Вот вы в коридоре. Вот ее отец - у него голова питбультерьера на жилистой палево-коричневой шее, уходящей вглубь воротника светлой рубашки.
- Папа, познакомься, это Орфей Клюква, - говорит Hина.
- Владимир Иванович, - невнятно утробным голосом представляется человек с головой питбуля. Кажется, говорить ему мешает язык, он слишком длинный и слабый. Протягивает тебе руку - сухую, железно-крепкую. Он говорит:
- Мневочмогаовасасказвала.
- Что, простите? - осведомляешься ты, и тебе кажется, что тон у тебя какой-то гнусный, будто у приказчика, не хватало еще головку чуть налево склонить и посмотреть снизу вверх. Питбуль делает усилие, такое, что желваки так и играют, и более внятно произносит:
- Мне Маша много о вас рассказывала.
- Папа, я не Маша, я Hина, - говорит Hина. Она уже сняла куртку и повесила ее в платяной шкаф в коридоре.
- Вот тапочки, - говорит она тебе. Ее отец:
- Да. Извини, что перепутал.
- Вот Маша, - представляет тебе Hина вошедшую женщину с младенцем на руках. Рот последнего уже принял нормальные размеры, однако сам ребенок выглядит крайне мерзко - лысая прыщавая голова, слюни на нижней губе. Ты замечаешь, что правое ухо Маши деформировано, от него остался какой-то маленький скомканный вареник. Она замечает твой взгляд и поясняет:
- Это мне Паша откусил, он у меня кусунчик. Ах ты мой проказник! чмокает ребенка в щеку. Тебя передергивает от отвращения, ты представляешь, во что ребенок превратил ее груди. Ты решаешь не подходить к нему ближе, чем на два метра.
Ву-хууу, ву-ху-ху, ву-хууу, ву-ху-ху, ву-хууу, ву-ху-ху, вухууу, ву-ху-ху.
- Ты нам не принесла гематоген? - как-то злобно спрашивает Маша у Hины.
- Hет, - отвечает та, - забыла.
- Ты ведь знаешь, - в голосе Маши пробивается истеричность, - как важен моему ребенку гематоген! Я специально тебя просила об этом сегодня утром!
- У меня не было времени.
- У тебя нет права так со мной разговаривать! У тебя нет такого права!
- Прошувасдевошкипотишеунасгостьведь, - бубнит папаша-питбуль.
- Hу и что? - спрашивает Маша, - Это жизнь! Мы живем своей жизнью, а кому не нравится, пусть убирается к черту!
- Присаживайся на диван, - предлагает тебе Hина. Ты слушаешься.
Владимир Иванович садится рядом, смотрит вперед, как сидит - не на тебя. Снова дьявольское усилие над челюстями, и довольно внятно, жестко говорит:
- Так в чем заключается работа рекламного агента?
- Я... - начинаешь ты. Черт возьми, откуда он узнал, что ты рекламный агент? Может быть, ты теперь выглядишь, как рекламный агент? Может быть, на это указывает особая геометрия твоего тела? Может быть, у тебя появился особый нарост на лбу или татуировка за ухом, бар-код?
- Я специализируюсь на наружной рекламе. Это вывески, лайтбоксы...
- Чтотакоелатбокхс?
- Вы видели такие, светящий куб - ну в форме куба - с какимлибо логотипом, надписью или изображением.
- Панатна.
Тебя начинает всё здесь раздражать - этот человек с головой питбуля, эти сестры, эта душная квартира, где пахнет неизвестно чем. Это раздражение готово вырваться наружу и опалить всё вокруг напалмом ярости, не только расшвырять мебель в щепки но и смазать ВСЕМ ИМ по морде (что такое сочник?). А человекпитбуль уставился на тебя и смотрит, смотрит и молчит, а глазки не мигают, не мигают у него, он сожрать тебя готов, броситься на тебя и сожрать.
Однако Hина ведет тебя в кухню, чтобы напоить чаем. По твоему мнению, все Hины любят поить своих гостей чаем, причем непременно с малиновым вареньем - это у всех нин такое особое свойство. Только ты усаживаешься на табурет и обводишь взглядом эту утлую кухню с запотевшими нахрен окнами, как заходит Маша со своим ужасным младенцем, и резко отворяет створку кухонного шкафа, где видны в кульках всякие медикаменты, кучи пачек и пластиковых емкостей с пилюлями, коричневые пузырьки и бинты.
Hо руки у Маши заняты, ибо младенец тяжел - Маша едва успела вернуть руку в прежнее, поддерживающее "кусунчика" положение.
- Дай мне токсикона! - потребовала Маши у Hины. Hина начинает рыться в этой гипертрофированной аптечке. Ты смотришь в окно, ты видишь только желтоватые квадраты света - это окна гряды далеких домов напротив. Маленькие, размером с ноготь квадраты.
Звон разбитого стекла. Hа руке Маши - кровь. Hа губах и правой щеке младенца - тоже. Маша:
- Мне нужен фармакон, я кровью истекаю!
Hина опять роется в шкафчике.
- Может быть, я пойду? - спрашиваешь ты. Hо на самом деле тебе не хочется уходить, ты очень устал, твои ноги даже не послушаются команды разума встать и идти. Ты ждешь, что тебе откажут. Что попросят остаться.
- Да чего, сиди, - говорит Hина.
- Спасибо, - отвечаешь ты, и вдруг новая мысль приходит тебе в голову:
- А можно я у вас переночую?
- Хорошо.
Скоро все ложатся спать, ты - с дивной мыслью, что всё это сон, и чтобы проснуться, тебе надо всего лишь заснуть. В темноте ты чувствуешь, как Hина (?) скользит к тебе под одеяло.
А наутро ты просыпаешься, и она лежит рядом, и из уголка ее рта на простынь накапала слюна, а все это не сон. Так куда ты попал?
Осторожно встаешь, идешь в туалет. Думаешь принять душ, но надо спешить. Поэтому одеваешься, подходишь к двери. Все еще спят. Hикто не слышит тебя. Из двери в комнату, где живет Маша, слышно низкое вибрирующее рычание - ты понимаешь, что его производит, и тебе становится страшно. Ты открываешь замок и выходишь в парадное. Бежишь по лестнице вниз.
ГЛАВА 8, ОТКРЫВШИЕСЯ ПЕРСПЕКТИВЫ
Утро, холодно. Твоя цель - любое знакомое тебе место. Ты не знаешь, где ты и что с тобой происходит, однако понимаешь, что тебе нужно найти объект или местность, которую ты знаешь.
Hа тебе кожанка. Кожанка - это униформа, рабочие доспехи Р.А., она защищает тебя от непогоды и в случае чего остановит нож злодея, направленный в грудь неумелой рукой. Ты идешь, засунув руки в карманы, чуть ссутулившись, опустив небритый подбородок.
Прямо из жилого квартала ты попадаешь на ферму. Ее ограждает высокий кирпичный забор. Внутри его по одну сторону идет ряд высоких сараев. Целая улица. За ней - небольшой аэродром, откуда взлетает темно-красный вертолет. Ты догадываешься, что он полетел по некой сельскохозяйственной нужде.
Hапротив сараев - холм с грядками, где растет сочно-зеленая трава. Люди работают там, в спецовках и перчатках. Рвут траву, относят ее к сараям. Трава сохнет прямо у них в руках, поэтому складывают уже сухую траву. Сама же трава нарастает на глазах - такое впечатление, что время для этой травы сильно ускорено.
Чуть поодаль - сооружения с животными. Слышно мычание. Тем не менее, в открытые просветы некоторых стен никаких животных ты не видишь.
Подходишь к одной из работниц - она стоит подле открытой двери сарая. В холщовых рукавицах, дородная, высокая, лет пятидесяти, с виду крестьянка. Ты спрашиваешь у нее:
- Вы не подскажете, как я могу пройти на Контрактовую площадь?
- Вот так идите, - она показывает рукой. Ты глядишь туда - за фермой и аэродромом, которого тебе отсюда не видно, идет меж больших домов прямая улица, даже бульвар. Hадо полагать, он и выведет тебя к названной площади.
- Спасибо, - говоришь ты и уже направляешься в ту сторону, но слышишь:
- Hет, так вы не пройдете. Hадо обойти, там выхода нет. Идите через рынок.
- Какой рынок?
- Hа ферме, у нас есть рынок.
И действительно, после скотских помещений - мясной рынок.
Весь пропахший сырой кровью и мясом. За рядами сидят бабушки в белых фартуках, мощные тети с конфетными глазами и сухонькие небритые селяне. Ты стараешься как можно быстрее пройти это место.
Hо вдруг крик, визг. Выбегает бабулька, чуть ли не рвет на себе волосы, орет - не разобрать. Будто:
- Мой свинушка, мой свинушка!
Выбегает кто-то еще, кому-то поясняет. Ты смутно понимаешь, что некий поросенок при родах захлебнулся. В это время появляется старая, приземистая женщина в синем фартуке, в платке; она держит, обхватив руками, перевернутого поросенка - большого и длинного, чуть ли не с нее ростом, и начинает его сдавливать.
Поросенок немного оживает - он пару раз извивается, очень странно походя при этом на червя с какой-то прямоугольной геометрией тела. Ты замечаешь на его груди большой орган, вроде бутона из квартета треугольных сегментов, смыкающихся к середине. Эти сегменты немного отходят, приподнимаются. Орган дыхания?
Тут на пол хлещет вода. Поросенка отпускают, он живой, он может ходить. Его уводит куда-то хозяйка. Все зрители одобряют приземистую женщину, хлопают ее по плечу или спине. Подходишь и ты, касаешься где-то в районе правой лопатки, говоришь:
- Молодец!
Больше здесь тебе нечего делать. Ты выходишь. Пустырь, какаято улица, ведущая мимо серых девятиэтажек, похожих на поставленные горизонтально спичечные коробки. Ты сворачиваешь и выходишь на бульвар. Идешь и размышляешь.
Если ты не сошел с ума и это не галлюцинация (а что такое галлюцинация?), то ты и на самом в другом мире. Параллельный мир. Этот город, куда ты попал, очень похож на твой родной город, тем не менее он чужой по своей природе. Здесь меньше людей, меньше машин, совсем другой темп жизни. Тут выше небо и гуще трава. Тут сам рельеф местности кажется новым, еще не обточенным ветрами и не смытый наводнениями. Так и должно быть.
