек, которого она любила, оказался сволочью и подонком.
И что, называя его собакой, я делала покойному Стефану большой незаслуженный комплимент. Собака – существо верное и преданное.
Не стоит ее оскорблять.
Элла восприняла новость совершенно спокойно. Если ее что-то и мучило, то вовсе не смерть Стефана. Я догадывалась о причине ее бессонницы, но не осмеливалась лезть со своими советами.
Это дело семейное.
Максиму эту новость Саша сообщил отдельно. Надо полагать, со множеством подробностей. Потому что говорили они долго.
Элла, в отличие от мужа, подробностей узнавать не пожелала. Кивнула и вышла из комнаты.
Саша проводил ее внимательным взглядом.
– Как она? – спросил он озабоченно.
– Лучше, чем я надеялась.
– Выздоравливает, значит, – задумчиво сказал Саша.
– Вот именно, – подтвердила я.
Саша перевел на меня глаза, казавшиеся карими в полумраке библиотеки.
– А как дела у вас, прекрасная Анна?
– Замечательно! – бодро соврала я. – Прочесала половину московских банков. Осталось прочесать вторую половину.
