квадратные глаза смотрели неверяще:
— Нет! — сказал он. — Не-не-не-не. Только не это. Бога ради, Вова, скажи, что мне кажется, что у меня зрительные галлюцинации, и никакого огромного небритого мужика в штанах на лямках в дверях не стоит.
— Тащ майор, он тут, — молоденький милиционер, по всей видимости — талицкий участковый непонимающе смотрел сначала на старшего коллегу, потом — на меня. — Не бывает коллективных галлюцинаций. А кто это?
— Это б-б-л… Белозор это! Герман наш Викторович! — Соломин сначала поставил на стол стакан с чаем, потом с сожалением глянул на сахарный крендель и с некоторой злостью — на меня. — Слушай, только не говори что так совпало, ладно? Гера, я тебя тысячу лет, кажется, знаю… Давай — по делу, а? Ты здесь по тому же поводу что и я? Хотя нет, нахрен! Я здесь потому чтои свалил из Дубровицы этой вашей ненормальной, куда потише! Я, может, личную жизнь решил наладить! А тут — сначала эти вешаются один за другим, потом — тетка эта пропала…
— Никакая она не тётка, — сказал я и скинул с плеча рюкзак. — Девушка. Двадцать шесть или двадцать семь лет.
Встретить тут моего персонального «няня в погонах» из первых дней попаданства в советскую Дубровицу было, конечно, большой неожиданностью, но это событие как-то померкло на фоне окружающей мрачной действительности. Новость о том, что «эти» уже покончили с собой резанула по сердцу. Но почтальонша-то… Она-то еще ведь могла быть жива!
— Она в подвале дома лежит, вместе со своим велосипедом. Наверное, еще живая. Ее избили и ограбили, и теперь пенсию, которую она до бабулек не довезла, пропивают… Алкаши, бичи, асоциальные элементы, — сказал я. — У одного кличка такая дурацкая — лошадиная, точнее сказать не смогу.
В моей истории почтальоншу местные пьющие вырожденцы просто избили до полусмерти, кинули в подпол вместе с велосипедом, забрали пенсию, которую девушка развозила немощным дедушкам и бабушкам, накупили в магазине еды и спиртных напитков и устроили пирушку. Пили без продыху чуть ли не двое суток, пока милиция и добровольцы искали пропавшую. А она — умирала в подвале. Нашли несчастную на третий день, когда стали обходить дома один за одним… Уже мертвую. Экспертиза констатировала: опоздали часов на пять, не больше…
Поскольку на работу она не вышла только сегодня — шансы были очень приличные!
— Зебра! Зебра,…ять! — вскочил со своего места милицонер Вова. — У-у-у-у, гнида!
— Белозор? — Соломин смотрел на меня прищурившись.
— Что — Белозор⁈ — вызверился я. — Я с вами пойду, что ещё? Есть шанс спасти человека! Я что — молчать должен был, пусть помирает? Тебе не похер, как и откуда? Считай — повезло!
Соломин поиграл желваками на челюстях и сказал:
— Давай Вова, вызывай опергруппу, скорую… Адрес-то знаешь?
— Ясен хер знаю! Гниды, какие гниды! Улица Тищенко, дом пятнадцать, крыша с дранкой, окна со сгнившими наличниками. Притон, нахер! Спалю к японой матери, честно слово, они за полгода мне уже в печенках! А мы по лесам бегаем, деревни объезжаем… Гниды!
Конечно, никакой опергруппы из районного центра ждать не стали. Соломин, Вова и я в желтом служебном «жигуленке» и еще одна машина с милиционерами, которых вызвали по рации откуда то из полей, с сиренами и мигалками помчались по улицам.
— А я операцией руковожу, по поискам… Подумал — она от мужа ушла. Там всё сложно было, ну… Тут местная специфика вообще сложная. Не, по моей линии — по УГРО — оно как бы и не сильно отличается, а вот этим… — он кивнул на участкового и вздохнул. — Этим тяжко. Тут черт ногу сломит…
Вова дал по тормозам, резко остановив машину у покосившегося деревянного забора, и, на ходу вырывая пистолет из кобуры, рванул к дому.
— А-а-а-а, черт! За ним, Гера, за ним! Он щас тут дел наделает! — Соломин ломанулся следом, я — за ними.
Молодой-горячий участковый плечом выбил дверь и уже орал благим матом. Я взбежал на невысокое крыльцо, ориентируясь на отблески звездочек на погонах майора. Грянули два выстрела — один за другим, потом раздался крик:
— Лежать, лежать, гниды! Пристрелю, ей-Богу!
— Тихо, Вова, тихо! Всё нормально, нормально! — это уже был Соломин. — Подпол где у вас, а? Подпол открывай, пьянь!
Я замер на секунду в сенях, пытаясь привыкнуть к царившему в доме полумраку. Луч тусклого света разрезал тьму откуда-то из глубины избы, наверное — из кухни, где и орудовали сейчас милиционеры. Местная разруха, бардак и смрад вызывали тревожное, жуткое чувство неправильности происходящего. Пару раз моргнув я уже занес ногу, чтоб шагнуть внутрь, как вдруг увидел невысокую, приземистую фигуру, которая кралась в сторону источника света. Блеснуло во тьме металлом — в руках неизвестного был занесенный для удара топор!
В воздухе витали миазмы перегара, дешевого табака, немытых тел и еще какой-то неведомой тошнотворной гадости. Кажется — яблочной.
— Кур-р-рва!!! — мой боевой клич не отличался пафосом, но ничего более подходящего моменту я придумать не смог.
Кинулся вперед, и тут же одно рукой вцепился в расходящуюся по швам рубашку незнакомца в районе груди, а второй — ухватил за ладонь, сжимавшую топорище.
— Ты хто, сука? — его удивлению не было предела.
Я припер его к стенке, перехватив за горло и заорал:
— Держите его, хлопцы!
Два сотрудника из второй машины мигом налетели и принялись крутить любителя размахивать топором, еще двое — помчались на подмогу Соломину и участковому.
— Открывай подвал, гад! — кричал милиционер Вова.
Он явно был на грани срыва. За окнами уже верещала сирена скорой, наверное, на подходе была и опергруппа.
— Здесь она, — выдохнул Соломин, с грохотом откинув тяжелую деревянную крышку подпола. — Антонина! Вы живы?
Слабый стон был ему ответом.
Я уселся на какой-то сундук и откинулся, опершись спиной о стену. Сегодня получился очень, очень длинный день!
* * *
— Доктор сказал — ребра сломаны, легкое повреждено наверняка, ну и сотрясение, и переломы конечностей… Но жить будет, — Соломин мял в руках фуражку.
Горели фонари, ночные насекомые беспрестанно атакуя яркие лампочки. Мотыльки и мошки несли большие потери от электрического жара, но не сдавались.
— Ты вот что, Гера… Спасибо тебе, в общем. Ты меня извини, просто правда — я ж сюда перевелся потому, что спокойной жизни хотел, а тут… Чертовщина сплошная! А потом еще и ты… Ты и так парень со странностями — мягко говоря, а на фоне вот этого всего я что и думать не знаю! Но мы ведь человека спасли, так или иначе, верно? Это ведь — главное?
— Точно! — сказал я. — Это — главное. А про мое участие ты пока молчи. Проводили, скажешь, поисковые мероприятия. Наведывались к асоциальным элементам. Вот и обнаружили.
— Так мы и вправду — наведывались. Дом за домом обходили! Просто чаю попить в участок зашли, а тут — ты! Слушай, ты статью писать будешь?
— Нет, пока — нет. Я вообще не за этим сюда…
— Ой, да ладно! — Соломин нахлобучил на голову фуражку. — Ты остановиться где думал?
— У деда одного знакомого. Гумар его фамилия. Но он еще не знает, что я приехал.
— Так, давай я тебя в гостиницу завезу, утром к своему деду поедешь… А потом встретимся — побеседуем. Заходи завтра в участок, я с утра подъеду. Утро вечера мудренее!
— Зайду, почему не зайти? — пожал плечами я.
Меня начинали одолевать смутные сомнения по поводу книжки. Кажется, бравым сотрудникам ЧВК, храброму военкору и киберфутуризму придется подождать — тут явно сюжет наклевывался куда как более интересный!
* * *
Глава 4, в которой летит самолет и едва не случается приступ
— СА-МО-ЛЕТ! — кричали дети. — СА-МО-ЛЕТ!
Ярко светило солнце. Я пер мимо ограды детского садика с печатной машинкой в руках и с рюкзаком за плечами. На сгибе локтя у меня висела авоська, набитая продуктами из магазина, под ногами извивалась ледащая тощая псинка, которую весьма интересовало качество и количество колбасных изделий в моем багаже.
За металлическим заборчиком, выкрашенным свежей желтой краской замерли дети. Они стояли на лужайке, рядом с качельками, балансирами, деревянными грузовичками и песочницами задрав головы и глядя высоко в синее небо, по которому бежали редкие облачка.
— СА-МО-ЛЕТ!!!
Кукурузник пролетел низко, над крышами домов, и, достигнув невидимого отсюда колхозного поля, выпустил из себя струю химикатов.
— Уи-и-и-и-и-и!!! — заорали дети и захлопали в ладоши.
Я запнулся-таки о псинку, засмотревшись на самолетик, и едва не грохнулся, в последний момент удержавшись на ногах.
—…! — матерщина всё-таки удержалась на кончике языка, и я медленно выдохнул, выискивая