Миновали ряд огромных комнат с высокими потолками. Комнаты были обставлены просто, но удивительно изящно: старинный буфет с резными створками, старинные напольные часы с такой же художественной резьбой, старый рояль с ажурным пюпитром, потертые, но уютные диваны, сверкающие овальные столики, стулья с готическими спинками, огромные напольные вазы…
Стены украшали картины, явно не купленные в ближайшем супермаркете, иногда старые фотографии.
Мне очень хотелось рассмотреть все это великолепие поближе, но хозяйка плавно двигалась вперед и останавливаться было невежливо.
Наконец Екатерина Михайловна привела нас в огромную комнату, которая, очевидно, служила одновременно библиотекой и кабинетом. Стены были заставлены тяжелыми черными шкафами, у окна располагался письменный стол.
В центре комнаты стояли кожаные кресла, расположенные вокруг черного журнального стола.
Комната выглядела одновременно мрачной и стильной.
– Прошу, – пригласила хозяйка.
Мы расселись вокруг стола.
– Чай, кофе?
– Спасибо, не стоит, – ответил Саша вежливо.
– Вы курите? – спросила его хозяйка.
– Нет.
– А вы?
Я подняла голову и взглянула ей в лицо. И обмерла от неожиданности.
Эта женщина была настолько красива, что слово «возраст» не имело к ней никакого отношения. Женщина с такими классическими чертами лица бывают красивы всегда: в молодости и в старости, но особенно, я думаю, в зрелости.
«Интересно, сколько ей сейчас лет?» – подумала я ошеломленно.
– Аня не курит, – ответил за меня Саша.
Я очнулась.
– Простите меня. Я на вас засмотрелась, – сказала я честно.
Женщина негромко рассмеялась. Смех у нее был приятный и искренний.
– Спасибо. Вы славная девочка. Не возражаете, если я закурю?
– Нет, – ответили мы в один голос.
Женщина достала из внутреннего ящика стола серебряный портсигар с ажурной монограммой.
Открыла его, вытащила тонкую черную папироску и щелкнула обыкновенной современной зажигалкой, лежавшей в том же ящике.
Зажигалка смотрелась неприятным диссонансом на фоне всей этой изысканной старины.
Екатерина Михайловна затянулась, выпустила струйку ароматного дыма, пахнущего ванилью, и спросила:
– Почему вас интересует этот человек?
И я поняла, что речь идет об отце Авдеева.
– Нам кажется, что он имеет косвенное отношение к делу об убийстве, – ответил Саша неожиданно пространно.
Хозяйка слегка подняла красивые брови и выпустила в сторону еще одно облако дыма.
– Волик? – спросила она удивленно. – Отношение к убийству?
– Не лично, конечно, – поторопился объяснить Саша. – Просто история эта… с родословной.
– Понятно, – ответила женщина спокойно. Посмотрела на меня и спросила:
– Как тебя зовут, детка?
– Анна, – ответила я.
– Хорошее имя, – одобрила хозяйка.
Встала с кресла, удалилась в соседнюю комнату. Вернулась назад с небольшой бутылкой шотландского виски и тремя старинными стопками.
Я таких никогда не видела. Стопки были на толстеньких «слоновьих» ножках, стекло отливало драгоценной синевой.
Екатерина Михайловна разлила виски по стопкам, подняла свою и предложила:
– За плохую память!
Я сделала маленький глоток. Виски обожгло горло едкой горечью.
– А почему за плохую? – спросила я, поставив стопку на место.
– Потому, что это самый лучший рецепт от бессонницы, – ответила хозяйка с легкой усмешкой. Еще раз внимательно посмотрела на меня и спросила:
– Сколько тебе лет, девочка?
– Двадцать пять.
Екатерина Михайловна откинула назад красивую голову, отягощенную густыми пепельными волосами, и рассмеялась. У нее были красивые зубы. У нее вообще было все красивое.
Отсмеялась. Посерьезнела.
Повернула голову в мою сторону и посмотрела на меня с выражением странной жалости во взгляде.
– У тебя многое впереди, – не то предупредила, не то пожалела она меня.
– Надеюсь, – ответила я дипломатично.
Екатерина Михайловна энергично кивнула.
– Правильно! Всегда так говори! Даже когда не думаешь.
Она помрачнела и опустила ресницы. Ее лицо неожиданно стало очень старым.
А я вдруг вспомнила, что видела эту актрису. Правда, не в театре. По телевизору.
Запись была давняя, еще черно-белая. Но даже в таком скучном цветовом раскрасе молодая Екатерина Михайловна смотрелась обворожительно. Что же это была за оперетта? Я не очень хорошо знаю музыку этого жанра. Кажется, «Фиалки Монматра».
«Карамболина, Карамболетта», – распевала Екатерина Михайловна, сверкая ослепительно прекрасной улыбкой. Пышные юбки небрежно взлетали вверх, демонстрируя великолепные стройные ноги, и это движение, которое в любом другом исполнении могло выглядеть вульгарным, выглядело у нее чуть ли ни по-королевски.
И вся она была как сгусток яркого ослепительного света, как солнечный ветер, каким-то фантастическим образом залетевший на Землю.
«Боже мой! – подумала я в благоговейном ужасе, смешанном с восторгом. – Сколько же ей лет?!»
Хозяйка дома, словно услышав мои мысли, подняла красивую голову и посмотрела мне в лицо.
У нее были широко расставленные серые глаза, не потерявшие своей изначальной яркости.
– Вы мне кого-то напоминаете, – сказала Екатерина Михайловна задумчиво. – Не могу вспомнить, кого именно.
– Говорят, у каждого человека на этой планете есть двойник, – ответила я.
– Да. Немцы называют это «доппельгангер». Но «доппельгангер» – не только внешний двойник. Считается, что «доппельгангер» – это зеркальное отражение человека.
– Как это? – не поняла я.
– Ну, например, если оригинал злой, то двойник будет обязательно добрым. И наоборот.
Она снова рассмеялась своим чудесным негромким смехом. По-моему, она все еще вполне могла околдовать любого мужчину. Какого только пожелает.
– Простите, я вас задерживаю, – извинилась хозяйка дома и поставила стопку с недопитым виски на стол. – Итак… Чем могу служить?
– Расскажите нам о том человеке, – попросил Саша. – Об Авдееве.
– Его звали Володя. В театре его называли Волик. Впрочем, почему я говорю в прошедшем времени? – перебила хозяйка сама себя. – Волик жив?
– Мы не знаем, – ответил Саша.
Екатерина Михайловна молча кивнула.
– Волик был очень красивый мужчина, – сказала она все в том же прошедшем времени. Очевидно, прикинула в уме нынешний возраст Волика. – И при этом в нем не было ни малейшей слащавости. Он был невероятно сексуален и мужествен. Внешне, разумеется.
– Почему «разумеется»? – спросил Саша.
Екатерина Михайловна пожала плечами.
– Потому, что он был артистом! Да еще и тенором! Что это за профессия для мужчины, прости господи… Все мужчины-актеры, которых я знала, были очень женственны. Уж не знаю почему, но профессия накладывает печать на характер. Поэтому я ни разу не выходила замуж за актера. Мне их капризов и в театре хватало.
– А сколько раз вы были замужем? – не утерпела я.
– Пять, – ответила Екатерина Михайловна, ничуть не удивившись моему вопросу.
– Ого! – сказала я с уважением.
Хозяйка рассмеялась.
– Вы думаете, что это я мужей меняла? Ничего подобного! Они от меня сбегали примерно через год совместной жизни. Мало кто может выдержать жену-актерку. Только Лешенька продержался до конца. Леша – это мой последний муж, – объяснила она нам. – Он был врачом. Хирургом. Умер два года назад прямо на обходе. Сердце… Простите, я снова отвлеклась.
Екатерина Михайловна взяла стопку и отпила еще глоток.
– Так вот, Волик был удивительно красивым мужчиной. Женщины по нему с ума сходили. Возле служебного входа вечно толпы дежурили. Причем ждали именно его.
– Ему это нравилось? – спросил Саша.
– Он считал это вполне естественным, – спокойно ответила хозяйка. – Он даже представить не мог, что может быть иначе.
– Он вступал в близкие отношения со своими поклонницами?
– Разумеется! – ответила Екатерина Михайловна, высоко поднимая брови. – Он без женщин просто жить не мог! Причем знаете, что самое интересное? Мне кажется, его привлекали не столько интимные отношения с женщинами, сколько атмосфера постоянного преклонения перед его красотой.
– Только красотой? – уточнил Саша. – А перед его талантом?
– Вот здесь у Волика были шаткие позиции, – ответила хозяйка с некоторым сожалением. – Голосок у него был, но слабенький. Первые роли он не тянул, пел вторые партии. Мне кажется, его это раздражало. Жаль, что для мужчин тогда не существовало профессии фотомодели. Вот там Волик был бы на месте.
Екатерина Михайловна отпила глоток и договорила:
– Он был бы суперзвездой.
– Расскажите нам о его жене, – попросил Саша.
– О которой? – спросила Екатерина Михайловна самым будничным тоном.
