попадать под ваше влияние. — Она улыбнулась одними губами. — Когда проведу допросы и составлю свое мнение, мы и обменяемся мыслями, не возражаете?
— Резон есть, — кивнул Жудягин. — А я пока что почитаю это. — Он показал на красную тетрадку. — Записки Юрия Огурчинского, — ответил на немой вопрос Лариной, — что-то вроде дневника.
— Пожалуйста, — равнодушно кивнула Римма Николаевна и, откинув голову, задумалась. — Нет, я все же сначала допрошу... Князев, Сапаркулиев... Эта девочка... Последним — Огурчинский. А главный-то... — Она недобро усмехнулась. — Как вы неосмотрительно все же... Допустить побег — и чей!..
— Может, и поймали уже, — пробормотал Жудягин, поднимаясь с табурета. — Позову-ка я вашего радиста, запросим Шартауз. Кстати, насчет экспертизы непонятно, отчего такая волынка, давно пора прислать...
— Так, пожалуйста, Князева ко мне, хорошо? — Ларина опять улыбнулась, и опять улыбка ее была столь кратковременна, что в нее не верилось.
Направив Бориса Князева к Лариной и написав для радиста Бельченко тексты двух радиограмм, Жудягин устроился с тетрадкой под навесом возле колодца.
Сначала Антону казалось, что занятие он себе выбрал зряшное — описания каракумской природы и самокопания Юрия Огурчинского были довольно-таки утомительным чтением. Но когда Жудягин подошел к страницам, где описывались события недели, предшествующей гибели Михальникова, он понял, что ошибается. Отношения жителей метеостанции, их ссоры и беседы, приезд и отъезд Бориса Князева... Нет, далеко не все было ясно из дневника, какие-то важные эпизоды были наверняка упущены Юрием, и совсем уж в густом тумане исчезал последний вечер жизни Вадима Петровича Михальникова... Но ведь можно восполнить эти пробелы, расспросить поподробнее, зацепившись за детали...
Выглядела Ларина усталой, под серыми глазами пролегли тени. Усталой и, что было очевидно, неудовлетворенной. Она не стала скрывать этого.
— Я к вам претензии предъявляла — дескать, четкости в ваших протоколах нет, — сказала она. — Но у меня, признаться, получается не лучше...
Римма Николаевна показала на свою папку с надписью «Дело...» и вздохнула.
Антон решил пока что помалкивать. Он видел, что молодая женщина чувствует себя не очень-то удобно перед ним — увальнем-милиционером, которого она чуть не высмеяла.
— Да, прежде чем о результатах допросов... — Ларина мимолетно улыбнулась. — Могу вас обрадовать: получили радиограмму, Шамара задержан в песках. Самое любопытное, что он направлялся на мотоцикле назад, к метеостанции...
— Одумался, видимо, — обронил Антон.
— Или испугался. Его сюда сопровождает проводник с собакой — их высадили с вертолета. Вот-вот должны прибыть, так что...
Она сделала неопределенный жест и снова вздохнула.
— Вот такие повороты, Антон Петрович!
Заметив, как сразу насторожился коллега-следователь, она замялась, румянец на щеках стал гуще.
— На мой взгляд, эта шутовская чехарда с самооговорами нас с вами не должна смущать, Антон Петрович, — произнесла она так подчеркнуто бесстрастно, что очевидно было, как она волнуется. — Поведение влюбленного неврастеника Огурчинского вполне объяснимо. Сначала он не думал брать на себя убийство, хотя и не скрывал своей антипатии к Михальникову. Потом, когда девушка признается, он, красуясь перед собой да и перед нею, делает благородный жест — сочиняет историю о том, как жестоко он отплатил начальнику за Айну. И сразу же раскаивается — зачем наговорил на себя?..
— Не сразу, — уточнил Жудягин. — Только после очной ставки. Когда узнал, что Шамара причастен...
— Да, да, конечно. — Римма Николаевна закусила уголок губы, подумала. — Если б Юрий знал, что Шамара приезжал ночью, он не наплел бы... Хотя, знаете... Сбрасывать со счетов его показания мы тоже не имеем права. Как, впрочем, и показания Айны. Она, видите, опять берет на себя. Она, мол, сопротивлялась, столкнула и так далее...
— Самооговор, — буркнул Жудягин.
— Не скажите! — Ларина встала, машинально оправила кофточку, не сводя взгляда с лица Антона. — Думаю, что эта милая девушка по меньшей мере — соучастница... Если не главное действующее лицо. Хотя это вряд ли. В том же, что они с мужем сговорились, сомнения нет.
— Убить сговорились? — не выдержал Жудягин.
Римма Николаевна поморщилась.
— Нет, разумеется... Что показывать на следствии — вот о чем. Наиболее вероятной мне представляется такая картина: Шамара появляется на кыре как раз в момент домогательств Михальникова. В состоянии аффекта он сбрасывает начальника станции с обрыва, приказывает Айне спрятаться в глиняном лабиринте, а сам заметает следы и возвращается в пески, имитируя поломку мотоцикла. В случае разоблачения есть запасной вариант: Айна должна все взять на себя, она ведь — жертва, она столкнула насильника на камни в порядке самообороны. Короче, суд ее может оправдать, а вот Владимиру Шамаре грозит серьезный срок...
— Уж слишком нелогично ее поведение, — заметил Антон. — Зарывала труп в песок, пряталась. Будто нарочно на себя тень бросала.
— Так она — живой человек! Издерганная, запуганная обстоятельствами туркменская девчонка! От ужаса, от переживаний сдали нервы — только и всего. Представьте, как она после всего происшедшего сидела одна в темноте...
— Улики говорят против Владимира Шамары — это верно, — сказал он, помедлив. — Но улики уликами, а...
— Что — «улики уликами»? — повторила Ларина.
— Мотивы недостаточны, — пробормотал, словно про себя, Жудягин. — Я скорей бы поверил в случайность: Айна толкнула Михальникова, тот сорвался с обрыва... А чтобы Шамара, как бы он ни был разгневан, пошел на убийство — не верю. Пусть тут и ревность, и месть, и желание освободиться от Михальникова... Все равно — мало этого, мало! Парень он расчетливый, это не Огурчинский... Да и не это главное. Чтобы сознательно решиться на убийство, надо самому перестать быть человеком. Это же такой моральный барьер... Рецидивист, подонок способен его переступить. А эти люди — обыкновенные, наши, с нормальной психикой... Ну да, Шамара не святой, и браконьер он, и жадноват. Но убить... Не могу поверить и не хочу...
— Разумеется, вы ближе знакомы с Владимиром Шамарой, — самолюбиво парировала Римма Николаевна, — зато я исхожу из логики самих фактов. Проанализируйте его поведение. Организация ложного алиби — раз, готовность свалить преступление на жену — два, побег.
— Побег-то меня как раз и убеждает в том, что Шамара
