земных глубинах
Вобравшие в себя страдание людское
Слезинки тех, кто жертвовал собою?
К истокам слез заказаны пути;
Они укрыты за стеной железной,
Но ключ к железной двери не потерян,
Герои жаждали дойти до этой двери
И падали — их было много, павших, —
И умирали на штыках
Перед порогом к той заветной цели.
О, если бы, пытливый археолог,
Ты мог бы эти слезы обнаружить
И рядом с ними бросить горсть жемчужин,
Добытых из морских глубин,
Жемчужину затмили б слезы эти,
Сверкающие сквозь тысячелетья,
И мы распяты на кресте
Двадцатого столетья,
И наши муки
Не менее мучительны, чем муки
Распятого из Назарета.
Рука врага на нас надела
Венец терновый,
С бледного чела
Стекали капли алой крови,
Но мы еще ни разу не сказали
О ярости, бушующей в груди, —
Последнее мы не сказали слово!
Конечно, мы не станем обольщаться.
Сбываются надежды, только редко.
Но мы себя грядущему вверяем —
Потомки вспомнят нас,
Как ныне
Мы вспоминаем наших предков,
Вступивших в схватку с дикими зверями.
И на лице далекого потомка
Появится спокойная улыбка,
Спокойная и долгая улыбка, —
Я готов
Идти на смерть.
Провижу ту улыбку.
5 мая 1937 года
Источник: Ай Цин. "Слово солнца", 1989
Цветы и шипы ("Крокодиловы слезы не видел никто...")
(фрагмент)
Крокодиловы слезы не видел никто
Но притворная жалость нам знакома зато
С сумасшедшим спорит поневоле
Только тот кто сам душевно болен
Гнев не рифмуется и в криках поношенья
Нельзя услышать ритм стихотворенья
Время по течению плывет
Жизнь иногда дает обратный ход
В мечтах прошел три тысячи дорог
Очнулся койка и порог
Червь шелковичный не знает о том
Что "Шелковый путь" проложен его трудом
Встречая яркий светлый день
Не забывай крадется тень
Нефть как вода и порох как песок
Ждут молчаливо кто бы их зажег
Там где вороны кружат
Разложенье и распад
Источник: "Трудны сычуанские тропы", 1983
Я люблю эту землю ("Будь я птицей — я пел бы надрывно...")
Будь я птицей —
Я пел бы надрывно
О земле, иссеченной дождями,
О рокочущем гневно потоке,
О без устали дующем ветре,
О лесных несравненных рассветах,
А потом бы я умер от песни,
И истлели бы перья в земле.
Почему на глазах моих слезы?
Эту землю люблю я безмерно...
17 ноября 1938 года
Источник: Ай Цин. "Слово солнца", 1989
Китайский поэт и переводчик. Родился 8 декабря 1910 г. в уезде Хаймэнь провинции Цзянсу.
Уехал из дому, чтобы поступить в университет в Пекине в начале 1930-х. Там он повстречался с поэтами, получившими образование на западе — Сюй Чжимо и Вэнь Идо — и познакомился с творчеством Т.С. Элиота и французских символистов.
В первом сборнике Бяня "Листья трех осеней" (Sanqiu cao, 1933) содержатся стихи, полные меланхолии и отчаяния, преобладающих среди китайской молодежи. Его вторая работа под названием "Коллекция рыбных глаз" (Yumuji, 1935) делится на пять частей, преимущественно по порядку написания. "Коллекция садов Хань" (Hanyuanji, 1936), вышедшая под редакцией Бяня, включала также работы Хэ Цифана и Ли Гуаньтяня. Его собственный вклад, как и в прошлый раз, состоял из 34 стихов, многие из которых были включены в позднейшие антологии. В сборнике "Стихи за десять лет" (Shinian shicao, 1942) были отобраны лучшие работы автора. Сюда вошли стихи из предыдущих трех сборников, стихи, которые ранее не выходили отдельной книгой, а также работы, первоначально опубликованные под названием "Буквы для утешения" (Weilao xinji, 1940). После этого Бянь сосредоточился на переводах (в частности, "Гамлете" У. Шекспира) и сам писал очень мало.
Умер 2 декабря 2000 г. в Пекине.
Источник: Encyclopædia Britannica
* * *
Каждой эпохе присущи свои ритмы; каждая эпоха рождает поэтов, способных передать словом и образом эти неповторимые ритмы. По мнению одних критиков, Бянь Чжилиню удалось проникнуть мысленным взором в безмолвный мир духовной культуры и передать в стихотворной строке облик и голос времени. Другие критики видели в Бянь Чжилине певца Пекина, "монумента китайской культуры", но не бездушного монумента — одухотворенного, звучащего, во всем великолепии красок и форм. "Он любит древний город, — пишет Сюй Кайюй, составитель и переводчик антологии китайской поэзии на английский язык, — он размышляет о тенях, которые откидывает дерево на пустынные улицы, о старике, бредущем в тени деревьев, о голосах уличных торговцев и о голубях, которые вечно кружатся над городской стеной. Его сердце бьется в унисон "с сердцем этого древнего города", и мечты его рядом "с мечтами древнего города". Тот же автор замечает, что стихи Бянь Чжилиня отнюдь "не задыхаются в пыли", "они дышат ясным и чистым воздухом".
Бянь Чжилинь избегает масштабных тем и коллизий, значительное находит в малом. Поэт рассудочный, он смотрит на мир глазами исследователя; эмоции в его произведениях не слишком частые гости, но, когда они все же приходят, строки о море, реках и горах оживают и становятся похожими на живописные свитки танского времени.
Невысокого роста, с худыми, иногда небритыми щеками, в толстых очках, сдержанно-молчаливый, он работал в почти пустой комнате, единственным украшением которой, по рассказу очевидцев, были книги и карта на стене, — Бянь Чжилинь являл собой классический тип старого китайского ученого. И тем не менее это был ученый нового времени. Он знал французских символистов, английских поэтов, упивался романами и рассказами Генри Джеймса, стихами Стивена Спендера, но всегда писал своим, оригинальным языком, близким китайской литературной традиции, хотя в области формы был выдающимся новатором. Он один из создателей китайского сонета; именно он ввел в поэтический текст прием переноса и вслед за Сюй Чжимо утвердил
