(песня)
Как пошла п
а
нья по своим новым сенем,
Как по чясту, как по чясту из окошецка смотрела:
Ежно из поля, из п
о
ля да из далека циста п
о
ля.
Ежно едут поедут да все кнезья-боер
а
,
В торок
а
х везут кнезя да все кровавоё платьё.
Выходила млада панья на прекрасноë крыльцë,
Не дошедши млада панья по низкому целом довела. «Уж вы здрастуйте, кнези-б
о
ера,
Вы видали ли кнезя моего-то бывшего пана?»
Как перьвой кнезь слово молвил:
«Мы его видом не видали».
Как второй-от слово молвил:
«Да мы слыхом не слыхали».
Как третей-то слово молвил:
«Уж мы столько видали:
Ево доброй конь рыштет по далеци цисты полям
Ево черкасько седелко по пуд-ц
е
реву волоцилось,
Ево шолковой повод копытом лошадь заступает,
Ево шолковая плетка лютою змею извивает,
Ево буйная глава под ракитовым кустышком,
Ево русые кудри вихорем-ветром разн
о
сило,
Ево ясные оци да ясны соколы разносили,
Ево церные брови церны вороны расклевали,
Ево бело тело серы волки расторгали».
Как пошла млада панья со своих новых сеней,
Как будила млада панья своих маленьких детей:
«Уж вы станьте, пробудитесь, мои маленьки детки!
Как у вас-то малых деток света-батюшка не стало.
А у меня-то младой панї бывша пана не стало!»
Как на другой день млада панья в зеленом лесу гуляла,
Во пригоры рвала траву васильевску,
Во прикру ты шшипала цветы лазоревы
И прикладывала ко свомїм бел
ы
м шшекам:
«Будьте столько же аленьки, мої паныны шшецьки!»
Как на третий день млада панья во замуж выходила:
«Господа-ле, вы, господа, ко мне завтра на свадьбу,
Хлеба-соли кушать, вина-пива пити!»
Паньюшка по сеницкам похаживала,
Хлопцика за ручьку поваживала:
«Пойдем ты, хлопцик, на кружельский двор,
Возьмем мы, хлопцик, чярочку винца и братыньку пивца,
И выпьем мы, хлопцик, по чярочки с тобой:
Ты за мое здоровьїце, а я за твое.
Ты-то будешь пьяный, а я весела.
Ты будешь плесать, а я буду скакать.
Мой-то пан уехал во больш
о
гулять,
Меня пан оставил горе горевать, т
о
ски-тосковать.
Я ведь не умею горе-горевать, т
о
ски-тосковать
Тольки умею скакать да плясать!»
Мало по малу сам-от пан на двор.
Выскоцил хлопцик — из полу-окна,
Выставил хлопцик правую руку, а левую ногу.
Отсек пан у паньюшки по плець голову:
«Вот тебе, паньюшка, чяроцька винця, да братынька пивця,
Вот тебе, паньюшка, скакать да плясать».
Скоморох уверенно заключил:
— Слышь, Московка! И сколько сказок не перескажешь тебе, и сколько песен не перепоешь, уж всегда перва жонка заведет эту машину, што напутает все. Правильно все! Как я говорил, так и есь!
Жонки не соглашались. Помор остановил возникающий шум следующей сказкой.
18. Кожа
Два брата жило. Один наживной был — другой нет. Невески не советно жили и пристали, штобы делиться. Стали делиться. Ну, как? Все больше старший брат наживал, — ему все и идет.
Разделились: старший брат живет боhато, младший — бедно.
Жона ему говорит:
— Хоть бы какие делишки в лесу нашел, дрова бы возил.
Поехал он за дровами в лес, лошадь с горки побежала да башку свернула.
Приташшил домой мертву кобылу кожу драть.
Жонка завыла:
— Да как это…
— Да вот с Лисьей Горки побежала, башку свернула.
Кожу содрал, померзла кожа. Говорит жоны:
— Давай кису под товар, продавать кожу повезу, товару накуплю.
— Да што тебе за кожу-то дадут? Много два рубля. Каково товару купишь на два рубля-те?
— Да уж давай.
Пошол с кожей. Далеко город-от был, он к попу заколотилса, а поп в город уехал, попадья ево и не пустила в избу: иди на сеновал.
Он загленул в окошко, а у матушки меликают, меликают танци. И угошшенье на столе, бутылки наставлены. Повалилса он на сено. Поп вернулса, заколотилса, попадья сейчас бутылки в комод, все прибрала. А гость:
— Куда мне теперь?
— А вот в сундук полезай, — и заперла ево.
Поп лошадь заставать пошол, а прохожий «кх, кх».
— Хто тут? Да как можно здесь прохожему человеку ночевать, пойдем в избу.
И привел ево, посадил за стол, а тот кожу под стол.
— Матушка, нет-ли чево выпить?
— Нет, што ты? Я думала, ты из города чево привезешь.
— Да ведь ты запаслива, может и осталось.
— Нет, ничево нет, я тебе ничево не сказала, как поежжал, думала, сам знаешь. Нету, нету.
Прохожий на кожу наступил, она замерзла и скрипит.
— Што это у тебя? — спрашивает поп.
— Гусли поют.
— Што же они поют?
— Они поют, што в комоди у матушки выпивка есть.
— Ну, уж это пустота. Матушка сказывала, ничево нет.
— Я уж їх сколькой год держу, они у меня не врут.
А матушка:
— Да што это он? Говорю, ничево нету, да неужели я то уж не знаю…
— Ну, а все же, матушка, давай посмотрим.
Посмотрели — в комоди бутылки.
— Ах, я позабыла, што ведь оставалось малешенько; вот позабыла-то, верно, ведь верно, што оставалось.
Сели, выпивают, а кожа опять заскрипела.
— Што жа это теперь гусли поют?
— А они поют, што у попадьї в сундуки живо тело.
А матушка тут:
— Ну, уж это пустота. Ангелы, да я твоего ночлежничка высажу! Што он!..
— Ну-ка, давай ключи.
Матушка ключи со слезьми вместе принесла. Открыли сундук — там гость сидит.
Поп ево узнал и говорит прохожему:
— Ради бы боhа, возьми ты сто рублей и утопи этот сундук.
— Можно.
Поташшил сундук к реки, тот там взмолилса:
