мраке.
- Это у тебя от нервов! – бросил через плечо князь. – На дворе минус пять, не меньше. Тотчас прохватит…
Он подхватил граммофон, сразу онемевший у него на руках, и так же поспешил обратно и мимо Кита – к дому. Только теперь уже не скача, а разгребая и разбрасывая снег ногами.
– Давай, торопись! – крикнул он Киту через другое плечо. - Тут у нас болеть накладно. Врачей не сыщешь. Все попрятались, кого большевики не постреляли за морды буржуйские.
- Самолет бы сначала починить… - запоздало заволновался Кит.
- Успеется, - как бы отмахнулся князь, но тут же понял, что перегнул, и, остро глянув на Кита, сделал озабоченный вид по поводу самолетной беды в чужом для него будущем. – Так мы этим делом и занимаемся, в сущности. Давай, давай, шире шаг… Ты думаешь, чтО с вашим аэропланом случилось? А ты сначала погадай, зачем мне было на «Лебеде» в твоем времени всплывать? Это же какие хлопоты и усилия, вообрази! Не на прогулку же по облакам, они во всех веках одинаковые… Толкай дверь, открыта.
Они уже поднялись на крыльцо, звонко похрустывавшее на морозце. Князь гулко постучал сапогами друг об друга.
Кит первым вошел внутрь, вдохнул кисло-деревянный дух старой дачи, придержал дверь для князя.
- Проходи вперед, по коридору направо, - сказал князь. - Только там тепло.
Кит прошел по полутемному коридорчику и открыл еще одну дверь, вставшую на пути. Она не скрипнула, а залихвастски крякнула.
В комнате было тепло, но как-то угасающе тепло. Кит огляделся. Увидел он вот что: угольной черноты шкаф, такого же обугленного вида бюро с развалом старых книг, выглядевших дровами, диван с уродливо выгнутыми и как будто отмороженными ножками. На нем была свалена какая-то военная одежда. Против дивана стояли напольные часы с мертвым маятником и стрелками, показывавшими давно забытое время, а рядом с часами, у стены, - огромная и пустая рама от потерявшейся где-то картины прошлого. Предметом, не вполне подходящим к интерьеру, была вторгшаяся сюда чугунная печка. Она примостилась к окну, героически пропускавшему сквозь себя ее коленчатую трубу.
Князь локтем отодвинул стопку книг, свалив пару на пол, и поставил граммофон на бюро. От бюро он метнулся к печке и чуть не обнял ее всю, как самого близкого друга.
- У-ух, еще теплая! – с наслаждением протянул он. – Большую печь топить нельзя было. Увидят дым издали над деревьями, налетят. Спалят вместе с домом.
Он оторвался от печки, перешел к дивану и первым делом накинул на себя шинель, лежавшую сверху. Под ней оказалась другая.
- Тоже еще теплая, - повторил он. – Живо одевайся, Никита. Эта шинель твоя, кадетская, без погон… от греха подальше. И фуражка. Еще фуфайка английская на тебя. Надевай. Сапоги в шкафу. Тут тебя за твои эти белые буржуйские черевички, - он указал на новые Китовы кроссовки, - издали стрельнут, не глядя. Тут вот еще… - Он приподнял кадетскую шинель. – Кальсоны есть… Только не надо такую кислую мину делать. Зима. Нечего себе студить, сам знаешь что. Я за тебя перед твоей матерью в ответе.
- Ага, - кивнул со значением Кит. – Это точно.
- Одевайся, пока все тепло не ушло, - приказал князь, между делом, построже. – Я на минуту тебя покину. Примус заодно принесу. Раскочегарим, чайку попьем, перекусим, чем Бог послал в годину испытаний… и делом займемся.
Все произошло именно так, как он сказал. Минут через пятнадцать, после изрядных княжеских мучений с примусом, они начали пить чай из стаканов с подстаканниками, которые в музее можно выставлять, и закусывать галетами и тонкими ломтиками сала. Сало Кит не очень любил, но дальновидно поддержал компанию. Да, это был не тот званый обед, что ознаменовал его первый вояж в прошлое!
Пока не был получен первый кипяток, князь не проронил ни одного дельного слова, только чертыхался на примус и другие видом не княжеские вещи. И Кит ему не мешал, терпеливо дожидаясь раскрытия всех тайн, накопившихся за год, а по меркам прошлого - за два с небольшим года. Одевшись в тяжелую и грузную допотопную одежку, но оставив на себе кроссовки (он, конечно, пообещал князю надеть сапоги, пугавшие его своей неказистостью), Кит сидел, привыкал к ней и тупо наблюдал.
Казалось, князь успел замерзнуть куда сильнее его, Кита, еще хранившего в себе курортное греческое тепло. Князь брал подстаканник обеими руками, грелся об него. Кит вдруг только сейчас приметил, что у Георгия Януариевича пробились светловатые усики... и вновь напомнил себе с трепетом, что там, в прошлом, времени пролетело на полтора года больше, чем в его собственном, а это означало… ой-ёй-ёй, что это означало!
- Спрашивай, - пошмыгав носом, с хрипотцой сказал князь.
Он сам, видно, приметил на лице Кита тихий испуг не известного ему назначения.
То, о чем хотел спросить Кит в этот миг, он не спросил, а стал, робея, подбираться издалека… ну, не то, чтобы совсем издалека, а как раз с самой близи, еще пахшей пластиком салона.
- Так что с самолетом? Опасно?
Князь сделал еще один осторожный глоток с поддувом, оберегая губы, и улыбнулся, всем своим видом показывая, что паниковать и дергаться Киту еще рано.
- К вам в аэроплан на ходу вломилась безбилетница, - все просто объяснил он. – Опасно ли это для такого большого аэроплана, не могу точно сказать, тем более, что ты как будто успел его мимоходом немного подлатать. А вот то, что эта безбилетница опасна и даже архиопасна, сомнению не подлежит.
- И чего ей там надо? – деловито вопросил Кит, слегка успокоенный тем, что он покинул самолет, успев его «как будто подлатать».
Хотя это «как будто» продолжало сверлить глубину души, как червяк – упавшее яблоко.
Князь усмехнулся и брови приподнял:
- А за тобой охотится…
Вот теперь Кит, наконец, почувствовал холод – холодок такой гнусный, полезший щупальцами к нему под шинель.
- А что я ей сделал? – так прямо и пожаловался Кит.
- Еще не сделал, но она хочет, чтобы сделал… - стал издевательски, в своем репертуаре, темнить князь. – Хочет, чтобы ты ее починил.
Стало не особо яснее, но, опять же, немного спокойнее. Починить можно было все, что угодно, если хорошо попросят… Правда, людей он еще не чинил, и на доктора учиться не собирался.
- Ну и
