— Не двигайся, хорошо. Не двигайся, малыш, пожалуйста, — всхлипывает она, выезжая на дорогу. — Просто держись. Я отвезу тебя куда-нибудь в хорошее место. Туда, где тебе помогут. Я пойду с тобой. Я никому не позволю плохо с тобой обращаться. Прости что плачу.
Она выглядит как Шелли.
Спокойствие затопляет меня. Оцепенение. Веки тяжелеют. Все становится таким далеким.
— Я во всем виноват, — говорю я. — Тебя украли из-за меня, — выдыхаю слова.
— О чем ты? — она выглядит бледной и ошеломленной, покрытой слезами и кровью. Моей кровью.
— Я не думал, что она решиться, — шепчу я. — Она сказала, что ты будешь моей, — тело кажется таким легким. Мой голос едва слышен.
— О чем ты говоришь, Люк? О чем?
— Шелли.
Я так устал. Я просто не мог оставаться в сознании.
ГЛАВА 4
Лукас
Я вижу светлые волосы Леа, они сейчас короче. Все размыто. Очертания ее лица и тела размыты, как на старой, испорченной фотографии.
Мои руки болят.
Глаза закрываются, когда сердце бешено колотится в груди. Знаю, это ее волосы. На самом деле, я не вижу ее лицо, но Леа передо мной. Я хочу прикоснуться к ней, но, кажется, она не знает, что я здесь.
Леа.
Мой желудок сжимается, будто он изголодался по ней.
Сквозь полуприкрытые веки, я наблюдаю, как она перемещается по комнате. Я не знаю, в какой комнате нахожусь, но чувствую умиротворение, потому что она здесь, со мной.
Мой желудок скручивает от нужды и становится немного неприятно, когда боль в обеих руках усиливается. Я опускаю взгляд на руки и вижу, что они лежат передо мной на подушках.
Простыни белые. Я никогда не покупаю белые простыни.
Когда я осматриваюсь, пульс учащается. Я вижу металлический столб, который держит пластиковый пакет, и тонкая трубка тянется к правому локтю.
Ох, бл*дь.
Я в гребаной больнице.
Одна рука поднимается по своей собственной воле. Это движение отдается болью, и мне хочется застонать. Стиснув челюсть, чувствую, как тело начинает дрожать.
Леа...
Я слишком устал, чтобы выяснять, как произнести ее имя, но я все еще могу видеть ее. Я слышу бип-бип-бип. Она поворачивается ко мне, и я вспоминаю, как Леа вела мою машину. Почему она вела мою машину?
Может, она расскажет мне, потому что она подходит к кровати и внимательно смотрит на меня. Одна рука поднимается к моему лбу, нет к векам. Яркий свет и у меня болит голова.
— Привет.
— Леа, — хриплю я.
Мне это не нравится. Где Леа?
Я смотрю налево и направо, переполненный ужасной болью в руках, стараясь изо всех сил отвлечься от нее, думая об ощущение тошноты в желудке. Затем я слышу крик, вижу вспышку белых волос, и я в еще большем замешательстве, потому что Леа плавно двигается ко мне — моя настоящая Леа — с радионяней в руке. Это радионяня Эхо. Для времени, когда у него ночные кошмары.
Веки тяжелеют, и я закрываю глаза. Истощение ослабляет меня, будто все это... нереально. Это фальшивка, вызванная таблетками. С трудом открыв глаза, я вознагражден лучшим зрелищем в мире.
Она наклоняется и целует меня в щеку. Ее лицо светится любовью. Ее руки гладят мои обнаженные плечи. Я голый?
— Привет,— говорит она и садится рядом со мной на белое постельное белье. Ее взгляд согревает мою кожу.
Я наблюдаю, как она тянется за чем-то рядом с кроватью. Наклонившись ближе, она улыбается, и что-то холодное скользит по моим ушам. Я снова могу сфокусироваться на вещах.
— Лучше? У тебя были линзы... но я принесла очки. — Она мягко улыбается.
Позади нее смотрит другая Леа. Я задаюсь вопросом, хорошая она или плохая. Что-то происходит, но я не могу сказать что. Я так устал, и ничего не помню, какой день или где мы.
Я снова смотрю на свои руки, а затем на Леа. Я пытаюсь коснуться ее взглядом, потому что не могу руками. Чувствую себя так странно. Как будто я не на кровати.
Она кладет руку мне на ногу.
— Я надеюсь, что ты не злишься на меня. Я не знала, что делать, поэтому позвонила Рэймонду. Ты помнишь что-нибудь с Денвера? С больницы?
— Я не люблю больницы,— хриплю я.
— Я знаю, что не любишь. — Ее голос немного печальный. — Ты там недолго был. Они прооперировали твое запястье... вот это, — говорит она, потянувшись к моему левому запястью. — Потом мы доставили тебя в Вегас.
— Я в Вегасе? — сглатываю я, несмотря на сухость в горле.
— Да. Лана ухаживает за тобой.
Лана позади нее приподнимает брови. Как Леа. Тройняшки. Нам ведь не хватает еще одной?
Я хочу коснуться Леа, но руки так болят.
Леа продолжает говорить, но я не могу разобрать слов. Она выглядит так, будто все еще любит меня. Она не оставила меня. Но она должна.
Я тянусь к ней, несмотря на боль в руке.
— Леа...
Она встречается со мной взглядом, ее глаза наполнены любовью.
— Что-то не так?
Слова застревают в горле, и я смотрю на свои руки. Не могу поверить, что так их испортил. Не верится, что Леа видела, как я вышел из себя подобным образом.
Я пытаюсь двигать руками, чтобы закрыть лицо, но они так сильно болят, поэтому останавливаюсь. Обычно я бы сделал это в любом случае, но...
В этот раз я просто не могу. Слишком устал.
Я отворачиваюсь от нее и пытаюсь сдержаться. Это не срабатывает. Я чувствую, как слеза скатывается по щеке, стекая к подбородку. Я всегда был таким. В детстве я плакал, когда уставал.
Я закрываю глаза.
Чувствую ее руки на моей голове и щеках. Они такие мягкие и холодные.
— Лана сказала, что у тебя лихорадка, — говорит она мягко. — Как твои руки? Я знаю, они, должно быть, болят. Особенно эта. — Она касается левого плеча.
Леа гладит мое лицо. Я пытаюсь согнуть пальцы, потому что не заслуживаю ничего, кроме боли.
— Ты устал? Хочешь поспать? Лана может дать тебе что-нибудь, если нужно.
Я быстро открываю глаза.
— Нет.
— Ладно. — Она садится ближе ко мне и гладит мои волосы.
Я знаю, что должен сказать ей. Будет разумным позволить ей возненавидеть меня.
Но я не говорю.
Я позволяю себе чувствовать ее руки. Именно об этом я мечтал. О Леа, когда она прикасается ко мне. Я часто думал, почему у меня не было других проблем. Наркотики или алкоголь. Еще больше траха. Но всегда была Леа, которая сдерживала меня.
Я хочу сказать ей об этом. Поблагодарить ее. Но я плохо себя чувствую. Я ненормальный. Она не знает, что я за человек.
Мои мысли обрываются, и в следующее мгновение, могу сказать, что меня сейчас стошнит. Я открываю глаза. Хватаю подушку, прижимаю к своей груди, и меня рвет на стерильную белую ткань. Оттого, что хватаю подушку, руки болят еще сильнее, и от этого я чувствую себя еще хуже.
— Я нехорошо себя чувствую. Я хочу остаться с тобой, Шелли.
— Не в этот раз, Люк... Мне жаль...
— Я дам тебе еще болеутоляющего, — говорит сестра Леа. — Тебе нужно поспать, хорошо?
Я продолжаю лежать, когда чувствую, как она шевелит мою капельницу. Что со мной не так? Мне не нужны лекарства, чтобы избавиться от боли. Мне просто нужна боль. Когда кто-то протирает мою шею и грудь полотенцем, я не двигаюсь. Теплое полотенце касается моего лица, и я чувствую дуновение воздуха, когда на мне поправляют одеяла. Левая рука сдвигается, и я стискиваю зубы.
— Прости — Холодные руки касаются левого бока. — Нам нужно перевязать это.
— Мне жаль... — голос Леа возле моего уха. Ее нежная рука гладит мое лицо.
Ее сестра возится с моей рукой. Я пытаюсь не обращать внимания, но это чертовски больно, и вынуждает мою голову, лицо, и шею гореть.
— Ты можешь... идти, — говорю я между затрудненными вдохами.
Тишина повисает в воздухе.
— Ты знаешь, я не хочу уходить.
— Ты должна.
Ее нежная рука на моем бицепсе, контрастирует с болью в левой руке.
— Я люблю заботиться о тебе, — говорит она. — Я хочу быть здесь.
Лана поднимает мою левую руку за локоть, и я чувствую прохладную подушку.
— Все сделано, Леа. Держи меня в курсе.
Я глубоко вдыхаю с закрытыми глазами. Я ощущаю уход Ланы.
Снова открыв глаза, рядом только Леа. У меня дежавю из прошлого. От воспоминаний кружится голова.
— Лукас, у тебя никого нет. Кто будет заботиться о тебе?
— Я не уйду. Пожалуйста, не пытайся заставить меня. — Ее мягкие руки остаются на моей коже. Чувствую, как матрас прогибается под ее весом. Осторожно перемещаясь рядом с моей правой рукой, которая по-прежнему опирается на подушки, Леа устраивается рядом. Бедро к бедру, плечом к плечу. Я чувствую ткань ее одежды на своей разгоряченной коже. Ее нежная рука на моей груди. Опустив щеку мне на плечо, она выдыхает мое имя.
Ее тело мягкое и теплое. Мое холодное и дрожит.
***
Леа
Почти два года. Вот как долго мы делили стену. Я думала, что знаю о нем многое. Я ошибалась. Сейчас я вижу, что он делал. Он собирал факты обо мне, но он был жадным, чтобы обмениваться ими. Я знала его привычки, знала звук его шагов, как ощущается его рука, мягкость его волос и громыхание его голоса — я была одураченной.
