ладонь легло тёплое жёлтое солнышко с радужным отливом.
– Вот твоё желание. Используй, как сочтёшь нужным. Только подумай хорошенько. Можешь
заставить своего тёмненького полюбить тебя всем сердцем. Я отправлю его с тобой или оставлю
здесь. Можешь пожелать – и разлюбишь. Только имей в виду, на истинные чувства это не действует,
так что можешь просчитаться. Можешь выдумать что угодно – исполнится. Красота, деньги, здоровье,
власть, лишние двести лет жизни – выбирай, девочка. Ты достаточно настрадалась, чтобы любая
плата была справедливой. Не так ли?
Шариз мягко улыбнулся и добавил:
– Только поторопись: мне не терпится вернуть истинный облик и подняться в небо, а пока здесь
люди – это запрещено.
А у меня в голове всё опять смешалось. Значит, моя любовь к Эйлару... не любовь? Не верю.
Просто не верю! Я слишком хорошо помню, как и почему родилось чувство, как... Пожалуй,
золотистый восторг затопил и вправду чересчур резко и полно, но к тому моменту я уже... любила? И
всё же...
Перевела взгляд на радужное солнышко в ладони. Из-за подступивших к глазам слёз оно казалось
размытым и печальным, как последняя конфета в коробке. Обидно. Я ведь в первый раз по-
настоящему влюбилась. Или думала, что по-настоящему? И как теперь быть с воспоминаниями? С
нежностью? Поцелуями? Горячим неистовым желанием и плещущим через край пронзительным
восторгом? С Эйларом?! Была ли фальшь в его словах, эмоциях прикосновениях? Возможно.
Наверное... Но ведь в моих-то не было. Зато теперь способ исправить всё на моей ладони и освещает
тёплыми бликами дрожащие пальцы.
– Как им, – начала почти шёпотом, но не договорила – голос сорвался.
– Пользоваться? – к счастью, дракон догадался о чём я. – Просто. Это одноразовое заклятье.
Достаточно определиться с желанием и сжать посильнее.
Сглотнув, несколько раз глубоко вздохнула, принимая решение. Просто... Как бы ни так! Сердце
рвалось на части, меня саму буквально трясло. А если ошибусь? Если потом всю жизнь буду
сожалеть о принятом решении? Нет. – Тряхнув головой, повернулась к янтарной стене и шагнула
заключённым в ней пленникам. – Чего-чего, а жалеть себе не позволю. Ни себе ни себя.
– Ещё одно, – остановил меня Шариз. Его широкая рука легла на моё плечо спокойно и ободряюще
и дракон произнёс уже без намёка на насмешку: – Имей в виду: раз в тебе магия божественно огня,
отныне и навсегда ты сможешь перемещаться между этим и своим миром. Я покажу как. Все прочие
миры для тебя не доступны и сейчас, но путь, по которому Дилания провела, открыт. Одна, или с кем-
то – не важно. Но распространяться на эту тему не советую. Здесь поймут – и будут бояться. Там не
поймут и не поверят.
Я хмыкнула. Ещё бы! Мне и самой в такое не поверить, а чего уж говорить об остальных Землянах,
не побывавших в лошадиной шкуре. С другой стороны, какая разница? Вот чего точно не собираюсь
делать, так это возвращаться сюда. Смысл душу рвать?
Не полагаясь на голос, кивнула и подалась чуть вперёд. Мужчина удерживать не стал. А я...
подошла к янтарной стене вплотную. Протянула к ней свободную руку и растерянно оглянулась на
шатена. Тот смотрел, не скрывая интереса и задумчиво-выжидательной улыбки. Лишь в глазах вместо
лукавых искорок необъяснимая печаль.
– Как мне?
– Обоих сразу освобождать не стану, – правильно истолковал недовопрос Шариз. – Выбери кого-то
одного.
Я уже выбрала. Давно и бесповоротно. Вот только... Снова всмотрелась в пару застывших прямо в
движении фигур. Алеханро, такой же неуклюже-изломанный, как и всегда. Замер явно в момент
падения с моей спины. Эйлар, прильнувший к шее коня. Какой же он всё-таки невероятно,
притягательно красивый!
Голубые глаза горят яростным огнём. Зубы сжаты. Напряжённые в погоне за нами мускулы
угадываются даже под пропылённой курткой. Бронзовая гладкая кожа, синеватая тень щетины на
скулах... Ни тени слащавости – только сногсшибательная, невероятная, резкая и пронзительная до
потери пульса мужественность. И сила, в которой хочется потеряться, которой можно лишь дышать и
невозможно сопротивляться.
Едва ли не против воли сделала шаг вперёд, и дымка тёплого солнечного ветра, отделяющая меня
от брюнета, растаяла, оставшись лишь тонким полупрозрачным коконом вокруг воина.
Промелькнувшие в глубине его взгляда радость и торжество подтвердили догадку: всё слышит и
видит, хоть и не может шевельнуть и бровью.
Шаг. . Ещё один, и завороженная и подталкиваемая золотистой жаждой прикосновения сильных,
требовательных и нежных рук, буквально ведомая ею, я оказалась в полуметре от двух метров
воплощённого счастья.
– Эйлар, я... как же люблю тебя, – шепнула, вглядываясь в опьяняющую голубизну напротив.
Сердце сжималось от тоски, в душе едкой золотистой кислотой плескалась боль. – Для меня ты
лучший. Пусть я сумасшедшая, но буду любить тебя несмотря ни на что. Прощаю тебе всё сделанное
или не сделанное. Ты...
Голос опять сорвался. Всё во мне пело и стонало одновременно. Безумная смесь восторга,
нежности, жажды, отрицания, гордости, покорности... Невообразимая, страшная, неотвратимая
какофония чувств, почти сбивающая с ног. .
Закрыв глаза, последним усилием воли удержала собственную руку от прикосновения к щеке того,
которому готова была отдать всё: жизнь, тело, сердце, разум, душу. До крови прикусила губу, чтобы
собраться с духом и всё же произнести:
– Ты лучший и самый любимый. Жаль... Ты даже представить не можешь насколько мне жаль! И
всё-таки нам не по пути. Мне нет места в твоей жизни, а тебе в моей. Вряд ли это тебя сейчас
порадует, только... Просто знай: я буду любить тебя любого, буду помнить до конца и прощаю заранее
всё-всё. И ещё... Если сможешь, прости меня, Эйлар....
В следующую секунду, с горестным всхлипом, отпрянула от брюнета и почти бегом кинулась к
Алехандро. Нужды бежать не было, но я так боялась... Себя боялась! Своей глупости, слабости,
своей... любви.
– Вот, – ничего не видя от слёз, вложила в тёплую сухую ладонь горбуна радужное солнышко. –
Тебе оно нужнее. Только не тронь Эйлара, умоляю.
– Манюня... – Едва слышный изумлённый хрип. – Маню...
– Прощай, – на долю секунды заставила себя прижаться губами к омерзительной щеке. – Удачи
тебе.
И всё. Истерика накрыла меня с головой. Помню только: как, задыхаясь от слёз, бежала к Шаризу.
Помню, как дракон молча обнял и прижал к груди, позволяя спрятать мокрое лицо на своём плече.
Помню, как успокаивающе поглаживал по спине и шептал что-то на ухо. Всё прочее, как в тумане...
Минут пять ничего не происходило. Я только всхлипывала и тряслась, как осиновый лист. Мне было
попросту больно. И не только морально. Отчего-то, в тот момент, когда радужное солнышко
перекочевало в ладонь зомбика, заныли даже волосы и ногти. Нежное золото любви обернулось
кислотой, разъедая кожу, кровь, нервы... всю меня. В грудь будто воткнули тупой ржавый штырь.
Воткнули и забыли вынуть, и при малейшем движении этот проткнувший насквозь штырь мешал
дышать.
Как я могла? Как могла отказаться от Эйлара?! Предать его... трижды. Теперь отдала магию дракона
гниющему уроду, который всей душой желал и желает смерти тому, кого люблю. Такое не прощают.
Вина и горечь заполняли лёгкие, горло, уши, впивались под ногти тонкими огненными иглами, били по
ушам... Я опять выбрала из двоих не того. Опять...
Пусть Шариз обещал не допустить столкновения Алехандро и Эйлара, это ничего не меняло. Всё
равно! В глазах черноволосого воина я навсегда подлая беспринципная дрянь, не стоящая и
воспоминаний... Он не просто забудет – будет ненавидеть и презирать меня, а я... А я не могла иначе!
Просто не могла!
Любимому желание принесло бы власть, а кошмарику просто возможность нормально жить.
Алехандро потерял шанс отомстить врагу, ради мести которому шёл вперёд. Как только понял, что
значит для меня Эйлар, горбун отошёл в сторону, не желая рвать душу. Мою душу... Пусть отошёл
временно, но... Зомбик отступил от смысла своей никчёмной жизни, ради смысла моей. Как же я
могла поступить иначе?!
И всё же в этот момент я... ненавидела себя. О, как истово ненавидела! До крови на прикушенной
губе, до хриплого звериного воя, прорывавшегося на свободу, до звёздочек в зажмуренных глазах, до
острой боли с стиснутых зубах, до... до безумия почти. Ненавидела и не могла поднять зарёванные
глаза на Эйлара. Даже последнего, прощального взгляда не могла кинуть на любимого и преданного
мною же мужчину.
Были ещё какие-то слова. То мерзко-сиплые, то басовито-гулкие, то... Вот только самого родного,
самого дорогого голоса слышно не было а мне... Мне так много хотелось напоследок сказать Эйлару.
