- Я?! - возмутился Макс. - Да я ехал через карьер, когда всё там рушилось. Не верите, Стаса своего спросите. Он вообще на том месте, что сейчас на дне, стоял!
Отец вздрогнул, открыв рот, чтобы что-то сказать, и... не смог.
Он вдруг напомнил Стасу репродуктор, который он однажды, из любопытства, включил в розетку на 220 вольт. Только тот замолчал тогда навсегда, а отец каким-то чужим голосом сказал:
- Станислав, в машину!
И это «Станислав» понятнее любых угроз объяснило ему всю тяжесть предстоящего наказания. Последний раз отец назвал его Станиславом год назад, перед тем, как собирался выпороть за переправленную на четверку - единицу по математике. Но даже тогда тон был намного мягче...
Стас понуро сел на заднее сидение «Нивы» и, как было велено, положил голову внесенного отца Тихона на колени. Нина и Ваня с Леной в машине не уместились. И он, обернувшись, увидел, как удаляются три фигурки, одна из которых - Ванина - держала, и впрямь забытую за спешкой, сумку отца Тихона...
Хотя водитель старался ехать как можно мягче, машину то и дело встряхивало на ухабах.
- Как самочувствие? - ловя глазами в зеркальце лицо больного, с участием спрашивал отец, и каждый раз в ответ слышалось слабое:
- Слава Богу!..
- Может, остановимся - передохнете?
- Нет-нет, все хорошо! - возражал отец Тихон, но Стас-то чувствовал, как судорожно сжимаются его плечи при каждом толчке!
И все-таки, даже не останавливаясь, они ехали так медленно, что Макс за это время успел съездить в деревню и обратно. Стас заметил, как он, не доезжая до них, свернул на дорогу, ведущую в карьер, и пулей помчался по ней.
У дома отец попросил водителя остановиться и приказал:
- Станислав, домой!
Хлопотавшая во дворе мама, увидев сына, обрадовалась:
- А вот и рыбак наш вернулся! Много рыбки принес?
Стас кисло улыбнулся в ответ и опустил голову.
- До моего возвращения из дома ни шагу! - донеслось из приоткрытой дверцы.
- А что случилось? – сразу встревожилась мама.
- Сам пусть расскажет! - бросил отец и сердито захлопнул дверцу.
Мама вопрошающе посмотрела на сына:
- Да я... это... мы... - запинаясь, начал Стас, но тут она принюхалась и с ужасом спросила:
- Стасик... ты - куришь?!
2
Отец Тихон со слабой улыбкой положил руку на грудь и вдруг стал беспокойно ощупывать себя...
«Ку-ка-ре-ку!..»
«Кудах- тах- тах…»
- Васька-а-а! Бежим скорее к конторе!..
- Не могу. Мамка кур велела кормить! А что случилось?
- Как! Ты не знаешь? Наши в космос полетели!
- Как полетели? Когда?!
- Только что! Дядя Капитон говорит – Юрий Гагарин!
- Ну и везет же тебе, Юрка – тезка твой полетел!..
- Ничего, может, новый Василием будет!..
- Васька, стой! А кто кур кормить будет? Васька-а!..
- Тихон Иванович!
- Отец Тихон!..
Отец Тихон медленно открыл глаза.
Белые стены. Белый потолок. Белая больничная тумбочка. Капельница… И – две пары встревоженных глаз.
Доносившиеся откуда-то издалека голоса смолкли. Близкие продолжали звать:
- Отец Тихон…
- Тихон Иванович, вы меня слышите?
- Д-да…
- Меня зовут Сергей Сергеевич. Я буду лечить вас. А это – Валентина. Она будет помогать мне.
- Спаси Бог…
- Скоро вам будет лучше. А потом – совсем хорошо. Скажите, когда последний раз с вами такое было?
- Не помню… Давно… Много лет назад… Еще до монастыря.
- А в монастыре?
- Ни разу.
- Удивительный случай! С вашим-то сердцем?
- Да я уж забыл, с какой оно у меня стороны… - отец Тихон со слабой улыбкой положил руку на грудь и вдруг стал беспокойно ощупывать себя. – Дарохранительница… где Дарохранительница?!
- Тихон Иванович! Вам нельзя волноваться!..
- Как нельзя? Да вы что?! В ней же – Святые Дары!
- Не тревожьтесь, отец Тихон! Её дети мои с собой прихватили… Я видела у них вашу сумку! Черная такая, через плечо носится…
- Нет, Дарохранительница маленькая, из красного бархата…
- Ну, так, значит, она в этой большой сумке!
- Скорее… Прошу вас - немедленно пошлите кого-то за ней!
- Зачем кого-то? Я мигом, сейчас, сама!
- Ну вот, Тихон Иванович, а вы так встревожились...
- И буду тревожиться. Места себе не найду, пока она Дарохранительницу не принесет.
- Место ваше теперь одно – кровать! В клинику бы вас сейчас или еще лучше обратно в монастырь. Но вы – нетранспортабельны. Как бы это понятнее объяснить… Вам нельзя теперь ни волноваться, ни сидеть, ни ходить, а только - лежать, лежать и лежать!
- Дышать-то хоть можно?
- Да, но только спокойно и глубоко!
- После того, что я увидел в миру?
- Ну вот, вы опять за своё, даже пульс участился! Я запрещаю вам эти неприятные воспоминания! И со всей ответственностью заявляю, что в вашем случае они приравниваются к самоубийству, которое, насколько мне известно, сурово осуждает церковь.
- И правильно делает!
- Значит, договорились! А теперь, скажите, когда это у вас случилось первый раз?
- В двенадцать лет…
- После чего?
- Не могу… язык не повернется!
- Что сухость во рту?!
- Да нет, я о другом…
- А… вы все о Валентине! Да вот же она!
- И не одна – с вашей Дарохранительницей, отец Тихон!
- Ну, слава Богу! Спасибо, Валентина! Давай её скорее сюда…
- Держите, а я опять ненадолго уйду… Вы пока тут побудете, Сергей Сергеевич?
- Конечно! У нас тут еще – анамнез, диагноз… Как бы это понятнее вам, Тихон Иванович, объяснить… Одним словом, будем заниматься лечением!
- Надеюсь, до огня дело не дойдет?
- Это еще зачем?
- Ну, как это?
Отец Тихон чуть приметно улыбнулся и произнес длинную фразу на красивом певучем языке.
- Не понял? – опешив, уставился на него Сергей Сергеевич.
- Так это же ваш Гиппократ: «Чего не излечивают лекарства, излечивает железо, чего не излечивает железо – излечивает огонь!» Древнегреческий - красивый язык. Хотя… он сказал несколько слов на другом, более суровом, ритмичном языке, - «Не желают того, о чем не знают!» - лично мне больше нравится латынь. А вам?..
3
Ваня посадил сестру на подоконник и с таинственным видом продолжил…
.
- Эх, - с запоздалым сожалением вздохнул Стас, продолжая вспоминать пережитые недавно события. - И как я мог забыть про «угощение» Макса? Теперь, несмотря на все мои оправдания, порки не избежать.
Стас так надавил языком на молочный зуб, что чуть не подпрыгнул от боли. И этот туда же!.. Он залез двумя пальцами в рот, но решимости довести дело до конца не хватало.
Тогда он спрыгнул с подоконника, прошел в сени и срезал с удочки леску. Все равно, размышлял он, рыбалки теперь не видать, как собственных ушей. К тому же, помня, как жалели его родители, когда ему, при помощи суровой нитки, вырывали молочные зубы, он слабо надеялся, что этот последний, хоть чуть, да смягчит наказание.
Лески хватило как раз от окна до двери комнаты.
Морщась от боли, Стас обвязал один конец вокруг шатавшегося зуба, второй зацепил за ручку двери с обратной стороны. Оставалось только позвать маму, чтобы она, рывком отворив дверь, разом покончила с этим делом. Но не успел он окликнуть ее, как под окном появились его друзья.
Ваня с таинственным видом показывал ему сумку отца Тихона, а Лена со страхом таращилась на леску.
- А что это ты делаешь? – заглянув внутрь комнаты, спросил Ваня.
Стас развалился на подоконнике и, как можно небрежнее, сказал:
- Да вот, с детством прощаюсь!..
- А леска зачем? – заморгала Лена.
- Эта что ль? – скосил глаза на леску Стас. – А я тут рыбу на зуб ловлю!
- Понятно! – увидев ремень, усмехнулся Ваня. – Знакомая штука. Рыба - ремень называется?
- Ага! – уныло кивнул Стас и взглянул на друга в ожидании сочувствия.
Но Ваня неожиданно позавидовал ему:
- А я бы, наверное, самым счастливым человеком на свете был, если б сейчас меня отец выпорол… И Ленку жалко, она даже не знает, что такое ремень! - вздохнул он и, словно стесняясь этого признания, заторопился:
- Вот, гляди, что мы принесли!
Он вжикнул «молнией» и выложил на подоконник две старинные церковные книги, общую тетрадь, узелок с одеждой и бархатную коробочку, в которой лежал... крест.
- Все-таки взял?! - ахнул Стас.
- Ага! Хотел отцу Тихону отнести, да к нему не пускают... Отдали ему только тот мешочек, что был у него на шее. Он, как только в себя пришел, сразу о нем вспомнил… Так просил принести, что даже про крест забыл…
