смогла бы заставить его перейти к существу, от души тряся за плечи.
«В тот день, как обычно, Нефрет села в коляску, чтобы отправиться к викарию для урока латыни и обучения основам религии. С ней находились не только Гарджери, который настаивал на том, чтобы управлять лошадьми, но также Боб и Джерри. Дядя Уолтер полагал, что это будет достаточной защитой, но у меня возникло некое предчувствие (сродни тем, какие часто бывают у мамы) в отношении предстоящего путешествия; поэтому я взял одну из лошадей и последовал за ними, оставаясь на значительном расстоянии, поскольку у меня были основания предполагать, что Гарджери, Боб, Джерри и, возможно, сама Нефрет, будут возражать против такого образа действий.
Они ослабили внимание, как позже сами признались, когда уже почти добрались до пункта назначения. Миновав пустынный участок дороги (вы помните о нём), где можно было ожидать засады, но ничего подобного не произошло, они находились в сотне ярдов от крайнего дома в деревне, когда из-за поворота появился другой фургон, приближавшийся к ним со значительной скоростью. Гарджери принял в сторону, чтобы пропустить их. Вместо этого кучер остановил лошадей, и ещё до того, как колёса перестали катиться, из фургона вырвались люди.
Я видел абсолютно всё, потому что передо мной была прямая дорога, и ничто не мешало моему зрению. Уверен: не нужно говорить, что я мгновенно и решительно отреагировал, пустив коня в галоп. Прежде, чем я успел добраться до места действия, Гарджери выхватил дубинку (своё любимое оружие) из-под пальто и обрушил её на голову типа, который пытался стащить его с седла. Боб и Джерри сражались ещё с тремя злодеями.
Пятый мужчина рванул дверь коляски.
Ужасное зрелище заставило меня закричать, и, боюсь, я настолько забылся, что ударил бедного Мазеппу [139], пытаясь заставить его двигаться скорее. Это оказалось грубым и неразумным. Не привыкший к такому обращению, Мазеппа внезапно остановился, и я упал. Я приземлился на голову. Неустрашимый, несмотря на кровь, которая струёй текла из раны, я полз к месту битвы, когда грубые руки схватили меня, и голос закричал:
– Я его сцапал! Давайте, ребята, держите их!
Или что-то в этом роде. Ребята держали их с таким успехом, что мой похититель добрался до преступной кареты и переместил хватку на затылок и сиденье моих брюк, готовясь, судя по всему, забросить меня внутрь.
И в тот момент, когда всё казалось потерянным, я услышал странный свистящий звук, а затем мягкий удар. Человек, в руках которого я висел, беспомощный и одурманенный (ибо удар по голове, как вам известно, в значительной степени дезориентирует того, кому он достаётся), громко вскрикнул и выпустил меня. Рад сообщить, что благоразумие возобладало над стремлением к битве, приведшим меня к столь затруднительному положению. Я упал под карету, перекатился на противоположную сторону, и угодил в подвернувшуюся канаву.
Через несколько минут я был извлечён из этого убежища Гарджери, чтобы увидеть, как фургон злоумышленников удаляется в облаке пыли. Мои колени слегка дрожали, поэтому Гарджери очень мягко придерживал меня за воротник, а глаза искали предмет моей главной заботы.
– Нефрет?– пробулькал я. (Я проглотил много грязной воды).
Она была там, наклоняясь надо мной, ангельское видение... (Рамзес зачеркнул это, но слова были разборчивы)... её лицо побледнело от беспокойства... за МЕНЯ.
– Дорогой брат, – кричала она с душевной мукой, – ты ранен, у тебя идёт кровь! – И собственными руками, не обращая внимания на грязь и кровь, пятнавшие её безупречные белые перчатки, она убрала мне волосы со лба.
Но меня заставил онеметь (мама может подтвердить, что подобное состояние мне не свойственно) не удар по голове, а предмет, который она держала в другой руке. Это был лук.
Я лишился чувств, Гарджери отнёс меня в коляску, и вскоре мы оказались дома, в безопасности. К сожалению, я пришёл в себя до того, как доктор стал накладывать мне швы. Это было чертовски болезненно. Часть моих волос отрезали, но тётя Эвелина говорит, что они скоро отрастут. Все остальные остались невредимыми, не считая ушибов и синяков.
Как вы, наверное, поняли, нас спасла Нефрет. Злодей, пытавшийся открыть дверь коляски, растянулся на земле с кровоточащим носом после удара в лицо, а негодяя, схватившего меня, поразила стрела, направленная с умением, достойным самого Робина Гуда (если верить легенде, в точности которой я сомневаюсь) [140].
Лук, который скрывался под тяжёлым плащом (погода была довольно холодная), Нефрет привезла с собой из Нубии. В отличие от композитных луков, которые используются военными, он представляет собой цельное оружие длиной двадцать девять дюймов, обычно используемое для охоты [141]. Но почему, спросите вы, она считала целесообразным иметь при себе такое оружие? Я задал тот же вопрос, и она ответила мне, когда мои любимые друзья собрались вокруг моей постели для военного совета.
– Я держала лук под рукой с тех пор, как пришла телеграмма профессора, – хладнокровно объяснила она. – Он не тот человек, чтобы бояться теней, и, хотя я глубоко благодарна друзьям за преданность и покровительство, не в моей натуре прятаться в уголке, пока другие рискуют жизнью, защищая меня. Профессор дал понять, что мы с Рамзесом подвергаемся опасности не убийства, а похищения. Мы знаем, чего хотят похитители. Кто мог бы дать им эти сведения? Только твои мать и отец, Рамзес; они одни знают путь к месту, которое ищут преступники.
– Я мог бы повторить… – начал я с негодованием. Она подняла палец к губам.
– Я знаю, дорогой брат. Но в этом мире к детям относятся как к домашним животным, существам без чувств и памяти, и ты – один из немногих, кто в состоянии выполнить обещанное. Я – нет. Если они хотят захватить тебя, то только как заложника, чтобы вырвать сведения из уст тех, кто любит тебя.
– И тебя, – поспешил заверить я.
– Те, кто угрожают нам, могут рассуждать именно так. Не бойся, я в состоянии защитить себя. Нож и лук у меня всё время под рукой, и при необходимости я немедленно воспользуюсь ими. – Её лицо стало серьёзным.– Я боюсь не за нас, а за профессора и тётю Амелию. У них нет таких сильных защитников, как у нас. И они находятся в величайшей опасности.
Её мудрые слова заставили меня понять, дорогие мама и папа, что в заботе о ней я не уделял достаточного внимания вашему затруднительному положению. Я должен
