Дела шли великолепно. Мы переезжали с места на место и мирно опустошали благодатный штат Канзас. Джон Том Литтл-Бэр, в полном костюме итальянского предводителя, собирал вокруг себя целые толпы народа. Во время своего пребывания в высшем футбольном колледже он приобрел достаточные познания по риторике и логике, и когда он, стоя в красном фургоне, красноречиво объяснял фермерам страшные болезни и целебные свойства индейского лекарства, то его помощник, Джефф Питерс, не мог достаточно скоро удовлетворить всех жаждущих иметь это снадобье. Однажды вечером мы расположились лагерем у небольшого городка к западу от Салины. Мы всегда разбивали лагерь около ручья, и на это у нас были свои причины. Иногда мы неожиданно быстро распродавали наше лекарство, и тогда предводителю Уши-Хип-До являлся во сне Великий Дух Маниту и приказывал ему наполнить несколько бутылок Сум-вата из первого попавшегося ручья.
Было около десяти часов, и мы только что вернулись после уличного представления. Мы, как всегда, разбили палатку, и я при свете фонаря подсчитывал нашу дневную выручку. Джон Том еще не снял своего индейского наряда и сидел у костра, поджаривая на сковороде бифштексы, в то время как Бинкли кончал драматическую сцену с лошадьми.
Вдруг из-за темных кустов послышался треск, как от петарды, и Джон Том ворча вытащил маленькую пулю, застрявшую в металлических украшениях на его груди. Джон Том прыгнул по направлению выстрела и вернулся, таща за шиворот мальчугана девяти или десяти лет, в бархатном костюмчике, с небольшим никелевым игрушечным ружьем в руке.
– Эй ты, малыш, – сказал Джон Том, – что ты выдумал стрелять из твоей гаубицы? Ты мог бы попасть кому-нибудь в глаз. Выйди-ка сюда, Джефф, и присмотри за бифштексами. Не дай им подгореть, пока я учиню допрос этому чертенку.
– Трусливый краснокожий, – сказал мальчуган, как бы цитируя одного из своих любимых авторов. – Посмей сжечь меня на костре, и белолицые сметут тебя с лица земли. А теперь пусти меня, или я скажу маме.
Джон Том поставил мальчугана на складной стул и уселся рядом с ним.
– Теперь скажи великому предводителю, – сказал он, – почему ты стрелял в него. Разве ты не знал, что ружье заряжено?
– Ты индеец? – спросил мальчуган, поглядывая на наряд Джона Тома.
– Да, индеец, – сказал Джон Том.
– Так вот поэтому я и стрелял, – ответил мальчик, размахивая ногой.
Я так залюбовался смелостью малыша, что мои бифштексы чуть не подгорели.
– Охо! – сказал Джон Том. – Я понимаю. Ты поклялся очистить весь материк от диких краснокожих. Ведь так, малыш?
Мальчуган кивнул головой.
– А теперь скажи, где твой вигвам, – продолжал Джон Том. – Где ты живешь? Твоя мама будет беспокоиться, что ты не вернулся. Скажи мне, и я провожу тебя домой.
Мальчуган усмехнулся.
– Ты не сможешь, – сказал он. – Я живу за тысячи, тысячи миль отсюда. – Он рукой обвел горизонт. – Я приехал на поезде, – сказал он, – совсем один. Я вышел здесь, потому что кондуктор сказал, что мой билет больше не действителен. – Внезапно он взглянул на Джона Тома с подозрением. – Держу пари, что вы не индеец, – сказал он. – Вы не говорите, как индейцы. На вид вы будто индеец, но индейцы умеют только говорить «много хорошо» и «белолицый умереть». Держу пари, что вы один из поддельных индейцев, которые продают лекарства на улицах. Я видел одного в Квинси.
– Это к делу не относится, – сказал Джон Том, – настоящий ли я индеец или сошел с этикетки сигарного ящика. Весь вопрос в том, что нам с тобой делать. Ты удрал из дома, начитавшись разных книг. И оскандалился тем, что стрелял в мирного индейца. Что скажешь на это?
Мальчуган на минуту задумался.
– Я вижу, что я ошибся, – сказал он. – Я должен был бы идти дальше на запад. Говорят, в ущельях еще встречаются дикие индейцы.
Маленький плутишка протянул руку Джону Тому.
– Пожалуйста, простите меня, сэр, – сказал он, – что я в вас стрелял. Надеюсь, я вас не ранил. Но вы должны быть осторожнее. Когда скаут видит индейца в белом наряде, его ружье не может бездействовать.
Литтл-Бэр громко захохотал, подбросил мальчугана высоко в воздух и посадил его себе на плечо, а маленький беглец с радостью стал перебирать пальцами орлиные перья на голове Джона Тома. По всему было видно, что с этой минуты Литтл-Бэр и мальчуган сделались закадычными друзьями. Мальчуган забыл свою вражду к индейцам, выкурил трубку мира с дикарем, и по его глазам было видно, что он мечтал о томагавке и о паре мокасин для себя.
Мы поужинали в палатке. Малыш смотрел на меня и на Бинкли, как на простых смертных, служивших только фоном для лагерной сцены. Во время ужина Литтл-Бэр спросил, как его зовут.
– Рой, – ответил мальчуган.
Но когда Джон Том начал спрашивать его фамилию и адрес, мальчик покачал головой.
– Я лучше не скажу, – сказал он. – Вы меня отправите обратно. Я хочу остаться с вами. Мне очень нравится жить в лагере. Дома я устраивал с мальчиками лагерь на нашем заднем дворе. Мальчики называли меня Рой Красный Волк. Так меня и зовите. Дайте мне, пожалуйста, еще кусок бифштекса.
Нам пришлось оставить мальчугана у себя. Мы знали, что где-то из-за него волнуются, что мама, дядя, тетка и начальник полиции горячо ищут его следы, но он упорно отказывался сообщить что-нибудь о себе.
Мальчуган стал главной приманкой нашего предприятия, и мы втайне надеялись, что родственники не найдутся. Во время торговли он находился в фургоне и передавал бутылки мистеру Питерсу с гордым и довольным видом. Однажды Джон Том спросил его об отце.
– У меня нет отца, – сказал он. – Он удрал и бросил нас. Мама очень много плакала.
Джон Том был за то, чтобы одеть мальчика как маленького предводителя и разукрасить его бусами и ракушками, но я запротестовал.
– Кто-то потерял этого мальчугана и ищет его. Я попробую какой-нибудь хитрый военный маневр. Может быть, мне и удастся узнать его адрес.
В этот вечер я подошел к костру, где сидел Рой, и презрительно на него посмотрел.
– Сникенвитцель! – сказал я таким тоном, как будто меня тошнило от этого слова. – Сникенвитцель! Тьфу! Если бы меня звали Сникенвитцель!
– Что с вами, Джефф? – спросил изумленный мальчуган, вытаращив на меня глаза.
– Сникенвитцель! – повторил я и сплюнул. – Я видел сегодня человека из твоего города, и он мне сказал, какая у тебя фамилия. Я не удивляюсь, что тебе стыдно было ее назвать. Сникенвитцель! Фу!
– Да что с вами! – воскликнул с негодованием мальчик. – Меня совсем так не зовут. Моя фамилия Коньерс. Что с вами?
– И это еще не все, – продолжал я быстро, не давая ему, опомниться. – Мы думали, что ты из приличной, хорошей семьи. Вот, например, мистер Литтл-Бэр – он предводитель ирокезов и имеет право носить по праздникам девять хвостов выдр. Профессор Бинкли – он играет Шекспира и на банджо. А я сам? У меня сотни долларов в черной жестянке в фургоне. И такие люди, как мы, не могут принимать к себе в общество бог знает кого. Этот человек мне рассказал, что твоя семья живет в маленьком переулке, где даже нет тротуаров, и что козы едят с вами за одним столом.
Мальчик чуть не заплакал.
– Враки, все враки! – закричал он. – Он не знает, что говорит. Мы живем на Поплар-авеню. Я не дружу с козами. Да что с вами?
– Поплар-авеню! – иронически произнес я. – Поплар-авеню! Нечего сказать, хорошая улица! В ней только несколько домов. Что ты мне толкуешь о Поплар-авеню!
– Она тянется на несколько миль, – сквозь слезы проговорил мальчик. – Наш дом – восемьсот шестьдесят второй, а за ним еще много домов. Я не понимаю, что с вами, Джефф? Ах, вы мне надоели!
– Ну, ну, успокойся, – сказал я. – Я вижу, что тот человек ошибся. Может быть, он говорил про какого-нибудь другого мальчика. Если я его поймаю, то я здорово его проучу, чтобы он не клеветал на людей.
А после ужина я отправился в город и протелефонировал миссис Коньерс, живущей в Квинси, на Поплар-авеню, дом 862, что сын ее с нами, жив и здоров и что мы его будем держать у себя до дальнейших распоряжений. Через два часа пришел ответ, гласивший, что она приедет за сыном со следующим поездом и до тех пор просит держать его крепко.
Ближайший поезд прибывал на следующий день в шесть часов, и мы с Джоном Томом пошли на станцию, взяв с собою и мальчика. Вы напрасно бы искали великого предводителя Уши-Хип-До. Вместо него был мистер Литтл-Бэр в одеянии культурного англосаксонца. Сапоги были лакированные, и галстук завязан безукоризненно. Всему этому научился Джон Том в высшем футбольном колледже вместе с метафизикой и прочими премудростями. Если бы не странный цвет его лица и не прямые черные волосы, его можно было бы принять за самого обыкновенного человека.
