Возле палатки вдруг все затихло. Стражники смолкли. Их тихий бубнеж перекрыли новые голоса. Более густые, решительные. Из них выделилось лаконичное: «Вы свободны». Одинокий робкий вопрос: «Что значит "свободны"?» И резкий ответ (конечно, это голос Пифона): «Я сказал, вы свободны. Отправляйтесь в свои палатки!»
Он услышал лязг оружия, скрип доспехов, звуки удаляющихся шагов. Никто не вошел, чтобы доложить о происходящем, чтобы предупредить. Два года назад, когда на Пердикку насел Мелеагр, эти мальчики не сбежали, а приготовились драться. Но тогда они только-только покинули вавилонскую царскую опочивальню.
Входной полог откинулся. На мгновение Пердикка увидел огненные языки костра, тут же скрывшиеся за фигурами вошедших людей. Пифон, Селевк, Певкест с его персидской кривой саблей и прочие командиры.
Никто не произнес ни слова: все было понятно и так. Пердикка ожесточенно сражался, пока имел силы. Он был суров и молчал. Он не мог поступиться своим достоинством, ведь ему выпала честь пусть и недолго, но быть заместителем Александра. Гордость воина сделала выбор, мгновенно подсказав, что звать на помощь бессмысленно. Нужно смело и по-солдатски принять смерть.
* * *
Даже сидя в шатре, Эвридика почти физически ощущала растущее в лагере напряжение, оно подпитывалось самыми противоречивыми слухами, которым то бурно радовались, то откровенно не доверяли. В конце концов забеспокоились и молчаливые царские сторожа, не понимая, где ложь, а где правда. Новый переполох произвел молодой парень; он вбежал в шатер, размахивая шлемом, раскрасневшийся и покрытый испариной от возбуждения и жара костров.
— Царь, госпожа! Пердикка мертв!
Она онемела, изумленная еще и тем, что ее так потрясла эта новость. Прежде чем к ней вернулся дар речи, Филипп заявил с простодушной радостью:
— Хорошо. Очень хорошо! Это ты убил его?
«Именно этот вопрос, — подумала Эвридика, — задал бы и настоящий мужчина».
— Нет, государь. Как я понял, в его палатке собрались полководцы. Они…
Малый помедлил. Дальний смутно колеблющийся гул вдруг приблизился и разросся. Это уже был рев разъяренной алчущей крови толпы, а вскоре к нему добавились пронзительные женские вопли. И тут впервые Эвридике сделалось страшно. Ей показалось, что лагерь охватило безумие, перед которым бессильны любые резоны. Она выдохнула:
— Что там происходит?
Вестник нахмурился и закусил губу.
— Начиная разбираться, кто виноват, люди редко удовлетворяются одной жертвой. Они ищут сторонников Пердикки. Не беспокойся, госпожа, они вас не тронут.
Она вздрогнула, услышав за спиной громкий голос.
— Если они придут сюда, я убью их.
Филипп, схватив свое церемониальное копье, яростно потрясал им. Покрытое искусной резьбой острие опасно посверкивало в пляшушем свете затепленных к ночи ламп. Но Эвридике без труда удалось уговорить мужа отдать ей оружие.
* * *
На следующий день прибыл Птолемей.
Его известили о смерти Пердикки, как только возмездие совершилось (а возможно, судя по слухам, и раньше), и он въехал в лагерь во главе внушительной, но миролюбиво настроенной кавалькады. Положившись на донесения осведомителей, правитель Египта предпочел выглядеть как полководец, всецело доверяющий своим соотечественникам.
Царская армия встретила его вполне радушно и даже с подъемом. Солдаты увидели в таком появлении отблеск бесстрашной уверенности Александра. К прибывшим также присоединились Пифон, Селевк и Певкест.
Справа от Птолемея ехал Ариба. Погребальную ладью Александра временно, до завершения строительства мавзолея в Александрии, оставили в Мемфисе при одном из тамошних храмов. Пердикка с фатального для себя берега Нила даже мог бы заметить слабый блеск ее золотой крыши. И сейчас создатель повернувших не в ту сторону похоронных дрог дружески приветствовал своих прежних знакомцев. С легкой заминкой они ответили ему тем же. Что сделано, то сделано, а худой мир лучше доброй ссоры.
Условия Птолемея были приняты заблаговременно. Первым он оговорил свое право выступить перед армией, чтобы ответить на обвинение Пердикки в предательстве. Царским военачальникам особо выбирать не приходилось. К тому же соглашение казалось честным, им было обещано не настраивать полки против них. А необходимость такого выступления, в сущности, говорила сама за себя.
Военные инженеры с привычной ловкостью взялись за работу. Как повелось со времен Александра, подиум возвели рядом с царской стоянкой. Эвридика сначала решила, что он предназначен для казни, и спросила, кого собираются предать смерти. Но ей объяснили, что Птолемей будет оттуда говорить речь.
Филипп, раскладывающий свои камушки затейливыми спиралями, вскинулся:
— Птолемей? Он здесь? А он привез мне подарок?
— Нет, он приехал поговорить с солдатами.
— Но он всегда привозил мне подарки.
И Филипп погладил светильник из желтого хрусталя, преподнесенный ему в далекой Азии.
Эвридика, глядя на высокий помост, погрузилась в размышления. Теперь, когда Пердикка мертв, единственным царским опекуном остался Кратер, но он где-то в Сирии воюет с Эвменом. Нет уже и регента азиатских владений. Неужели настал судьбоносный момент? «Воины Македонии, я заявляю о своем праве повелевать вами лично». Она сумеет вдолбить муженьку эту фразу, после чего, как прошлой ночью, возьмет слово сама. Почему бы и нет?
— Филипп, оставь ненадолго свою игру.
Обращение было заучено. Нет, перебивать Птолемея Филиппу не стоит. Эвридика подскажет, когда настанет его черед.
Воины, охранявшие царскую стоянку, не только сдерживали натиск толпы, но также обеспечивали свободный проход к подиуму для желающих выступить и для пришедшей послушать выступающих знати. Эвридика еще раз мысленно отрепетировала свою речь.
Птолемей в сопровождении Пифона и Арибы взошел на подиум под радостные возгласы всех собравшихся.
Эвридика изумилась. Она уже слышала сегодняшним утром какие-то восхищенные вопли, но ей даже в голову не пришло, что это чествуют недавнего неприятеля. Разумеется, она знала, кто такой Птолемей (в конце концов, ведь он ей хоть и сомнительный, но все же родич), однако известно о нем девушке было очень немногое. Как, собственно, и об Александре со всей его воинской славой.
А вот македонские войска, несмотря на то что Пердикка твердил о предательстве Птолемея, знали этого военачальника как всеми любимого командира, изначально поддерживавшего Александра и помогавшего воплощать его победоносные замыслы в жизнь. Никому из них на самом деле не хотелось воевать с ним, и, потерпев позорное поражение, никто не воспылал к нему ненавистью, укрепляющей воинский боевой дух. Наоборот, эти люди встретили своего былого соратника как вернувшегося из дальнего странствия друга и теперь с живым интересом слушали его речь.
Для начала оратор почтил память покойных. Он скорбел, как и все, об утрате храбрых старых товарищей, против которых ему было горько поднимать копье. Он мог бы с гордостью зачислить в ряды своего войска всех тех, кого вынесло на контролируемый им берег Нила. Мертвым воздали должные почести, провели погребальный ритуал, их пепел привезен им сюда и будет отправлен на родину. Но не так уж мало бойцов, добавил он с радостью, уцелело. Он также привез их с собой, и они сейчас живые-здоровые присутствуют на собрании.
Эти спасенные великодушным противником воины громче всех выражали свою радость. Им даровали свободу без всякого выкупа, и они дружно изъявили желание вступить в армию Птолемея.
Далее правитель Египта заявил, что хочет поговорить о том, кто самой жизнью своей утвердил торжество и славу всех македонцев. Тронув многих до слез, он сообщил о желании Александра вернуться в землю Амона. (Конечно, подумалось ему, именно этого Александр и пожелал бы, если бы перед смертью не утратил дар речи.) И вот лишь за то, что он просто выполнил волю усопшего, его обвинили в измене, хотя он никогда не поднимал меча на избранного народом властителя, причем выдвинул это обвинение человек, сам стремившийся завладеть царским троном. Он прибыл сюда, чтобы предстать перед македонским судом. И вот он стоит перед теми, кому дано право решить его участь. Каково же будет решение?
Решение было единодушным, оно проявилось в исступленно-восторженных воплях. Птолемей терпеливо ждал, когда страсти улягутся, не выказывая ни беспокойства, ни неподобающей самоуверенности.
Радостно сознавать, что воины Александра его не забыли, сказал он затем. Но как полководцу ему также приятно отметить, что они помнят о дисциплине и блюдут свой воинский долг. Царская армия может с добрыми пожеланиями пуститься в обратный путь. Кстати, до него дошли сведения, что в придачу ко всем неприятностям у его соотечественников кончается провиант. Египтяне собрали неплохой урожай, и они охотно поделятся им.
