— Ты чаво сурьезный такой, сынок? Случилось что?
— Ничего. Просто сон приснился дерьмовый, вот и думаю.
— Тю! Сон! Нашел, чаво бояться! Зверья бойся, аномалий или там…
— Ты не понял, когда мне что-то снится, всегда потом что-нибудь плохое случается. Это уже, как я заметил, стало закономерностью. А раньше — ну, до Зоны — мне вообще ничего и никогда не снилось, что я мог бы запомнить к утру. Чем дискуссию завершили вчера?
— Ты о чем? — нахмурился Прохор.
— О вашем «В чем сила?». Обо мне же вчера спорили.
— А может, это я у тебя должон спрашивать, в чем твоя сила? Ты как контролеров не боишься? Если Жужа не врет, конечно.
— Не знаю. — Вяло ответил Фома — Не верю я и все. Ну, так чем спор завершили?
— Да ничем. Я ему говорю, что это у тебя от непостоянства настроения, мыслей, ну, и всего, в общем. А он не соглашается. Так и не пришли к соглашению. А тут вона как — он едрить, не верит! — Прохор сплюнул, достал из бокового кармана кисет и принялся сворачивать самокрутку.
— Понятно, дед, и ты мне не веришь. Не продолжай только, ладно? Возьми вот лучше в рюкзаке у меня два «Выверта» лежат. И не спорь — это за гостеприимство.
Прохор подтянул рюкзак сталкера, порылся и явил свету пару артефактов.
— Ну, спасибо… — Смущенно выдавил он.
— Тебе спасибо. Считай — от всех. А то эти гаврики не догадаются. Слушай, а у тебя кроме твоей берданки другого оружия нет?
— Не. Мне и ее родимой с лихвой хватает. Сюды редко хто сильный забредает.
— А хочешь, подарю? Так сказать, за спасение?! — Фома как раз заканчивал с дробовиком и потряс им — Вещь надежная, тихая, автоматическая, на восемь патронов. Тяжеловат для тебя будет, но думаю, привыкнешь. Отдача несильная. Да и калибр твой.
— А ты уверен? Я ж в энтой хреновине нерусской не разберусь.
— Ну, положим, чистку ты уже наблюдал. Щас остальное покажу и…
Фома показал, куда вставлять патроны, как дослать патрон и как держать при стрельбе от бедра и прицельно.
— А ну, примерь, — он подал дробовик Прохору.
Старик взвесил в руках, примерился.
— Да, тяжеловат малость. А не жаль?
— Бери, — щедрым широким жестом отмахнулся Фома — У меня скоро новый будет. Я же говорю — сон видел. Обязательно кто-нибудь из отряда голову сложит.
— А вдруг ты сам?
— Нельзя мне, у меня дома сестренка в деньгах нуждается. Ты вот лучше мне поесть через пару минут приготовь, а пока не ушел, скажи, откуда избу взял. Ни за какие пряники не поверю, что ты один ее построил. Будь ты хоть трижды Гераклом, никаких сил не хватит в одиночку бревна таскать. И откуда энергию для света берешь?
— Да с артефактов. С ентих, «Батареек». А про дом — так я раньше в Припяти жил. А когда вторая катастрофа хренанула, я сюды как-то забрел и обнаружил его. Ну и решил остаться. А чаво? Хозяев нет, радиации тоже практически нет. Я ее сам проверял — нормально, жить можно. Выбросы эти, опять же, если слабые, могу и на улице быть и ничего. Они ж сюды и не докатывают с той силой, с которой там…. Хотя, к центру Зоны близко, но не знаю, почему так…
— Ладно, — поспешно прервал Фома — Иди уже, есть готовь и чайку попить. А то вон, уже и детсад проснулся. Сам сюда не неси, кого-нибудь из отряда отправь.
Через минут двадцать Пижон в два рейса принес ему поесть и попить. При этом был недоволен вдвойне — итак постоянно недовольный, он был раздосадован еще и за «лакейство». А когда Фома приказным тоном поручил передать хозяину дробовик с патронами, то он вообще взбесился. Но напоровшись на тяжелый многообещающий взгляд, понуро принялся выполнять. Только отошел на пару шагов и поймал в спину «Меня не трогать никому! Полчаса! Нарушителей покалечу!», поймал и вконец разозлился. Но смолчал и пошел в дом, пиная землю.
Ровно через полчаса — и откуда такая точность? — обозленный Пижон пришел и ядовито сообщил, что отряд выходит через полтора часа и поспешно скрылся в доме.
Небо светлеть и не собиралось, из чего Фома сделал вывод — погода ни разу не прояснится. Более того, становилось прохладней, в воздухе стала отчетливо чувствоваться влага. Видимо, скоро пойдет дождь.
В ожидании отряда он просидел все два часа, отрешенным взглядом рассматривая те серо-черные тучи, что были видны из небольшого безлесного круга. Никто не осмелился его тревожить или пытаться привлечь его внимание. Сам Фома и подавно не собирался участвовать в дебильных пересудах на тему «как дальше быть?» или «в чем твоя сила?». В какой-то момент все настолько осточертело, что хотелось всех послать, включая ни в чем не повинного Прохора. Проклятая Зона уже достала. Не страх, а именно жуткая неприязнь к этой аномальной территории довела до неизбежного — хотелось бежать отсюда. Казалось, самой душе противен тот факт, что Зона и ее адские порождения существуют как таковые.
Но идти назад одному, значит, столкнуться со всеми опасностями в одиночку. И не факт, что удастся их избежать. Судьбы, конечно же, нет, но случай никто не отменял, и раз на раз не приходится…
Он даже и не заметил, как вся группа в сопровождении Прохора покинула дом и устремилась к калитке. Если бы не Жужа, так бы и остался сидеть один.
— Фома, если идешь с нами, догоняй, — позвал здоровяк.
Хорошо, загодя приготовился в путь, собираться не пришлось. Он догнал отряд, включил связь и занял свое место в строю. Шли молча, видать успели наговориться в доме. Фома насторожился, заметив странность — все, как один были хмурыми и молчаливыми. Даже поганый уголовник — уж от кого не было покоя за всю дорогу — и тот не изливал поток грязного искаженно-извращенного блатного «диалекта». Сколько он ни пытался выведать у сталкеров хоть что-то, все отмалчивались или уклончиво отвечали пустыми не информативными фразами. Фома мысленно всех послал.
Другой странностью было то, что Прохор не взял опробовать обнову и шел с двустволкой. И даже он не говорил ничего — ни про дорогу, ни про оружие. Фома от досады еще раз послал всех, на этот раз неприлично, далеко и громко вслух.
По лесу в неизвестном направлении двигались не менее часа, обходя все учащающиеся локоны «ржавых волос». И снова мысли о доме отвлекли от запоминания дороги. Да и запоминать ее, если честно, незачем. К чему запоминать, если скоро домой, скорее всего, навсегда?
Не приняла его Зона, как сказал бы Колобок, да и любой другой повернутый на Зоне сталкер тоже. На самом же деле это не Зона не принимает человека, а он сам противится душой и уходит, если сможет, навсегда. Но возвращается в большинстве случаев. И не за деньгами, а за адреналином. Игры мужчин с войной всегда одинаковы во все времена — всем мало крови, адреналина, ощущений и самоутверждения путем избиения слабых. Это только Колобок не смог унять жадность…
Из леса вышли неожиданно. Взору предстало широкое неровное поле, устланное грязно-желтой и серо-зеленой блеклой травой. Впереди в нескольких сотнях метров была насыпь автодороги. Кое-где виднелись небольшие рощицы. Справа впереди на горизонте были видны крыши высотных зданий юго-запада Припяти, утопавшей с этой стороны в посеревшей зелени. Прохор, не говоря ни слова, ушел назад и что-то тихо сказал Жуже.
Фома почувствовал, как под ноги между ступнями что-то упало. Он посмотрел вниз и обнаружил красную пластиковую гильзу от дробовика. В следующий миг между лопаток зажглась сильнейшая немая боль, тяжелой свинцовой волной хлынувшая в голову и наступила непроглядная тьма…
Боль, отключившая свет в глазах, теперь упорно заставляла открыть глаза. Мир словно раскачивался, слышались голоса, но смысл уловить было настоящей проблемой. Фома попытался открыть глаза… и новая, более мягкая, но тяжелая волна боли снова застлала сознание черной пеленой.
Страшная когтистая лапа тяжелого удушающего смрада ухватила горло мертвой цепкой хваткой, забивая дыхание. Именно эта необъяснимая сила неописуемой гнилой одуряющей вони заставила очнуться, ударив в нос с силой разогнавшегося грузовика.
Фома открыл глаза, но вокруг была непроглядная тьма, принесшая сомнения в том, открывал ли глаза на самом деле. И только сейчас сообразил, что постоянный шум в ушах есть не что иное, как перебранка до боли знакомых голосов.
— А ну, заткнулись все! — заорал кто-то, оборвав все параллельные речи.
— Где я? — промычал Фома и попытался встать, но его накрыла волна ноющей боли в спине и тяжесть в висках. Он упал от неожиданности, треснувшись затылком обо что-то твердое, в глаза ударило пятно синевато-белого света, причинив дополнительную боль. Голова взорвалась ударами молота — неизвестный раб-молотобоец отчаянно пытался проломить череп изнутри и обрести, наконец, желанную свободу. К горлу подкатил ком, обещая рвоту. Смрад душил, не ослабляя хватку.
Сквозь свет донесся знакомый грубый голос:
— Живой?
Он не ответил, не было сил. Вонь просто убивала, и Фома кое-как смог накрыть лицо руками, силясь заглушить ее хоть сколько-нибудь, а заодно и закрыл веки от назойливого света сине-белого солнца. Что произошло? Откуда столько боли? Что за вонь?
