— Договорились, Зак. Потом расскажешь подробности. Ты же знаешь, я пишу книгу по юриспруденции, этот случай довольно любопытен.
— Там видно будет, дружище. Я тебе крайне признателен. Удачи!
Затем я позвонил Долли, попросил ее быть убедительной в беседе с немецким юристом, а заодно поручил дозвониться до офиса Эдгара Моста и назначить на следующий день время аудиенции по вопросам кредитования его шатающегося банка. Для короля Андорры он бы нашел минутку — в этом я не сомневался.
Потом настала очередь Пауля.
Видимо, сам Мильке уже переговорил с ним и попросил о помощи, потому что этот немец оказался на удивление любезен и с радостью дал мне координаты куратора агента Генри, которого назвал Францем Дитлем. Его расположение обошлось мне всего лишь в тысячу марок, которые Берндт должен был передать ему на следующий день. Так пообещал Мильке и я не хотел на пустом месте подводить старика.
С Дитлем мы встретились на Инвалиденштрассе, в парке у невысокого, в три этажа, но очень помпезного здания старой прусской постройки конца прошлого века. Капал противный холодный дождь и, бредя по мокрым дорожкам парка, я очень боялся простудиться. Бедняга Берндт держал надо мной зонт, самоотверженно подставляя свою спину и задницу под мелкие капли и переводил наш разговор.
Франц Дитль оказался среднего роста человеком, на носу которого навсегда застыли два пятна от тяжелой оправы очков. Ничего страшного в нем не было, а простенький плащ и не первой свежести желтая сорочка, усыпанная дурацким красным горошком, выдавали внимательному наблюдателю не очень благополучное материальное положение служаки из тайной полиции. Удивительно — куратор одного из главных банкиров страны практически нищий. Неужели Мильке так выдрессировал своих сограждан, что даже мысли о небольшом гешефте для личной пользы у них не возникало? Это суметь нужно! Видимо, правду вещали западногерманские газеты, когда утверждали, что щупальца "Штази" проникли всюду.
Дитль наотрез отказался объяснять, чем вызван иррациональный страх Генри, он только часто моргал близорукими глазами и загадочно улыбался. Но мне на самом деле было глубоко плевать, что там произошло в далеком прошлом — главное, что сейчас то незабываемое событие могло сослужить мне хорошую службу.
Когда в общих чертах Франц уяснил свою задачу, он сообразил, что подобного шанса продать себя за дорого у него больше никогда не будет. Дитль легко просчитал, что его присутствие требуется для того, чтобы Мост не смог возражать. А Мост — это деньги, это очень большие деньги. Было видно, как отчаянно он пытается догадаться о том, какая сумма не спугнет меня. Сто тысяч марок, миллион, может быть, десять миллионов? Если бы я приехал на встречу на своей обычной машине — он бы назвал последнюю, но, помятуя о том, на чем погорел Шальк, я заставил Берндта найти неприметный Trabant и хоть и проклял его создателей за ненависть к человечеству, но в конечном итоге этот простой шаг сберег мне приличную сумму.
Судьбу Моста Дитль оценил в шестьсот тысяч дойчмарок. И затребовал аванс в сто тысяч.
— Шестьсот тысяч за получасовой разговор, в котором вы просто будете сидеть рядом и надувать щеки для важности?
— Герр Майнце, я ведь не дурак. Я понимаю, что с Генри вы будете встречаться не ради организации школьных утренников. Не верю, что сумма, о которой вы станете говорить, меньше, чем сто миллионов. Я хочу чуть больше, чем полпроцента — разве это много?
Мне стало весело, потому что знай этот Франц, о каких суммах пойдет речь на самом деле — его бы тут же хватила кондрашка.
— Хорошо, Франц, вы получите ваши деньги. Но в таком случае я хочу быть уверенным, что в будущем вы сможете явиться ко мне по моему первому требованию. Если мистер Мост вдруг закусит удила и начнет самостоятельную игру, я хочу иметь под рукой человека, который напомнит ему, кто он такой на самом деле. Каждый ваш визит в будущем я оценю в сто тысяч долларов. Вас устроят такие условия?
Он не верил своему счастью и очень боялся его спугнуть, поэтому даже не напомнил мне, что требовал аванс. Но я и сам помнил об этом, потому что договор дороже денег.
— Берндт, завтра герр Дитль явится в твой офис и ты выдашь ему вексель Commerzbank на сто тысяч. Дай ему визитку, чтобы он не заблудился. Вечером мы позвоним, назначим точное время нашего мероприятия. Остальное — после встречи с Генри. Никаких расписок не нужно. Мы все прекрасно понимаем, что сотрудничать лучше, чем обманывать.
Мы как раз сделали полный круг по парку и оказались неподалеку от нашей кургузой таратайки. Неподалеку маячила машина с людьми Тома и с ним самим, но, видя, что все спокойно, высовываться они не стали. Я протянул Дитлю руку и удивился, что простым рукопожатием он смог выразить так много: благодарность, обещание быть верным, необыкновенные надежды на будущее. Не было произнесено ни одного слова, но все встало на свои места. Вероятно, этому умению нужно долго учиться.
Вечером позвонила Долли и сообщила, что герр Мюллер, прежде чем браться за не традиционное для себя дело, хотел бы встретиться со мной лично и просил назначить время. Она сама нашла в моем расписании на следующую неделю окно и вписала его туда, оплатив ему перелет из Берлина в Лондон. И второе ее сообщение было о том, что герр Мост будет счастлив принять меня завтра в шестнадцать часов в своем офисе на Французской улице.
Не знаю, волновался ли перед встречей со мной герр Эдгар, но сам я, собираясь выкрутить ему руки и выпотрошить его жирную тушку, был спокоен, даже немного весел. И никакого беспокойства.
Приемная вице-президента Staatsbank выглядела солидно. По-немецки основательно, массивно, с легким намеком на современность. Но до музейного облика головной конторы какого-нибудь BNP или Paribas, до великолепия швейцарских UBS или SBC немецкому банку было очень далеко. Не тот масштаб.
Сам Мост был похож на Коля, с которым его часто сравнивали, только очень издалека. Такой же толстый и степенный, но не столь высокий, он мог бы вполне послужить натурой Кукрыниксам, решившимся изобразить в своей карикатуре зажравшегося буржуина. Кудрявящиеся редкие волосы на лысеющей голове, кустистые брови, круглые щеки, модные очки на мясистом носу — идеальный типаж.
Он был шире меня втрое и во столько же раз опытнее, но не я должен был бояться его, а он — меня.
При герре Эдгаре имелся переводчик — несимпатичная юная немка, чем-то неуловимо похожая на того репортера Шрайбикуса, бывшего уже долгие годы главным героем школьных учебников немецкого языка в СССР. Краем глаза я отметил, как едва заметно сморщился Берндт, сопровождавший меня в качестве доверенного лица. Девочка ему не понравилась.
Ее присутствие меня насторожило. Мне совсем не хотелось светить нашу сделку перед переводчиками — хоть моим, хоть его. Тщательно подготовив встречу, я выпустил из виду одну немаловажную деталь: герр Мост не говорил по-английски, а я ни слова не понимал на немецком!
Пока я придумывал способ выкрутиться, немец радостно протянул мне свои клешни — каждая размером в три моих — сграбастал мою правую ладонь и осторожно потряс ее. Наверное, он был очень силен и поэтому крайне осторожен, но все равно впечатление это рукопожатие произвело самое тягостное — как будто я маленький ребенок, оказавшийся в пещере у великана.
Про себя я подумал, что такими руками, как у герра Моста, лучше всего в царских застенках ноздри бунтовщикам рвать, а не подписывать ведомости золотым пером. На такого борова давить — себе дороже. А коль этот улыбчивый Винни-Пух добрался до самого верха банковской иерархии и теперь собирается запродать свой банк идеологическим конкурентам, то свои пальцы в его пасть я бы не стал рисковать складывать никогда. И уверенность моя в успехе предприятия начала испаряться со стремительностью апрельского снега.
Он был в себе уверен, он находился на своей территории, говорил на своем языке, он диктовал правила. А мой Дитль сидел внизу, в машине, дожидаясь приглашения.
— Я представлял вас себе совершенно по-другому, — сказал я и ни капли не покривил душой.
Целую четверть часа мы говорили обо всякой ерунде: о Стене, ставшей в последние дни idea fix для всей Европы, о надвигающихся переменах, о свободе и демократизации общества, о важности банковской деятельности в регулировании экономических проблем. Затем разговор свернул на андоррские вина, и я пообещал прислать как-нибудь пару ящиков с виноградника моего министра финансов — месье Перрена, который был лучшим экспертом в этом вопросе. Я не знал, как заикнуться о главной теме разговора, а Мост тоже не спешил перейти к конкретике.
Что бы я сейчас ему не предложил — все выглядело бы жалким лепетом.
Но когда я, набравшись храбрости, все же заговорил об обещанном кредите, Мост бесцеремонно перебил меня:
