Иногда из союзных республик присылали воспитательные делегации, для рассказов о замечательной жизни советских народов. Айрикян так разагитировал свою делегацию, что к нему перестали их больше посылать. Ко мне прислали однажды агитатора из Московского горкома КПСС. Для создания "задушевной" обстановки он явился с угощением. Я знал, что на угощение каждого политзэка агитаторам каждый раз выдается около 3 рублей. Подсчитав стоимость принесенного, я спросил, а где же остальные 2 рубля, чем привел этого коммуниста в большое смущение. Задушевной беседы с любителем поживится, даже за счет голодного зэка, не получилось.
Мой приговор по объему (около 20 стр. плотного текста) был самым большим из всех приговоров политзаключенных, находившихся в то время в Мордовских концлагерях, даже больше, чем у десятка других произвольно взятых пз/к. Он включал более 40 пунктов обвинения, причем в каждом пункте перечислялось иногда до 5 названий написанных, размноженных или хранившихся документов и сотни размноженных экземпляров. Мне удалось вывезти его из Лефортовской тюрьмы КГБ и познакомить с ним многих политзэков. Удалось вынести этот уникальный документ и при освобождении. Сейчас он передан в одну из американских библиотек.
Было много интересных инакомыслящих и прекрасных людей в этом большом Мордовском политическом лагере. Это Федор Коровин, Артем Юшкевич,Герман Ушаков, Азат Аршакян, украинцы Василь Овсиенко, Василь Лисовой, молодой стойкий парень Равиньш Майгонис и др. Были интересные люди и среди беглецов, "изменников", участников освободительных движений, "власовцев", религиозников. К сожалению, в этих кратких заметках нет возможности остановиться даже коротко на тяжелой судьбе этих людей, перенесших столько страданий и мук за свое инакомыслие, нежелание жить в коммунистическом раю, религию или борьбу за свободу своих республик. 9. ШИЗо и ПКТ
Политические акции, выступления, протесты, голодовки следовали друг за другом. С многих из них становилось известно в тот же день не только диссидентам, оставшимся на воле, но и зарубежным радиостанциям. КГБ получало очередную взбучку от ЦК и начинало метаться в поисках информаторов, изолировать подозреваемых. В общей сложности меня продержали в ШИЗо 110 суток и в ПКТ 9 месяцев.
Карцер по сути дела представлял собой камеру пыток, где заключенный не столько страдал от голода (хотя дело и доходило до полного истощения и голодных галлюцинаций), сколько от холода. Дело в том, что сажали туда в тонкой хлопчато - бумажной арестанской одежонке, разумеется без постели и топили так, чтобы держать температуру пониже. Деревянные нары отстегивали от стены только на 8-мь ночных часов. Озноб изводил источенный организм зэка. Особенно тяжело было ночью. Приходилось вскакивать по 5-Ю раз, делать упражнения, чтобы хоть немного согреться. Уснуть на жестких сучковатых нарах с железными болтами, даже в тепле было бы трудно. Все питание состояло из 450 гр. черного непропеченного хлеба. Веками не мытая огромная железная параша издавала "ароматы", из-за которых было трудно дышать.
В ПКТ было несколько лучше. На 8 ночных часов там выдавали постель, а в обед миску жидкой баланды. Работа заключалась в ручном шлифовании деревянных футляров для часов - ходиков и давала администрации повод наказать Вас в любое время за "невыполнение нормы". Ваши футляры не засчитывали как якобы отшлифованные недостаточно тщательно.
Одним из поводов для очередной отправки в карцер послужил отказ дать КГБ "нужные" показания на Андрея Твердохлебова. Более того с приехавшим по его делу следователем, я повел себя дерзко, после долгих препирательств настоял, чтобы показания я писал собственноручно и написал в них какой замечательный человек Андрей, что дело его сфабриковано КГБ, что мы политзэки очень благодарны ему за его правозащитную деятельность, что в СССР попираются Права Человека и т.п.
После таких "показаний" меня сразу же поволокли в ШИЗо. Как я узнал позднее они так и не были включены в дело Твердохлебова, в котором следователь указал, что я якобы отказался дать показания.
Вообще я был единственным доктором наук в Мордовских политических лагерях в те времена и приезжавшее начальство водили в ШИЗо как в зоопарк показывать меня как некого диковинного зверя. Помню одного генерала из Министерства Внутренних Дел, который никак не мог понять чего же мне не хватало при советской власти и с которым я сцепился (словесно, разумеется) у себя в камере; полковника из МВД, специалиста по замкам, после посещения которого на мою камеру повесили шестой замок.
Не раз появлялся и республиканский прокурор, один раз даже с претензией: "В прошлом году из Мордовских ИТК поступило около 650 жалоб. Из них 440 написали Вы, 168 Айрикян и 42 остальные заключенные. В чем дело? У меня не хватает сотрудников писать Вам ответы".
Конечно все эти жалобы на безобразия администрации концлагеря были бесполезны, как и требования соблюдения хотя бы куцей советской законности. Лишь однажды нам удалось добиться небольшого успеха. В караульном помещении ПКТ я увидел на стене "Нормы питания заключенных", в которых было указано, что нам якобы ежедневно выдается 30 грамм мяса. Вывешено это было для разного рода комиссий. Я стал писать во все инстанции спрашивая, где же это мясо? Какие только идиотские ответы не приходили, что мясо с костями, что оно уваривается на 60%. В конечном счете начальство плюнуло и скрипя сердцем стало выдавать зэкам в ПКТ мизерный кусочек с кончик пальца (как они утверждали 16 грамм после "уварки"), который не хватило бы и мышке. Но если Вы истощены до предела и не видели мяса много лет, то и такой кусочек способен доставить вам минуту наслаждения. Последующие поколения узников ПКТ были благодарны нам за эту маленькую победу.
Конечно много было и таких политзаключенных, которые считали, что лучше сидеть тихо, не раздражать КГБ, не попадать в ШИЗо и ПКТ, не подвергать тем самым себя мучениям, сохранить здоровье. В большинстве своем это были люди, ставшие "политическими" случайно за неосторожную критику режима, чтение "пикантной" литературы, а то и просто за разногласия с начальством. КГБ, оправдывая свое существование,давало "вал", хватая порой кого попало. Но я думаю, что борьба истинных политзаключенных имела большой смысл. В конечном счете, творимые в политических концлагерях безобразия и пытки предавались гласности и будоражили мировое (а через зарубежные радиостанции и советское) общественное мнение. Недаром в концлагере все вертелось вокруг одного вопроса. КГБ стремилось полностью изолировать нас, а мы довести информацию до воли.
В политических концлагерях была не только интеллигенция. В ПКТ мне приелось долгое время сидеть с рабочим Петром Сартаковым. Он описал свое пребывание в сталинских концлагерях и пытался передать его американцам. За что и получил свой срок. Он тянулся к знающим людям, стремился расширить свой кругозор, пополнить образование.
КОНЦЛАГЕРЬ В БАРАШЕВО
В конце 1975г во время короткого пребывания в лагерной зоне патруль поймал меня за составлением перечня махинаций, хищений и воровства администрации концлагеря. Руководство встревожилось не на шутку. Ведь это уже касалось их собственной шкуры. Врач Сяксясов, встретившийся мне в тот вечер с двумя битонами краски, воскликнул: "Не хватало только, чтобы и я попал в ваш список". На следующий день в присуствии надзирателей мне дали 5 минут на сборы, тщательно обыскали и отправили в концлагерь Барашево. Здесь среди огромных уголовных концлагерей была небольшая политическая зона, где держали особо опасных политических преступников.
Из политических зaключeнныx этого концлагеря наибольшее впечатление производил Вячеслав Черновол.
Мы много беседовали о положении обсуждали разные мероприятия, принимали участие в совместных акциях, делились куском хлеба. Как бывший журналист он хорошо знал жизнь, историю и культуру Украины, любил ее и был прирожденным политиком с широким кругозором и глубоким пониманием исторических процессов. Не сосчитать сколько часов мы провели в беседах, кружа по внутреннему периметру колючей проволоки. Я не слышал ни об одном случае побега из советского политического концлагеря, но всегда удивлялся той огромной сложной и дорогостоящей системе охраны советских концлагерей. Сначала шли два ряда колючей проволоки, снабженной сигнализацией. Затем вспаханная полосе. Потом высокий сплошной забор с колючей проволкой наверху. Затем еще один такой же забор. Между заборами убивающая система высокого напряжения и вышки с автоматчиками. Затем снова колючая проволока "путанка", чтобы нельзя было подойти к концлагерю и снаружи.
Слава рассказал случай, когда КГБ пыталось подслушать его разговоры со Стусом, который ранее также был в этой зоне. Стуса вызвали на вахту и предупредили, чтобы он готовился завтра на этап. У него отобрали телогрейку якобы для обыска, а взамен временно выдали другую. Естественно, в тот же день они стали обсуждать со Славой свои и общественные планы, передавать линии коммуникаций, договариваться о способах связи. Слава выразил удивление по поводу замены телогрейки, стал ее прощупывать и обнаружил в ней микропередатчики с горошину величиной. Они тут же их повыдирали и закопали в землю. Спустя несколько минут примчались кагебисты и отобрали телогрейку. Он показал мне и место захоронения микрофонов.
