Да, не виделись они уже несколько лет, но всё равно оставались друзьями, хотя Павел Алексеевич ушёл в науку, а Сашка Макаров нашёл в себе иное призвание — он учит детей. Сашка стал учителем физики в средней школе.
Сначала, конечно, Павел Алексеевич сделал на стоящей в углу комнаты шахматной доске очередной ход, присланный ему Макаровым. Хм… Жертвует пешку. Не к добру это, ой не к добру, что-то этот хитрован задумал.
Павел Алексеевич отложил принятие решения о своём ответном ходе до вечера, пока же сел пить чай и читать письмо, присланное ему Сашкой.
Про погоду… новый учебный год… в школе новая учительница младших классов с умопомрачительной фигурой (вот, кобель старый!)… в его классе новая ученица… забавный казус, рассказывала об условиях на поверхности Марса и Венеры так, будто сама была там. А вот ещё что она рассказала.
Какая чепуха! Что за бред, придумает же такое! А это вообще! Большой Взрыв. Прямо какое-то поповское: “Да будет свет! И стал свет.”. А это…
Строение атомного ядра. Протоны, нейтроны. Реакция синтеза гелия, идущая на Солнце. Распад урана. Получение из урана плутония (это ещё что такое? судя по контексту — новый химический элемент!). Цепная ядерная реакция деления. ЧТО?!!
Вот этого какая-то школьница знать никак не могла. Откуда?! Откуда знает?! Из описанных в письме Сашки Макарова процессов Павел Алексеевич и сам-то не всё понял, хотя кое-что и слышал. И явных глупостей, как с 11-мерным пространством, он не видел. Похоже, очень похоже на правду. И об этом знает школьница? У кого-то слишком, слишком длинный язык, вероятно.
Бросив на столе так и не допитый чай, Павел Алексеевич торопливо принялся переодеваться. И неважно, что было воскресенье, неважно. Такие дела не ждут. Будущий лауреат нобелевской премии очень спешил. Срочно, немедленно в наркомат Государственной Безопасности!..
[22.09.1940, 08:15 (мск). Ленинград, квартира дошкольницы Алины Чубиковой]
— Колька! Ура, Колька пришёл! — счастливо орёт Алина, с разбега повиснув на шее у своего дяди Коли, младшего брата мамы.
— Привет, Алинка! — целует девчонку в обе щеки Колька и пытается подкинуть на руках; Алина счастливо верещит. — Ух, какая ты стала тяжёлая! Тебя и не поднять теперь.
— Я кушаю хорошо.
— Молодец! А сегодня кушала уже?
— Нет, пока не успела. Мама манную кашу сварила.
— Давай, кушай быстрее и пошли, а то опоздаем.
— Ага. Я сейчас, Коль, я мигом. А это настоящий пистолет? — девчонка осторожно тычет указательным пальчиком в висящую на боку младшего сержанта Николая Чеботарёва кобуру.
— Конечно, настоящий, — гордо отвечает тот, одёргивая новенькую гимнастёрку и поправляя на голове фуражку. — Я ведь кто теперь? Я теперь — милиционер, работник органов Внутренних Дел.
— Ух, ты! А ты из него уже сколько бандитов застрелил? — не унимается племянница.
— Эммп… — глубокомысленно отвечает молодой милиционер (не признаваться же, что пока ещё ноль). — Алин, у тебя каша застыла, наверное. Давай скорее, а то все звери спать лягут.
— Ага, я быстро. А бегемота пойдём смотреть?
— Пойдём.
— А носорога булочкой кормить будем?
— Обязательно.
— Коль, а ты мороженое мне купишь?
— Куплю, куплю я тебе и мороженое, и леденцов, и что скажешь куплю. Только давай быстрее, Алин, не копайся.
— Ага.
Девчонка ускакала к столу и принялась там торопливо, капая от спешки на скатерть и на собственное платье, поглощать манную кашу. А её молодой дядя поздоровался со своей старшей сестрой, повесил фуражку на вешалку возле входа, прошёл к окну и уселся в любимое мягкое кресло. Сегодня у него выходной и он поведёт племянницу в зоосад. А что он в новенькой форме пришёл — так что ж с того? Милиционером Колька стал совсем недавно, буквально пару месяцев назад, и очень гордился и красивой милицейской формой и возможностью носить в кобуре на боку боевое оружие.
Пока племянница давилась кашей, Колька нашёл на столике возле кресла какую-то очень яркую детскую игрушку — небольшой, пёстро раскрашенный кубик. Колька из любопытства взял его, повертел в руках и совершенно неожиданно для себя обнаружил, что стороны кубика довольно легко могут вращаться друг относительно друга.
Сестра увидела, что Колька с удивлённым видом вертит в руках кубик и пояснила, что это Алинка из детского садика притащила, там этот кубик какой-то мальчик забыл, и она взяла его домой поиграть. Завтра нужно будет не забыть отнести обратно — чужая ведь игрушка.
И в этот момент молодой милиционер заметил кое-что любопытное. Маленькие, малюсенькие буковки на кубике. Интересно, очень интересно. А откуда у того мальчика взялась такая игрушка? Откуда? Быть может, отнести кубик нужно не обратно в детский сад, а в родное отделение милиции? Глядишь, и благодарность так заработать можно.
Бдительный младший сержант Николай Чеботарёв разглядел на детской игрушке почти незаметную надпись: “Made in China”…
* * *
(продолжение главы 21)
Как-то очень неожиданно закончилась третья четверть в школе, и я таки заполучила свою честно заработанную пару по алгебре. Если ухитрюсь ещё и в четвёртой четверти повторить такой же подвиг — будет двойка за год и занятия летом, в каникулы. Только вот, если честно, мне на это наплевать совершенно было. Родители пытались стыдить меня, мама даже плакала, но… не в этот раз. Двойка. Да подумаешь, двойка! Да хоть единица, плевать! Сашка!!
Я так рвалась выручать Сашку, что вообще делать не могла ничего. Но пока руки у меня были связаны, с меня полиция прямо не слезала. Руди своей выходкой какое-то гнездо разворошил осиное, меня на допросы каждый день тягали. Хорошо, что я сразу правду говорить стала, а то бы обязательно запуталась во лжи, ведь меня разные люди разными словами об одном и том же спрашивали. Но на лжи меня не поймали, сделать это было достаточно трудно, так как я правду рассказывала всегда.
Подъезд наш проверили ну очень тщательно, абсолютно все квартиры (ордер на обыск? нет, просто полиционеры ВЕЖЛИВО просили хозяев впустить их; отчего-то всегда пускали) и служебные помещения осмотрели, даже шахты обоих лифтов. Как я и ожидала, ни Руди, ни профессора, ни Светки (тогда, впрочем, я ещё не знала, как девчонку зовут) найти не удалось. Но нервы полиционеры всем помотали изрядно. И где-то через неделю, ещё до окончания весенних каникул, я от них в фашистскую Германию сбежала. Надоели, хуже горькой редьки.
А там всё без изменений, всё по-прежнему. Профессор с пистолетов в руке, Руди прижимает к себе голую окровавленную Светку, сама Светка шипит и вырывается. Она как меня увидела, ещё раз бедолагу Руди укусила, теперь уже за большой палец, вырвалась и ко мне прыгнула. Руками обхватила, трясётся вся. Вот так я её и вела до своей комнаты, за плечи обняв. Хорошо ещё, она идти самостоятельно могла.
Светка три дня меня вообще никуда не отпускала от себя, то есть совсем никуда. Вцепилась в меня — и не отпускает. Врач приходил её осматривать — так только в моём присутствии, иначе истерика. Да ладно ещё врач, она в туалет меня даже не выпускала, так вдвоём с ней туда и ходили. И спать девчонка могла лишь рядом со мной, держа меня за руку, мне для этого кровать поставили прямо вплотную к Светкиной.
На четвёртый день лишь ей легче стало. Ужас в глазах исчез и она даже говорить начала. Сначала очень тихо и только со мной, но ещё через пару дней и с Лотаром говорить принялась и даже улыбаться иногда. А кроме Лотара говорить было и не с кем, никто к нам больше не заходил.
А Лотар как-то неожиданно большой шишкой в гестапо стал, подчинялся лишь самому Мюллеру, больше не указ ему никто был. А в отсутствии последнего он что ли старшим становился в нашем затерянном в лесу домике, командовал и охраной и прислугой только так. Профессора же и Руди я и не видела с тех пор, как вернула их в 1940 год. Они нас со Светкой проводили до моей комнаты, да и растворились куда-то, ни слуху, ни духу от них. Остался лишь Лотар, да Мюллер заезжал иногда. Больше, как я понимаю, никто и не в курсе был насчёт моих способностей.
Два раза я с Ленинградом говорила по телефону, с тётей Шурой, мне фашисты сеансы связи устраивали. За себя говорила и за Сашку, про которого врала, что он всё ещё в больнице, не вылечится никак. А ещё один раз говорила с каким-то человеком из советского посольства, тоже по телефону. Он всё интересовался подробностями нашего побега из страны и спрашивал, не обижают ли меня и вообще, всё ли у на с Сашкой хорошо. Обещал всемерно ускорить процесс нашего возвращения на Родину. А после окончания разговора Мюллер наоборот, пообещал, что сделает всё возможное, чтобы это возвращение по возможности оттянуть.
Светланка историю мне свою рассказала, как она жила, как у неё был дом, были родители. Компьютера не было, ну да и фиг с ним. Зато её любили. И не так любили, как Занира хотела, а по-настоящему. Она ночью рассказывала, в темноте. Забралась ко мне под одеяло, взяла меня за руку и рассказывала. Долго рассказывала. Про дом, про школу, про больную бабушку, про то, как она с горки каталась на санках и как прошлым летом у неё ночью украли из подъезда новенький велосипед, перекусив чем-то удерживавшую его цепь. И про Заниру, тварь такую, тоже рассказывала, и про клуб извращенцев, куда та возила её, рассказывала. Я даже пожалела, что Руди этой Занире в голову выстрелил. Нужно было в живот, три раза. Тогда долго подыхала бы, а с тремя пулями в брюхе и наши бы врачи не спасли всё равно.
