Однажды вечером меня перехватил Бари, квартирный хозяин:
- Дима, такое дело. Тут хороший знакомый моего дядьки сторожа для своего дома ищет. Дом, вишь, купил только, а сам нездешний. Надо ему, чтобы кто-то там пожил, присмотрел этой зимой. Ну, я и подумал…
Он виновато улыбнулся:
- Веринка-то моя вот-вот родит. Теща хочет к родам приехать, и комнатка твоя нам тогда пригодится. А так ты бы и жил даром, и к складам твоим оттуда намного ближе. Еще и маленько заплатят тебе. А понравишься, может, вовсе к себе возьмет, садовником там или кем, он мужик солидный, богатый, скот разводит. Поместье у него большое, хоть и не дворянин. Все не мешки ворочать.
Я обрадовался:
- Да какой разговор! Если хозяин согласится, я только рад буду.
Он махнул рукой:
- Согласится. Ему уезжать надо скорее, случилось у него дома что-то. Так что прямо сейчас иди, скажешь от Они Черн.
Глава 3.
Так я оказался в гораздо более престижном и богатом квартале Дерея, чем тот, на который бы мог когда-либо рассчитывать. Большой двухэтажный особняк с садом и хозяйственными постройками стоял в ряду других таких же на одной из прилегающих к Арочной площади – деловому центру города - улиц. Престижнее жить здесь считалось только в районе Храмовой площади, но там селились жрецы повыше рангом и аристократы, ну и, конечно, на Дворцовом холме, где жили только особы королевской крови.
Дерей был королевством небольшим, но богатым. Я еще не настолько здесь обжился, чтобы разбираться в политике, но простой народ короля любил, и вообще на власть здесь не слишком жаловались. Больше доставалось жрецам, и жадные-де они, и богов ублажить не могут, обязанности плохо исполняют... Вообще самым удивительным открытием для меня стало, наверно, отсутствие единобожия в этом мире. Богов здесь было много, по крайней мере, на Храмовой площади стояло восемь больших храмов, и люди, кажется, искренне верили во всех них. Мне была очень любопытна местная религия, но расспрашивать я боялся, вдруг оскорблю чем-нибудь, поэтому решил, что как только научусь читать, первым делом прочитаю какую-нибудь книжку про это. А пока просто держался подальше от храмов и жрецов.
Одним вечером, когда я изучал недавно купленный букварь при свете масляной лампы, пришел Бари.
- Велели тебе передать, - сказал он после обмена приветствиями. – Твои хозяева всем семейством в город собрались. Сказали, чтобы ты дом протопил как следует, воду в трубы пустил там, короче, подготовил чтобы все. Дня через три будут, наверно.
- Да воду я и не перекрывал, тепло еще, - растерянно ответил я. – Вроде до весны не собирались же приезжать. Как бы не выгнали меня…
- Да не должны. Келтен человек слова. А ты тоже постарайся, - наставительно добавил он. – Подсуетись где-нибудь, окажи уважение. Говорю же, солидный он человек, богатый. Пристроишься кем-нибудь при нем, считай, никогда голодать не будешь. А повезет, так и наверх выберешься. Ты, Дима, хороший парень и умный, по всему видать, только тихий больно. Шустрее надо быть!
- Да я знаю, - ответил я, - мне всю жизнь это говорят.
Приезда хозяев я ждал с тревогой и нетерпением одновременно. Думал всякую ерунду: кланяться ли при встрече, какими словами приветствовать. Понимал, что глупо, но никак не мог перестать. Все-таки я не то что никогда не был домашним работником, но даже и не думал, что когда-либо им стану. А тут, как ни крути, хочу пристроиться в прислуги, садовником ли это назовут, дворником ли. Умом я понимал, что никакого унижения в этом нет, но испорченное классической русской литературой воображение подсовывало сцены с лобызанием ручек и валянием в ногах у барина.
Еще больше меня волновали неизбежные расспросы о кошках. Ведь явно захотят узнать, где я взял таких диковинных зверей, откуда тогда я сам? Келден человек богатый и наверняка образованный, лапшу на уши ему так просто не навешаешь. Так и сказать, что я из другого мира? За психа ведь примет… Устав мучиться, я решил, как можно дольше их прятать, а там как повернется.
Но все получилось очень просто. Они приехали, когда я еще был на работе. Вечером дверь мне открыл высоченный рыжий детина и вопросительно уставился на меня наглыми зелеными глазами:
- Я Дима, сторож, - промямлил я, внутренне готовясь к тому, что меня сейчас выкинут вон за шкирку. – Э-э, добрый вечер!
- Добрый, - ответствовал мужик. – Ну, заходи, раз сторож.
Говорил он с характерным, уже слышанным мной акцентом. И выглядел весьма характерно, этакий викинг, только самую малость цивилизованнее. Эти здоровенные ребята, обычно увешанные всяким холодным оружием, довольно часто встречались на улицах. Как я понял, были они наемниками из островной страны Хорт, и назывались красиво и грозно «косатки». По крайней мере, я так перевел для себя это слово, обозначающее небольшого хищного кита. Их нанимали и в частную охрану, и в городскую стражу, но чаще всего, конечно, в армию.
Я бочком прошел внутрь и с ужасом увидел самозабвенно умывающегося возле двери Барсика. Вот ведь скотина такая, сила есть, ума не надо, как же он дверь из комнаты открыл? Поганец… Запереть надо было, да что уж теперь…
- Твой? – спросил хортиец.
Я кивнул.
- Я много где был, но нигде таких зверушек не видел, - он присел на корточки и прижал кота к полу.
- А таких нигде и нету, - храбро ответил я.
- А ты где взял?
- Там больше нет.
Он посмотрел на меня с ухмылкой:
- Ладно, не говори, раз не хочешь.
Барсик грозно зарычал, но его не испугались. Хортиец ловко перевернул его на спину, почесал брюшко и бесцеремонно щелкнул по только что отдраенным до блеска яйцам:
- Мужик!
Оскорбленный кот с боем вырвался и отскочил, шипя и вздыбливая шерсть.
- Ого, - наемник потряс разодранной в кровь рукой, - я и говорю, мужик!
И, наконец, представился:
- Халег я. Охранник, вроде того. Хозяин сказал, чтобы ты, как придешь, к нему зашел. Он в кабинете.
Увидев Келтена, я поразился тому, как он постарел за какой-то неполный месяц. При нашей первой и единственной встрече это был моложавый подтянутый мужчина с некрасивым, но обаятельным, энергичным лицом. Сейчас же передо мной сидел человек с потухшим взглядом, страдальчески сжатым ртом, даже щеки как будто обвисли.
Я поздоровался. Он пожал мне руку и кивнул на стул.
- Здравствуй, Дима, - голос у него тоже был какой-то потухший, - вот, пришлось приехать. Дочка у нас тяжело заболела. Вот и…
Я промолчал. Никогда не умел говорить в таких случаях, выражать, как говорится, сочувствие. Только в глаза ему посмотрел, надеюсь, понимающе.
- Жить в доме я тебя и так бы оставил, - продолжил Келтен. – Уговор есть уговор. Вот только ехать быстро надо было, прислугу здесь я не успел найти, а там хозяйство большое, с места никого и не сорвешь. Ты как смотришь на то, чтоб у меня работать? Двор в порядке держать, печами заниматься, за трубами-кранами смотреть, ну и там по мелочи? Деньгами не обижу, грузчиком ты больше не заработаешь.
Конечно, я сразу согласился. Договорившись, что завтра же уволюсь со склада и приступлю к новым обязанностям, я пошел к себе. Умница Маська выбралась из-под кровати и, жалобно мяукая, залезла ко мне на колени.
- Да, Масенька, такие дела. Вот ты молодец, сидишь тут тихонечко, не нарываешься на неприятности. А супруг-то твой непутевый нас уже засветил! Как объясняться будем, а?
Утром я сходил на склад. Двухнедельного срока отработки до увольнения здесь еще не придумали, и расчет мне выдали сразу и без звука. Попрощался с ребятами, кое-кто мне и позавидовал. Но одобрили все хором, сказали, мол, хорошо ты, Дима, работаешь, но все же хлипковат для нашего дела. Так что возвращался я в приподнятом настроении.
Познакомился с остальными домочадцами. Их и впрямь оказалось немного. Кроме уже знакомого мне Халега, было еще трое моих коллег – Кирк, неразговорчивый жилистый мужик неопределенного возраста, «по лошадям», как он сам представился, домоправительница Рута, пожилая полная дама со строгим лицом и няня больной девочки, Тайя, молодая красивая женщина. Ее я увидел уже днем, когда они гуляли во дворе втроем: девочка с няней, и, как я понял, сама хозяйка, Тирина Келтен.
Жена Келтена была намного моложе его самого, и дочке было всего лет десять, не больше. Впечатления больного ребенка она не производила, весьма бойко, на мой взгляд, бегала и смеялась. Женщины поддерживали веселье, но я видел, как вне поля зрения ребенка грустнели их лица. Да и хозяин не производил впечатления человека, могущего изводиться из-за обычной детской болячки.
Я перехватил жалостливый взгляд околачивавшегося рядом Халега и не выдержал:
- А что с ней? На вид-то ничего, здоровая…
- Кармох у нее, - он с чувством сплюнул и пояснил на мой недоумевающий взгляд, - ну, сухотка трясучая.
Путем дальнейших расспросов я составил себе примерную картину, и она выходила и впрямь печальной. Кармохом называли редкую болезнь, что-то вроде нервного паралича. Начиналась она с неконтролируемой дрожи в руках, сначала легкой, но постепенно усиливающейся. Через несколько месяцев дрожь резко проходила, начинался гораздо более длительный и страшный этап: руки постепенно теряли чувствительность, а затем и полностью отнимались. Со временем болезнь почти всегда переходила на ноги, а то и на все тело.
