обстоятельствах, возможно, я оценил бы ее лицедейский талант.
- Зачем? – глупый вопрос, не скрою.
- Откуда мне знать, милый? Я всего лишь труженица-жужелица из Отдела реализации. Не
знаю, почему тебя хотят там видеть. Но желаю тебе всего самого хорошего.
121
Апсара как будто тяготилась своей чувственной красотой и старалась замаскировать ее
клоунскими манерами, – она втянула голову в плечи и развела руками
- А кто?.. – голос совсем мне отказал.
- Бог в пальто! – прикрикнула она, не выдержав. – Сам все увидишь, а потом мне
расскажешь. Если, конечно, они и тебя не подвергнут экстирпации.
То были сомнительные слова поддержки, хотя Апсара еще долго гоготала, широко
открыв рот и шлепая себя по коленкам. Затем она резко выпрямилась, помахала рукой
невидимой телекамере и, сохраняя на лице чудовищно серьезное выражение, пробасила:
«Пользуясь случаем, я хотела бы передать привет маме и папе. Это мой звездный час.
Целую».
Уже молча она проводила меня до лифта, и в одиночестве я отправился туда, куда до сих
пор не попадал ни один ангел-хранитель с Уровня Ц. Так мне, по крайней мере, казалось.
* * *
Как только вы выходите из отделения милиции, Адель делает тебе неожиданное
предложение. Вытирает лицо платком, из растеряно чувствительной вдруг становится
жесткой и просит тебя немедленно съездить вместе с ней на дачу. Загородный дом
Семеновых находится на полпути между Вышним и Москвой, Адель необходимо что-то
оттуда забрать, но в одиночестве ехать так далеко она не решается. Боится, потому что
придется на даче переночевать. Ты соглашаешься, понимая, что во время поездки можешь
занять у Адель денег на квартиру – это станет негласной оплатой твоей услуги. Да и
выбраться на время из городка, с которым у тебя связано так много неприятных
воспоминаний, кажется хорошей идеей. Вместе вы заезжаете к тебе домой и ты
переодеваешься в теплую одежду Сысоя (по настоянию Адель – загородом может быть очень
холодно).
Оперная певица жмет на газ, и вы стремительно покидаете сонный Вышний.
Некоторое время Адель молчит. Похоже, она сильно опечалена разговором с любимым
братом, но собственная беспомощность как будто обезвожила ее лицо – на нем не осталось
никаких эмоций, только сосредоточенность. Когда вы проезжаете мимо закрытой территории
воинской части, где провели позавчерашний вечер (бетонная стена с колючей проволокой
тянется много километров), Адель говорит:
- Кажется, я вам уже рассказывала, в юности мы с братом мечтали забраться сюда и
разгадать тайну этих мест. Помнится, мы даже заготовили палатку, сухой паек, одежду
защитного цвета – было так славно воображать себя отчаянными искателями приключений.
Филипп, Сысой и Гена тоже собирались пойти, - лицо девушки смягчается от приятных
воспоминаний.
- И как? – тихо спрашиваешь ты после небольшой паузы.
- Никак. Почти в то же время случился путч, и наша компания моментально развалилась.
Вернее, наши семьи разнесло в разные стороны.
- Боже! – восклицает Адель раздосадовано и бьет по рулю ладонью в кожаной перчатке. –
Ну почему он такой упрямый? Состава преступления нет, но что если его действительно
посадят в тюрьму? Желание Никиты наговаривать на себя просто абсурдно.
Ты не знаешь, что сказать. Похоже, Адель обращалась даже не к тебе, а к мокро-серому
шоссе, плавно бегущему под колеса ее черного Крайслера, кто знает, возможно, подаренного
ей мужем или богатым поклонником-меломаном. И все же, не в силах бороться с чувством
неудобства, ощущая эту противную и тягостную обязанность сопереживать, ты против воли
предполагаешь:
- Наверно, его отпустят, если он нездоров.
- Что вы имеете в виду? – Адель хмурится.
- Филипп сказал, что Никита… - ты запинаешься, - что он душевнобольной, - и только
сейчас до тебя доходит вся нетактичность этих слов.
122
- Вы разговаривали с Филиппом? – девушка смотрит на тебя удивленно.
- Вчера… мы столкнулись в вашем доме… Он не?..
- Что еще Филипп наговорил? – Адель криво улыбается.
Ты пытаешься вспомнить.
- Сказал, что любит вас, - выдавливаешь наконец.
- Да, - девушка презрительно смеется, - И при этом спит с Лидией.
Теперь уже твоя очередь удивляться.
- Вы не знали? Да и откуда вам? Они уже много лет любовники. Впрочем, все это не
имеет никакого значения.
Адель снова замолкает.
- Филиппу выгодно думать, что Никита сошел с ума, - сообщает она через десять минут
твоего неудобства. – Но это не так. Иногда брат удивляет даже меня, как, например, сегодня,
но я могу поклясться в его здравомыслии. Другое дело, что внутренняя логика Никиты
расходится с общепринятой. А Филипп… сидел бы он лучше заграницей или в этом своем
Туринске.
- Что такого особенного в Туринске? – любопытствуешь ты.
- Особенного? – Адель хмыкает. – Ничего. Наши родители некоторое время работали на
Туринском целлюлозно-бумажном заводе. Папа, Степан Михайлович и отец Филиппа
занимались научными разработками в области писче-печатных сортов бумаги… Это их, в
конце концов, и сгубило.
Серо-черно-белые леса, поля и деревушки смазываются за окном автомобиля. Вы еще
некоторое время молчите, ты начинаешь дремать и сквозь наваливающийся сон различаешь
гипнотический шепот, который мнится тебе частью сновидения, но на самом деле это Адель
медленно и задумчиво рассказывает историю, как и прежде, обращаясь то ли к тебе, то ли к
ухабистому шоссе, время от времени понуждающему машину жалобно дребезжать, то ли к
собственному же прошлому:
- Как и все одинокие отцы, он иногда баловал нас сказками на ночь, но не о
фантастических героях, а о том, что ему самому было известно лучше всего… Бумагу
изобрели китайцы. Согласно «Истории Второй Ханьской династии» изобретатель бумаги
Цай Лунь предложил изготовлять ее из молодых побегов бамбука, коры тутовых деревьев,
ивы, конопли, из тканей и старых рыболовных сетей. Случилось это в 105 г. до н.э. Папа уже
погиб, когда китайским археологам удалось выяснить, что первая бумага появилась на сто
лет раньше в том же Китае. Способы изготовления бумажных листов оберегались как
государственная тайна, и только через несколько веков их научились делать и в Европе. На
Руси писчая бумага из хлопка появилась в начале XIV, таинственный рецепт был получен с
Востока. В 1716 году в городе Дудергофе близ Санкт-Петербурга основали первую
бумажную фабрику. Около того места и нашли тело отца. Он умер от переохлаждения, а мы
с Никитой еще много недель не могли понять, куда же он запропастился, и искали его по
всему городу. Где ты?.. Где ты, папа?.. Никто не думал заниматься установлением личности
погибшего. Великого ученого, знавшего, что бумага может быть твердой и вечной подобно
камню, приняли за бомжа и алкоголика… Как печально.
А машина все катит и катит.
Ты выныриваешь из сна, чтобы рассказать свою историю в ответ.
Наверное, эта грусть по утерянному прошлому, разлитая в сказке Адель, и долгое
путешествие на дачу пробудили в тебе воспоминания о детстве. Но рассказывая их теперь
вслух, ты мучаешься странным ощущением, что это все-таки произошло не с тобой. Как
будто ты говоришь о каком-то другом, незнакомом тебе ребенке. Как будто собственное
прошлое отреклось от тебя и знать больше не желает.
- У моей бабушки на даче, в огромном шкафу хранилась коллекция матрешек. Фигурки
всевозможных цветов, разной высоты и толщины, в некоторых из них пряталось три
куколки, в других – восемь, двенадцать. Бабушка не разрешала мне с ними играться,
123
наверно, боялась, что я их растеряю или испорчу. Но она мне их показывала. Медленно
раскрывала матрешку, доставала из нее следующую, и вот на столе уже две игрушки, потом
три, четыре, пять… Но интереснее всего было, когда она доходила до последней матрешки,
самой маленькой, иногда просто малюсенькой. Я прошу: «Открой ее», а бабушка улыбалась,
качала головой и говорила: «Нельзя». Но почему? «Эта последняя матрешка специально не
открывается, - объясняла она. – В ней тоже хранятся матрешки, все меньше и меньше, до
бесконечности. Но если мы начнем их открывать, то обязательно потеряем. Они будут
такими маленькими, что мы их попросту не заметим. Но ведь не хорошо, если они
потеряются, правда? Матрешка-мама обидится». Я верю, а потом забываю. И иногда, как
