- Считают, что у Никиты с головой нелады.
- Кто считает? – удивляется мужчина и даже на секунду отрывает глаза от дороги, чтобы
взглянуть на тебя. – Впервые слышу. Он же человек науки, уважаемый профессор. Хотя все
они не от мира сего.
Похоже, вы исчерпали тему, – повисает молчание. В твоем следующем вопросе нет ни
живого интереса, ни сочувствия, а только желание полностью удовлетворить свое
любопытство и больше никогда к этой истории не возвращаться.
- Вам плохо? – начинаешь ты осторожно. – У вас лицо какое-то мрачное. За Семеновых
переживаете?
112
Водитель по-прежнему смотрит прямо на дорогу, но он, похоже, тронут вниманием, –
уголок его губ, тот, что виден с твоей стороны, еле заметно приподнимается, а у глаза
собирается несколько морщинок. Правда, эти явные признаки хорошего настроения
испаряются по мере того, как мужчина отвечает:
- Семеновых жалко, конечно, но у меня и собственных проблем по горло. Мой хороший
товарищ исчез пару недель назад. Знаете, по телевизору иногда сообщают: «Без вести пропал
такой-то…», и не обращаешь на это никакого внимания. А теперь для меня это реальность.
Не пойму, что с ним стряслось. Он бы непременно предупредил меня, если бы собрался
уезжать из города. Я уже думаю о самом плохом…
Опять воцаряется тишина. Чтобы отогнать ее вместе с мрачными мыслями, посланник
Адель включает cd-проигрыватель, и остаток пути вы преодолеваете под какую-то
дурашливую иностранную песенку. Молча.
В отделении – это одноэтажный, скромный домик, засевший между «Центральной»
гостиницей и краеведческим музеем – водитель передоверяет тебя коротко стриженому
юнцу в мятой форме, по лицу которого будто бы размазана злобно-презрительная ухмылка.
Похоже, он кривит губы при виде тебя, но по мере того, как вы углубляетесь в недра здания,
становится ясно, что у парня атрофированы лицевые мышцы, его недобрая улыбка и глаза с
прищуром – это всего лишь неудачно застывшая маска. Юнец тихо объясняет, что Семеновы
очень влиятельные и уважаемые люди в городе, история их бедствий не может не опечалить,
а ты тем временем тщетно борешься с чувством, что его презрение и озлобленность все-таки
предназначаются тебе. Если на лице застыло такое отталкивающее выражение, невольно
станешь вести себя ему подстать, хотя бы в целях самозащиты.
Спустившись на подвальный уровень, вы еще некоторое время бродите по коридорам с
низкими сводчатыми потолками, и, наконец, кривой провожатый распахивает перед тобой
дверь в нужный кабинет. Это небольшое помещение с оконцем, как будто просочившимся в
потолок, за письменным столом курит Никита, около него сидит охранник, Адель бросается
к тебе откуда-то из-за двери.
- Слава Богу! – восклицает она и трясет твою руку. – Я так боялась, что вы откажетесь и
не придете. Спасибо! Спасибо.
У девушки красные от слез глаза, бледное личико трогательно припухло, и смотрит она
на тебя почему-то с надеждой. Ты впервые замечаешь ее уши, маленькие и не оттопыренные,
– прежде они всегда были скрыты распущенными волосами, а теперь на голове у Адель
тугой пучок, какой-то драматичный: видимо, пришлось забыть о прическах с того момента,
как она обнаружила тело Степана Михайловича. После смерти одного близкого человека –
мужа – Адель еще могла держать себя в руках, но инфаркт свекра и признание брата, это
было уже чересчур.
- Поговорите с ним, - умоляющим голосом просит твоя знакомая и нервно тычет пальцем
то ли в сторону Никиты, то ли в охранника. – Может, хотя бы вы…
- Адель, прошу тебя, - спокойно перерывает ее брат. – Я несу ответственность за
совершенное преступление, и это вовсе не тот случай, когда меня кто-то сможет
переубедить. Зачем понапрасну тревожить людей, тем более, не имеющих никакого
отношения ни к этой истории, ни к нашей семье?
- Ты не совершал никакого преступления! – несколько раздраженно вскрикивает Адель и,
скорее всего, не в первый раз.
- Милая, - в тихом, ровном голосе Никиты слышна дружеская нежность, - конечно, ты не
веришь. Это естественно. Но я убил Сысоя и признался именно потому, что осознаю, какое
это страшное преступление. Адель…
- А почему раньше не признался, раньше?
Никита молча курит.
- Вот видишь, - победоносно восклицает Адель.
- Ничего я не вижу.
113
- Ты не отвечаешь, потому что это глупо прозвучит.
- Адель, умоляю тебя, возвращайся домой, ты устала.
- Никита не признался раньше, - говорит девушка, обращаясь к тебе, - потому что не был
уверен.
- В чем? – уточняешь ты.
- В том, что это он убил Сысоя!
- Адель, еще раз, - на всякий случай Никита повышает голос и мрачно отчеканивает
слова, - Сысоя убил я. Ты – моя сестра и, естественно, отказываешься верить. Но я не
отступлю. А ты, если, как и прежде, будешь разумной женщиной, вернешься домой и не
станешь устраивать здесь сцен.
- Не надо указывать мне, что делать, - неожиданно спокойно отвечает Адель, смотря на
брата в упор. – Когда самый дорогой мне человек роет себе могилу, дома я отсиживаться не
буду.
- Могилу? – удивленно переспрашивает Никита. – При чем тут это? За убийство я отсижу
положенный срок.
- Литература! – как будто по-цыгански возглашает Адель.
Затем, по-видимому, отказываясь продолжать бессмысленный разговор, она отводит тебя
в сторону и шепчет:
- Умоляю вас, поговорите с ним. Он думает, что убил Сысоя, но это совершенно не так.
- Почему?
- Я знаю Никиту, а этого достаточно. Он не убийца, он даже не дрался в жизни никогда. А
чтобы заколоть человека статуэткой… Господи, какой он все-таки упрямый!
- Но я-то тут при чем? – с сомнением уточняешь ты. – Наймите лучше хорошего адвоката
или…
- Никита вас не знает. Мнение близких и знакомых для него сейчас не играет никакой
роли, потому что эти люди пристрастны. А у вас нет никакого интереса, и, значит, вы
сможете говорить с ним объективно. Пожалуйста! Вы моя последняя надежда. Поговорите с
ним…
Ты неуверенно пожимаешь плечами. Отказаться неудобно, тем более после того, как
глаза Адель вновь наполняются слезами, и, немного помявшись, ты все-таки соглашаешься.
- Сомневаюсь, что выйдет, - напоминаешь для проформы.
Адель не обращает внимания на твои слова, взяв под руку, она подводит тебя к Никите и
усаживает на стул.
- Пожалуйста, несколько минут, - обращается девушка к охране.
Сумрачный, молчаливый человек покорно встает и покидает комнату, закрыв за собой
дверь. По-видимому, Семеновы, действительно, пользуются в городе уважением и влиянием.
А тебе, как и прежде, хочется только быстрее вернуться домой.
Никита и ты сидите друг против друга, между вами зеленая, матерчатая поверхность
стола и грязная пепельница на ней. Адель затихает в дальнем от вас углу. Ее брат
продолжает курить и смотрит на тебя в недоумении.
- А, мы с вами, кажется, встречались на презентации, - неожиданно вспоминает он.
- Да, - подтверждаешь ты, мысленно удивляясь, почему никто в этом городе не считает
нужным угостить тебя сигаретой.
- Адель, это, в конце концов, глупо, - не выдержав, бросает Никита сестре.
- Расскажи, как ты убил Сысоя.
- Зачем?
- Я требую.
Помолчав с минуту, Никита нехотя признается, глядя тебе в глаза:
- В последнее время мы с Сысоем не ладили. Он занялся книжным бизнесом и решил
открыть по всей стране магазины, которые бы торговали бульварными романами, такая сеть
114
книжных салонов с пластмассовой мебелью и пластмассовой литературой по очень низким
ценам… Адель, ну, это странно, честное слово…
- Продолжай, - строго требует сестра.
- Хорошо… Мне его проект казался вульгарным. Я, наоборот, большую часть жизни
выступаю за очищение русской литературы, и Сысой об этом прекрасно знал. Разумеется,
такая книжная сеть принесла бы денежную прибыль, но она также нанесет серьезный
идеологический урон. К сожалению, Сысой не хотел наравне с бульварщиной продавать в
своих магазинах классическую литературу или качественные произведения современных
писателей, он делал ставку исключительно на массовое чтиво. Я не раз пытался убедить его,
что это аморально. Большой выбор самой разнообразной литературы есть только в столицах,
а российская провинция всегда страдала от нехватки книг. Библиотечная система по стране
развалилась вместе с СССР. Люди в глубинке испытывают книжный голод, но удовлетворять
его таким извращенным способом, подсовывая им вместо хорошей литературы отбросы, –
