Дверь в ванную со щелчком закрывается, и я опускаю лоб на её деревянную поверхность. В последнее время я привыкла блокировать любые мысли о маме, отвлекая себя, когда она пыталась в них проникнуть. Но сейчас я не могу — не могу, когда за дверью сидит Дэниел с щенячьими глазами и ждёт, что я поглажу его по головке и скажу ему, какой он классный парень. Дэниел и мама были лучшими друзьями. Порой, вернувшись из школы, я заставала их за кухонным столом, когда они просто болтали. Смеялись. Он рассказывал ей всё подряд. Сейчас он хочет, чтобы я заняла её место, хотя очевидно, что мне это не удаётся, и Дэниел ненавидит меня за это.
Я выпрямляюсь и быстро моргаю, чтобы сдержать навернувшиеся на глаза слёзы. Мне следует быть сильнее. Фарфоровая раковина холодит мои пальцы, когда я хватаюсь за её края, глядя на своё отражение в зеркале до тех пор, пока пульс не успокаивается. Дэниел здесь, и я ему нужна. Поэтому мне придётся вести себя повежливее.
Взяв зубную щётку и пасту, предлагаемую отелем, я поворачиваю кран. Вкус у пасты известковый, похож на соду, и я поласкаю рот. Моё отражение смотрит на меня, удивляя тем, насколько хорошо я выгляжу. Этой ночью у меня, возможно, был самый лучший сон с…
— Одри, — канючит из комнаты Дэниел, — я тут умираю.
Мой брат очень избалованный, но его можно выносить. Я натягиваю джинсы и надеваю через голову майку. Теперь, когда пришёл Дэниел, я понимаю, что тоже голодна. Я ничего не ела с прошлого вечера.
Дэниел валяется на моей кровати, откинувшись на локти, и по-прежнему ухмыляется.
— Итак, всё началось с той великолепной блондинки, — говорит он в то же мгновение, когда я выхожу из ванной, словно до этого нас прервали на середине разговора.
— Я потерялся в коридоре… а ты уже успела здесь осмотреться? — прервавшись, спрашивает он. — Тут как в лабиринте с кривыми зеркалами. Да и неважно. Я, значит, пытаюсь отыскать дорогу в вестибюль, как из какой-то комнаты вываливается эта девушка, и дверь захлопывается у неё перед носом.
— Звучит многообещающе. — Я наклоняюсь, чтобы поднять кроватный подзор, пытаясь отыскать свои вьетнамки. Вот и они.
— Да? — Дэниел смеётся. — Так вот, она плачет, вокруг глаз размазана чёрная хрень. Но она такая красивая. И я не имею в виду обычную привлекательность. Эта девушка словно сошла с классических полотен.
Упершись рукой в бедро, я усмехаюсь.
— Серьёзно? Ты что, пьян?
Дэниел садится, широко раскрывая честные глаза.
— Я не шучу, Од. Она была… совершенной. Светлые волосы, изящное платье — шикарная девушка, — с особым выражением добавляет он. — И даже с размазанной косметикой её кожа светилась как у тех жутких кукол, которых тебе присылала бабуля.
Он показывает мне рукой, чтобы я вспомнила.
— Как у фарфоровой куклы? — спрашиваю я.
— Да!
— Дэниэл, судя по твоему описанию, она ужасна. Тех кукол я запирала на ночь в шкафу, чтобы они не смогли меня убить. Ты уверен, что это не было галлюцинацией?
Он качает головой, улыбаясь самому себе.
— Не. Она была реальной. Я подошёл к ней и спросил, всё ли в порядке. Она довольно долго смотрела на меня, я даже подумал, что, может, у неё что-то типа нервного срыва. А потом вдруг сказала мне, что я симпатичный.
Моя губа насмешливо кривится. У моего брата всегда был отвратительный вкус, если говорить о девушках. Это даже стало темой наших семейных шуток за ужином. Но эта, похоже, попадает в категорию уникальных. Ведь ясно же, что кто-то выставил её из номера. А значит, у неё какие-то проблемы.
— И ты ответил ей тем, что…?
— Я её поцеловал, — говорит Дэниел с таким видом, словно это единственный логичный ответ. — Меня ведь не каждый день называют симпатичным, Одри.
Теперь я уже смеюсь.
— О, я тебя умоляю! В альбоме выпускников тебя выбрали Самым красивым. Неужели тебе требуется ещё больше признания?
— Я требовательный.
Обув вьетнамки, я достаю из рюкзака свою сумку. Для поездки к бабушке мне не пришлось паковать много вещей. Получились только спортивная сумка и рюкзак. Вся моя жизнь могла бы уместиться на багажной полке. Дэниел вскакивает с кровати, намереваясь окончить своё повествование.
— Так что мы поцеловались, а её кожа была холодной как лёд. Я спросил её, не хочет ли она взять мою толстовку.
— Гадость какая, ту, грязную?
Он пожимает плечами и придерживает передо мной дверь.
— Она её не взяла. Сказала, что в комнате у неё есть шаль.
Дверь с громким треском захлопывается за нами. Мы с Дэниелом оборачиваемся в коридор, на другие номера. Тишина настолько зловещая, что у меня невольно напрягаются плечи.
— Э-э-э… — умолкает Дэниел, по всей видимости, чувствуя то же самое, а затем продолжает: — А потом она взяла меня за руку и повела по коридорам. Боже, такое ощущение, что мы шли несколько часов.
Когда мы оказываемся у лифта, Дэниел протягивает возле меня руку и несколько раз нажимает на кнопку вызова. Такими странными его истории оказываются редко, но в последнее время был просто наплыв отчаявшихся девиц. Тех, которые нуждались в нём, тогда как в действительности нуждающимся был он.
— И куда вы направились? — спрашиваю я. Двери лифта открываются, и мы заходим внутрь. Дэниел нажимает на кнопку вестибюля, а я смотрюсь в зеркало и приглаживаю свои непослушные пряди. Стоило взять резинку для волос — а что если я случайно встречу Элиаса?
— Мы никуда не направлялись, — говорит Дэниел, опираясь на блестящие золотые перила. — В том-то и дело — всю ночь мы просто шли и шли по коридорам.
— Утро, — поправляю я, но тут же извиняюсь, когда он бросает на меня взгляд типа «не корчь из себя всезнайку».
— Потом мы оказались у двери в её номер, и она спросила, не хочу ли я зайти.
— Всё, на этом можно остановиться, — предостерегаю я, поднимая палец. И я признательна, что в этот самый момент двери лифта открываются в вестибюле. Там туда-сюда слоняются гости, живые, болтают друг с другом. Зловещее ощущение, которое оставил после себя тринадцатый этаж, исчезает, и меня вновь поражает великолепие отеля «Руби». Мы с Дэниелом двигаемся к переполненному ресторану, и брат машет рукой, когда видит нашего отца, уже ждущего нас за столиком.
— Будь спокойна, — говорит мне мой братец, когда мы усаживаемся рядом с папой. — Ничего не было. Я знаю, как набивают себе цену.
Я смеюсь, а папа вопросительно поднимает брови.
— Мне захочется узнать, о чём ваш разговор? — спрашивает он.
Я поворачиваюсь к нему, потрясённая бодростью в его голосе. Тёмные круги под глазами, которые стали его постоянными спутниками после смерти мамы, исчезли.
— Дэниел познакомился с девушкой, — говорю я, проверяя папину реакцию. Большей частью лишь для того, чтобы посмотреть, отмахнётся ли он от нас, как прежде. Пробурчит нечто бессвязное.
— Ничего себе! — не без сарказма отвечает отец, а затем улыбается. Из-за чего я чуть не падаю со стула. Мы с Дэниелом переглядываемся, а затем оба поворачиваемся к нему, чтобы убедиться, что нам не показалось. Перед нами… прежний папа.
— Как её зовут? — спрашивает он.
Глаза Дэниела загораются, словно у маленького ребёнка, и то, насколько он жаждет внимания нашего отца, разбивает мне сердце.
— Кэтрин, — отвечает мой брат. — Только я не помню её фамилию.
У меня внутри всё сжимается.
— Кэтрин? — переспрашиваю я.
Дэниел кивает, а затем начинает пересказывать всю историю для папы. Я делаю глоток воды из стакана, стоящего на столе, точно зная, о ком идёт речь. О той девушке, что подходила к Элиасу. Она вела себя грубо, угрожала, а Элиас назвал её психопаткой.
Ну конечно же, моему брату непременно нужно было связаться именно с ней!
Вообще-то, у меня два выхода. Я могу рассказать Дэниелу, что она — отстой, и от неё нужно держаться подальше, или могу ничего не говорить. Как бы поступила мама? Я вспоминаю отрывки их с Дэниелом разговоров. Она бы пошутила, но в её шутках была бы и истина. Что-то типа скрытого совета, который мой братец мигом заглотил бы, потому что этот совет был приправлен сахарком. Но, опять же, мы уезжаем сегодня. Так что, пожалуй, об этом не стоит волноваться.
— Поведай папе о том, что она похожа на фарфоровую куклу-убийцу, — говорю я, и мой брат смеётся. До него не доходит, что эти слова следует понимать буквально. Дэниел продолжает свою историю, рассказывая нам малейшие подробности, вплоть до того, что её волосы пахли персиками. Я с радостью отвлекаюсь на официантку, которая подходит, чтобы принять наш заказ.
— Я заказал тебе кофе, — говорит отец, указывая на стоящую передо мной чашку. С щемящим чувством я благодарю его и поворачиваюсь к официантке.
— Могу я вместо этого взять сок? — спрашиваю я. — Ненавижу кофе.
Она улыбается, но эта улыбка не отражается в её глазах. Мама говорила мне, что искреннюю улыбку можно узнать по морщинкам, которые собираются вокруг глаз. Девушка быстро записывает за мной.
