дожидался еще один безмолвный, как тень, человек, державший под уздцы нового коня, который отличался от первого более темным, ночным окрасом. Стоило Гестасу перебраться в новое седло, как все меоты мигом пропали, словно их и не было.
Особенно тревожно стало на душе у Гестаса от всей этой мрачной таинственности. Он тронул коня и, покрыв десяток стадий, последний раз обернулся на Город. Его стены виднелись вдали, над рекой, короткой светлой каемкой, окруженной мерцающими огоньками костров.
Тоска, та же самая прощальная тоска, что разбередила сердце Гестаса еще в покоях пресбевта, вновь догнала его, словно летела следом от самых родных стен, и чем дальше теперь уносился Гестас от них прочь, тем больше набирал силы и боли ее порыв.
За одно мгновение, за один взмах крыла ночной птицы, бледным пятном мелькнувшей поодаль, Гестас успел вспомнить об Эринне, вспомнить ласковые ручейки ее пальцев и поцелуев, успел помолиться за нее: боги! боги! укройте ее от дурного глаза, беды и болезни! Он успел вспомнить и помолиться об отце и вспомнил, а вернее, снова пережил вдруг событие совсем далекое, еще в детстве случившееся с ним потрясение.
Шесть лет ему было, когда он ухитрился улизнуть из дома, а затем - шмыгнуть незамеченным через городские ворота. Затерявшись среди повозок и прохожих, он миновал мост - и вот тут, словно неведомое чудовище, напал на него страх: Гестас силился перейти мост обратно, но не мог - ноги словно увязли в глине.
Стоя на краю рва, он разревелся так, что поплыло в глазах. Он весь помертвел от ужаса, чувствуя, что страшный ров, наполненный мутной, нехорошей водой, навсегда отрезал его от дома, от матери и отца, и он теперь один навсегда. Чужие страшные лица кривлялись вокруг, роились чужие страшные руки, и слышались недобрые голоса. Но никто не трогал - узнали сына одного из эпимелетов Города.
Стражникам велено было найти мальчишку, и они нашли его. Как тут было не найти, когда до самой Меотиды донесся его пронзительный рев. Но он еще зашелся навзрыд, до хрипа, уже на руках у матери - пугаясь теперь самого воспоминания о своей потерянности, похожей на бесконечное мучительное падение в темную воду.
Всего за одно мгновение пронесся в душе Гестаса этот вихрь видений и прощальной тоски, а показалось, будто времени под ночными небесами утекло на целый эон жизни богов.
Испугавшись, что опаздывает, Гестас невольно тронул коня и обратил взор в даль своего пути, в сторону, где из-за края степи всплывал лунный диск с чуть подтаявшим боком.
В теплом ночном эфире он поднимался все выше, наливаясь выпуклой, лучезарно-белой ясностью, - и вот вся великая степь от края и до края забрезжила ответным, зыбким сиянием остуженного молока и всем поднебесным простором поплыла, мерцая и переливаясь, словно покойный сон Верховного Бога.
Покойной была и дорога Гестаса; так половина ночи миновала, как один миг невольного воспоминания. Степь кругом была безмятежна и ясной благостью своей, и ровным воздушным звеном цикад предвещала удачу.
Но нет, следом настал иной, недобрый миг, когда спокойствие оборвалось. Течение времени переменилось вдруг, оно потекло тревожно - то рывками, то невыносимо медленно. Началось это тогда, когда Гестас увидел, что не потерян врагами и за ним идет погоня.
Однажды обернувшись, он поначалу не обратил внимания на скользившие вдали три светлые точки, приняв их за степное мерцание. Но вскоре оказалось, что точки раздается в пятнышки, мельтеша и приплясывая в сильном галопе.
Сердце дрогнуло: кто же это за ним? Кто выследил? Ведь он удачно обогнул стороной два или три варварских становища и от дорог держался вдалеке. Вся степь светилась, и никого не заметил он на своем пути, не чувствовал на себе засадного, стерегущего степь глаза... Или от самых стен Танаиса потянулся за ним предательский гон?
Гестас пустил коня во весь опор, но лишь покрыв полтора десятка стадиев, вновь опасливо оглянулся - и весь похолодел: преследователи легко доставали его! Он уже различал коней и фигуры всадников: и кони, и всадники были одного цвета, но не степной отблеск лунного сияния лежал на них - преследователи отсвечивали мертво, как отдает лунный свет пепел, пепел давно остывшего костра.
Они нагоняли, и Гестас судорожно глотал воздух, еще не веря, что обречен.
Не то их кони были свежее и сильнее скифского жеребца, уносившего Гестаса от бесславной гибели, не то вовсе не люди, а злые духи посланы ему вдогон. Мелькнуло воспоминание о всадниках Ветра, недобрым предчувствием пролетевших над Городом. Перехватило дыхание, и Гестас горячо зашептал, призывая на помощь владыку Олимпа.
Навстречу появилось знакомое Гестасу троехолмие, и он понял, что перед ним последняя надежда на спасение: обмануть преследователей - у ближайшего холма постепенно забрать правее, сделав вид, будто уходишь к дороге, к разъездам бенефициариев или ближайшему сарматскому стану, но, спустившись по долгому пологому склону, сразу вильнуть влево, обогнуть холм петлей и гнать что есть сил назад, в обратную сторону, гнать, пока не появится надежда, что отрыв непреодолим, а преследователи сбиты с толку. Много времени пропадет, но тогда не преступление и рискнуть - держаться поближе к побережью и наверстать дорогу.
Гестас пустил коня по склону, вильнул влево и, немного переждав, чтоб не столкнуться с врагами лоб в лоб, поскакал в обратную сторону.
Он долго скакал. Уже казалось ему: чересчур долго - и вот-вот выскочит он прямо под стены Города и наткнется на тех безмолвных, как тени, меотов.
Наконец он сумел успокоить себя и остановил коня.
Пели цикады, и молочная белизна степи все плыла и переливалась вокруг. Повернувшись назад, Гестас долго, до рези в глазах, вглядывался в даль своего обманного пути, но пепельные блики врагов больше не появились.
Легко выдохнув остатки тревоги, Гестас тронул коня и помчался по короткой дороге.
Теперь вновь он скакал в спасительном одиночестве, и быстро текли часы покоя и удачи...
Но беда была хитра и подстерегала опять. Три часа удачного пути погибли разом, в одном роковом миге.
Враги вынырнули впереди из-за холма столь внезапно, что Гестас с испугу лишь осадил коня, и тот замер на месте. Пепельные жеребцы уже не мчались, а падали навстречу, словно камни. Пепельные всадники с бледными гладкими овалами вместо лиц померещились Гестасу, они невозмутимо правили своими холодными, стремительными жеребцами.
Гестаса охватил ужас.
Они знали! Знали, что путь его ведет к Белой Цитадели, и верно разгадали его уловку!
Предательство! Предательство! - застучало в висках.
Конь, почуяв беду, сам рванулся в
