Алекс молниеносно обернулся. Пухлый сержант Джонс стоял со служебным пистолетом, медленно опуская его ствол вниз.
— Я ношу его в кобуре под мышкой, шеф... — сказал он негромко Паркеру. — И всегда, когда этим голубчикам объявляют их судьбу, скрещиваю руки на груди, как Наполеон... А в одной из этих рук я и держу его со снятым предохранителем и пулей в стволе... на всякий случай.
Но Паркер не расслышал его последних слов.
— Ты, Дьявол. — Агнес Стоун смотрела на Алекса страшным, полным отчаяния взглядом. Потом она выхватила руку из кармана фартука. Но в этой руке не было оружия. Она мгновенно поднесла руку ко рту.
И в этот момент случилась вторая неожиданная вещь: Джоан Робинсон пулей вылетела из своего кресла и повисла на ее руке. За ней вскочили Николас Робинсон и остальные присутствующие. Через минуту Агнес стояла с наручниками на руках, неподвижная, бледная и совершенно спокойная.
Паркер с силой разжал ее стиснутую ладонь и вынул оттуда маленькую белую ампулу.
— Цианистый калий... — пробормотал он и покивал головой. — Я думаю, что, пожалуй, это окажется цианистый калий.
Сержант Джонс положил руку на плечо Агнес.
— Пойдемте... — сказал он спокойно.
Она двинулась впереди полицейского, неестественно выпрямившись, с поднятой головой в белой крахмальной шапочке. Их провожали взгляды всех присутствующих. И лишь старая женщина в коляске даже не дрогнула и по-прежнему смотрела невидящим взором в бесконечное пространство, равнодушная и неподвижная, как изваяние.
Глава XXVI
«Но как это вообще было возможно?»
Автомобиль тронулся.
— Но как это вообще было возможно? — спросил Паркер, глядя в широкую спину водителя.
Джо ответил не сразу. Он сидел вполоборота и смотрел через заднее стекло на освещенные окна Норфорд Мэнор. За ними поочередно выезжали на дорогу другие машины, прорезая темноту белыми крыльями фар. Джо вздохнул и, повернувшись, сел поудобнее, устроившись в углу полицейского автомобиля.
— Думаю, это был человек с болезненно развитой фантазией... — сказал он. — Я вынужден признать, что никто и никогда не подводил меня так близко к поражению. Не говоря уже о том, что если бы не твой неоценимый Джонс, он, в конце концов, убил бы меня, беззащитного, как ребенка. Я слишком разболтался. Я всегда знал, что именно риторические склонности в один прекрасный день станут причиной моей гибели. К счастью, наша полиция была начеку.
— Да... — Паркер в темноте щелкнул пальцами. — Полиция начеку! — добавил он язвительно. — Если бы не ты, опасаюсь, что я, а вместе со мной и весь мой штаб детективов, дактилоскопистов, экспертов и компьютеров преспокойно уехали бы отсюда, оставляя на свободе эту парочку убийц, свободных и счастливых, как пара голубков! Но расскажи, наконец, как ты до всего этого дошел?
— Уже в первый день, когда приехали Кемпт и Джилберн, мне очень не понравилась загадочная смерть одного из наследников старой леди Эклстоун. Ибо Патриция была для меня прежде всего одним из наследников огромного состояния, единственным владельцем которого являлась доживающая свой век парализованная старушка. Самоубийство Патриции тоже казалось по меньшей мере загадочным. Вынула ключ из двери — зачем? Приняла цианистый калий во время чтения книги? — Почему? На книге найден отпечаток дьявольского копыта, но в комнате умершей не найдено никакого предмета, который мог бы этот отпечаток оставить. Ночью, перед смертью, повернут лицом к стене портрет Джона Эклстоуна, потомком которого в десятом поколении она и была, а нам, в свою очередь, известно, что род Эклстоунов по воле Дьявола был обречен на гибель именно в десятом поколении. Мне трудно было вообразить себе, что эта несчастная женщина, измученная долгой тяжелой болезнью мужа, начала вдруг вытворять какие-то дьявольские штучки, перед тем как покончить с собой. Кроме того, мне показалось неправдоподобным, чтобы эта, как-никак, порядочная, хотя, быть может, действующая иногда под влиянием внезапного импульса женщина могла вторично заморочить голову бедному Джилберну, а потом снова разрушить его жизнь, даже не написав ему нескольких прощальных слов с объяснением своего шага. Этот ключ на столе тоже вызвал недоумение. Если она приняла цианистый калий, дочитав «Пигмалион» до 110-й страницы, потому что книга была раскрыта именно на этой странице, когда ее нашли умершей, то зачем вынимала ключ? И наконец, что в «Пигмалионе», этой милой и мудрой комедии, может вдруг стать причиной такого рода решения?.. Я не мог ответить себе на все эти вопросы. Но я приехал, прежде всего, потому, что меня встревожило повторение явлений, сопровождающих смерть Патриции Линч. Снова перевернут портрет, и опять следы Дьявола появились в Гроте. Это еще больше укрепило меня в уверенности, что Патриция была убита. Ввиду этого возникал вопрос: кто мог убить ее в собственной комнате? Кто-то, от кого она спокойно приняла бы яд, не отдавая себе в этом отчета? Для такой возможности подходили практически все домочадцы, кроме Николаса Робинсона, которого могла заметить Джоан, если бы Патриция попросила их дать ей лекарство. Это могла сделать Синди, горничная, которая, наверно, заглядывает в комнаты дам, спрашивая, не нужно ли чего-нибудь перед сном. Это мог сделать старый слуга, кухарка, медсестра, доктор, даже Ирвинг... Я исключил, после обдумывания, Кемпта, потому что было менее всего правдоподобным, чтобы он среди ночи мог вручить ей порошок. Конечно, его мог дать ей также Джилберн, провожая домой. Она ведь жаловалась на головную боль. Она могла принять порошок во время чтения книги и умереть. Но тогда она не вынимала бы ключ из замка. Итак, если Патриция Линч была убита, то, безусловно, этого не мог сделать Джилберн, потому что он единственный из подозреваемых, кто не находился ночью в доме и не мог выйти, заперев дверь другим ключом и оставив настоящий ключ от комнаты на столе умершей. Впрочем, предмет, который нанес отпечаток дьявольского копыта на книге, должен быть принесен извне. Но не от Джилберна, потому что самый невероятный шанс, по теории вероятности, не оставлял никакой возможности предполагать, что Джилберн сделал оттиск на одной из страниц, а Патриция, дочитав как раз до этой страницы, приняла яд. Тогда где находился этот предмет, которым сделан оттиск на книге и на песке в Гроте? Если бы сама Патриция сделала оттиск, ей пришлось бы выйти из комнаты, спрятать этот предмет, а потом вернуться и отравиться. Это очевидная бессмыслица, принимая во внимание, что после ее смерти, этот предмет был снова использован для той же цели. Следы в гроте вновь появились и оказались идентичными. Этот факт имел двойное значение:
1. Джилберн не мог быть убийцей Патриции, поскольку не имел ночью доступа в дом и не мог сделать оттиск на книге, а потом спрятать предмет, которым оставил отпечаток. А ведь совершенно ясно, что след этот оставил убийца, с пока еще непонятной целью.
2. Повторение фокуса с портретом и вторичное появление оттисков копыт в гроте производило в первый момент удивительное впечатление. А именно: убийца хочет объявить о своем существовании и обратить внимание более тонкого наблюдателя на факт, что Патриция Линч не совершила самоубийства. В первый момент это было очень трудно понять. Если кто-то совершает убийство и ему удается убедить полицию в том, что убитый совершил самоубийство, казалось бы, он должен больше всего на свете мечтать о том, чтобы никогда себя не обнаружить и избежать правосудия. А между тем, наш убийца начинает действовать как полный безумец. Из этого можно было сделать только два вывода:
1. Что он действительно безумец.
2. Что он хочет свалить это убийство на кого-то другого и уверен, что ему это удастся.
Дополнительный и самый грозный вывод из вторичного переворачивания портрета и появления следов в Гроте был таков:
«Поскольку убийца действует дальше, дело не закончится убийством Патриции Линч, и в далеком Норфорд Мэноре произойдут какие-то новые события».
Конечно, убийца с самого начала имел надо мной огромное преимущество. Я не был на месте преступления сразу после смерти Патриции Линч, а с тех пор прошел целый месяц. Я не знал, к чему он стремится и что хочет сделать, а он, разумеется, знал это отлично. Факт, что смерть Патриции полиция признала самоубийством, указывал на то, что если он безумец, то, во всяком случае, наделен способностью весьма здраво рассуждать.
А если он не безумец, то мы имеем дело с необыкновенным талантом в мире преступности, провоцирующим полицию к возобновлению уже закрытого следствия по преступлению, которое уже произошло, и возможно, к открытию нового следствия по преступлению, которое еще не совершено. Эта невероятная уверенность преступника в себе побудила меня к немедленному выезду на место. По пути мне казалось, что если я даже не схвачу его, то, по крайней мере, парализую его действия до такой степени, чтобы он не совершил нового преступления. Между прочим, лишь для этого я как можно скорее отказался от своего псевдонима. Я хотел, чтобы все в Норфорд знали, что приехал, как-никак, профессионал по раскрытию преступлений. Со стыдом признаю, что тогда я даже не предполагал, что он настолько отважен, чтобы избрать именно меня в качестве свидетеля своего идеального алиби...
