Вообще следовало отдать должное людям из Бюро. Легенда была разработана так, что комар носа не подточит и практически не содержала слабых мест. Настоящий Короваев - ныне, наверняка, покойный - был родом из Прикарпатья и уехал оттуда давным-давно, после чего колесил по всему миру, консультируя строителей и проводя взрывные работы преимущественно в таких местах, куда нормальный человек не поедет и за большие деньги. К тому же комплекцией и общим абрисом лица он тоже подходил "для дела" самым лучшим образом. Отец Зои умер еще два года назад, а недавно умерла и мать, так что и с этой стороны Ильи Константиновича не могло ожидать никаких неожиданностей. Оставались жена и дочь, но девочка, которой не исполнилось еще и трех лет, вряд ли могла его помнить, а Зоя ... Что ж, по-видимому, у Зои имелись веские причины согласиться на этот вариант, и деньги - как догадывался Караваев, не малые деньги - были здесь не главным.
Расплатившись с таксистом, он немного погулял по центру города, купив, между делом, в нескольких разных магазинах кое-что из белья и одежды; переоделся в новое в большом, переполненном народом торговом центре; и, наконец, постригся в уютной парикмахерской в двух кварталах от Святой Софии, избавившись заодно и от порядком надоевшей ему за последние месяцы бороды. В шесть часов вечера, завершив преображение, Караваев наскоро пообедал в арабском ресторане и, снова взяв такси, помчался в Андрианополь, в аэропорт "Золотые Врата" где его уже, вероятно, заждались "его девочки". Рейс на Петров (с посадкой в Брно) отправлялся в 10 вечера, так чтотеперь ему действительно следовало поспешить.
3.
Как и было заранее условлено, они ждали его в кондитерской Арамяна. Вероника ела миндальное пирожное, запивая его фирменным молочным коктейлем "малина со сливками", а Зоя, сидевшая к нему спиной, судя по всему, ограничилась одной лишь маленькой чашечкой кофе.
"Фигуру бережет, - подумал он, непроизвольно любуясь ее блестящими черными волосами, собранными в подобие короны, так что совершенно открывали белую высокую шею. - Или зубы".
- А вот и я! - "радостно" сообщил Илья Константинович, подходя к их столику, и заулыбался, чтобы именно так, улыбкой, встретить взгляды двух совершенно не знакомых ему женщин, маленькой и большой.
Девочка отреагировала на его внезапное появление на редкость естественно. Мать, по-видимому, подготовила ее к встрече с "папой" заранее, так что Вероника не удивилась и не испугалась - такую возможность Илья Константинович не исключал и потому держал наготове плитку бельгийского молочного шоколада и дорогущую аргентинскую куклу "Шелли" - напротив, она явно обрадовалась и теперь с интересом рассматривала "папу". Но сосредоточиться на ребенке не получилось, потому что, услышав его голос, обернулась и Зоя, и Илья почувствовал, что "плывет". И ведь он видел уже ее фотографии, в том числе и те, что "сделал" на пляжах Мальорки, и знал, что она красивая женщина, но не в красоте дело. На самом деле, когда тебе за пятьдесят, красивой может показаться едва ли не любая молодая женщина. Однако есть ведь и нечто, лежащее по ту сторону логики и, так называемых, объективных фактов, нечто, что воспринимаешь не глазами, и понимаешь не умом, а душой, сердцем, или еще чем-то, что делает нас людьми.
"Глаза ... "
Выражение глаз - растерянность, тоска, любопытство - их особый блеск и необычный разрез (они были совершенно не заметны на фотографиях), тень, пробежавшая по лицу, изгиб тонких бровей, движение губ ...
"Черт знает, что такое!"
- Ох, Илья! - сказала Зоя, раздвигая губы в неуверенной улыбке, и сама, наверняка не подозревая о том, что тембр ее голоса совпадает с его, Ильи, внутренними, неосознанными ожиданиями настолько, что с ума можно сойти. - Ты меня напугал.
"Напугал ... "
Она встала из-за стола - улыбка обрела, между тем, более уверенный характер - и шагнула ему навстречу.
- Прости, - он придал своей улыбке оттенок извинения и раскаяния. - Совсем одичал ...
Он обнял ее, почувствовал незаметное для окружающих напряжение ее тела, и, поцеловав, совершенно неожиданно для себя, ощутив, что делает что-то нехорошее, не правильное. Но что уж тут! Что бы он сейчас не ощущал, профессиональные рефлексы не подвели. И объятие, и поцелуй вышли ровно такими, какими должны были быть. Илья отметил даже мимоходом - той частью сознания, которая всегда была начеку вот уже тридцать с гаком лет подряд - что женщина держится молодцом и роль свою играет пусть и не гениально, но зато вполне жизненно.
- Я очень скучала, - сказала она, отстраняясь. - И Вероничка тебя ждала ...
По-русски Зоя говорила правильно и почти без акцента, но все-таки сразу можно было понять, что язык этот ей не родной. Но это Илья тоже отметил как бы мимоходом, точно так же, как и то, как ловко и вроде бы даже естественно переключила она его внимание с себя на девочку.
"Не хорошо, - суммировал Илья Константинович свои первые впечатления минут десять спустя, когда они все вместе вышли из кондитерской и направились к стойке авиакомпании "Рось". - Она не должна была быть так хороша, но это уже не исправить ..."
Влюбляться в эту совершенно чужую ему женщину в его планы не входило. Это было глупо и не разумно, потому что через полгода - год они должны были расторгнуть неудачный, как к тому времени выяснится, брак и разойтись каждый своей дорогой. Контракт предусматривал именно такие сроки. Не меньше, но и не больше.
4.
Малышка заснула. Зоя тоже спала, но, скорее всего, просто делала вид, что спит. Илье захотелось вдруг посмотреть на нее, но делать этого не стоило. Если она не спит, а он был в этом уверен, то почувствует его взгляд - женщины вообще очень чувствительны к такого рода вещам - а ему этого совсем не хотелось. Поэтому он тоже закрыл глаза, но спать не стал, хотя и мог, если бы захотел. Как ни странно, занялся он тем, чего, по мнению не только обывателей, но даже и профессионалов, люди его профессии и образа жизни никогда не делают. Однако или он сам являлся исключением из правила, или правило это, на самом деле, было высосано из пальца.
Как-то давно, лет уже, пожалуй, десять назад, в Марселе, в руки Илье Константиновичу попалась одна весьма любопытная книжка. Это были воспоминания какого-то германского разведчика-нелегала. Немец этот, а вернее, разумеется, француз - потому что эльзасцы, строго говоря, хоть и подданные императора Карла-Густава, но все же не немцы - оказался человеком наблюдательным и памятливым и написал, в общем-то, неплохую книгу, половина которой, впрочем, была, как и следовало ожидать, откровенной дезинформацией. Но Илью привлекли в ней не факты, касающиеся подковерной борьбы великих держав, и даже не описания технических аспектов работы нелегала, хотя там и было несколько очень интересных мест, а рассуждения о психологической составляющей этой весьма специфической профессии. Среди прочего, коснулся германский шпион и вопроса рефлексии, характерной почти для любого образованного и не лишенного фантазии человека. Однако тут-то и было заложено непреодолимое, казалось бы, противоречие. Разведчик, по идее, не должен рефлектировать, но человек с воображением - а какой, спрашивается, разведчик без воображения? - не рефлектировать не может. Парадокс.
Сам Илья Константинович полагал, что природу калечить не следует. И если таким он уродился, что не может не думать о разных, прямого отношения к делу не имеющих вещах, то так тому и быть. Но и то верно, что жить - и главное, выживать - это ему ничуть не мешало. А как-то он с этой особенностью своей психики справлялся, и вроде бы - если судить по результатам - совсем не плохо. Он все еще был жив, а это, как ни крути, лучший критерий. Сам он, впрочем, считал, что все дело в том, что ему удавалось четко разделять свой внутренний мир и мир внешний. Богу богово, так сказать, а кесарю кесарево. Вот и сейчас, едва лишь узнал свое новое имя, как оно тут же и "вросло" в плоть и кровь, и он мог быть вполне уверен, что теперь откликнется на "Илью" в любой ситуации, хоть спьяну, хоть со сна. И в бреду, и под пыткой будет этим самым Ильей, и "детектор правды" пройдет, как нечего делать. Но одновременно, возвращение в свой давным-давно покинутый "Портсмут", реанимировало в его душе и тот пласт его личной истории, который многие годы находился в полном и безоговорочном забвении. И теперь в салоне пассажирского лайнера авиакомпании "Рось", державшего курс на Брно, он вспоминал свое прошлое, но не то, где, сменив десятки, если не сотни, имен, он многие годы являлся Карлом Аспидом, а то, в котором родители нарекли его Маркианом, а друзья перекрестили в Марка, и в котором Марик Греч встретил однажды тоненькую темноглазую девушку, так похожую на Зою, что сердце сжималось от узнавания, и тоска по несбывшемуся подкатывала к горлу. Но и то, правда, что все это было так далеко, что и говорить, в сущности, было не о чем. Да и вспоминать было, честно говоря, нечего, потому что ничего между ними тогда не случилось. Они познакомились зимой пятьдесят девятого в Варшаве - хорунжий1 Марк Греч и курсистка Стефания Зелинская - и что-то удивительно трогательное только-только начало между ними возникать, и, возможно, созрело бы, в конце концов, превратившись в настоящее сильное чувство, способное бросить яркий, как свет прожектора ПВО, свет на всю их дальнейшую жизнь, но в марте Греча срочно перебросили в Перемышль, а в апреле началась война.
