– На мне нарисовано чего или как? – спросил Костров.
– А что, глянуть нельзя, вроде новый человек…
– Ты гляди осторожно, – Мишка распечатал пачку, постучал мундштуком папиросы по крышке и улыбнулся, блеснув золотой коронкой, – а то вполне можно сделать тебе полное солнечное затмение.
– Ты чего это? Чего? – Инвалид попятился.
– А ничего. Знаю я вас, убогих. Сам на костыле, а к куму раньше других добегаешь.
Он повернулся и пошел не спеша вдоль трамвайных путей к Курбатовской площади. День выдался нежаркий, иначе бы пропал он в своем шоколадном костюме и кепке. Небо заволокло тучами, вроде собирался дождик.
«Скорей бы, – думал Мишка, – кончить это дело да Ритку с ребенком повидать. Вот ведь как получается: стоит сесть на трамвай – и через полчаса дома, да никак нельзя этого делать. Правда, Данилов, прощаясь, обещал, что выхлопочет мне отпуск, а Иван никогда не врет. Кремень мужик: сказал – сделал».
Мишка вспомнил о Данилове, и ему стало тревожно: зря он уехал из райцентра. Там, видно, дела веселые начались, не то что здесь: гуляй по улице да на баб глазей. И в том тяжелом деле ему захотелось непременно быть рядом с Даниловым. Но тот просил его найти Гомельского, и он, Костров, обещал, а раз обещал, значит, найдет.
Володю Гомельского Мишка знал давно, в тридцать четвертом им пришлось даже сидеть в одном лагере. Володя был человек не злой, но чрезвычайно ушлый, он даже в лагере ухитрялся скупать золотые коронки. Как он это делал, никому не ведомо было, но важен факт – делал. Отношения у них с Мишкой всегда были нормальными, и пару раз Володя взял у него кое-что, правда мелочь. Золото Мишка не любил, всегда предпочитал наличные.
Так, задумавшись, он шел по знакомым переулкам мимо старых деревянных домов, палисадников. Он и не заметил, как вновь оказался в Большом Кондратьевском, рядом с пивной. И только здесь понял, что за два часа никого не встретил, вернее, не увидел. Мишка не торопясь огляделся. Что-то все же ему было здесь неуютно. Год фронтовой жизни, разведрота приучили его чувствовать опасность как бы кожей. Нет, что-то здесь не так. Он достал спички, чтобы прикурить, и, словно случайно, уронил коробок; наклонясь за ним, незаметно посмотрел назад. Вот она, рожа прыщавая в малокозырке. Так и есть, топает за ним, глаз не спускает.
«Шакал, – подумал Мишка. – Присосался к кому-то, служит честно за блатной авторитет, за водку, за денежки, за то, чтобы во дворе пацаны со страхом и уважением на него глядели».
Он поднял коробок, чиркнул спичкой, прикурил папиросу. Что ж, пора создать им условия для встречи. Пора. Мишка усмехнулся внутренне и толкнул дощатую облезлую дверь пивной.
В лицо ударил душный, застоявшийся запах. В маленьком зале было шесть столиков, покрытых несвежими, потерявшими цвет клеенками. За стойкой, занимавшей всю стену, стояла могучая блондинка с необъятным бюстом. Она равнодушно взглянула на вошедшего, взяла перевернутую вверх дном кружку, поставила ее под кран.
– А может, я не пью пиво, – небрежно протянул Костров.
– Тогда сюда и ходить незачем.
– Может, я шампанское пью.
– А по мне хоть «Шартрез». Не хочешь пива, другие выпьют, а с такими запросами в «Гранд-отель» ходить надо.
– Ладно уж, поесть что-нибудь имеется?
– Сюда обедать не ходят, по нынешним временам есть дома надо.
Мишка оглядел стойку. За стеклом сиротливо приткнулось несколько тарелочек с кусками селедки, обложенной кружочками вареной картошки.
– Ну ладно, пару пива, селедочку. А если?.. – Мишка подмигнул.
Буфетчица внимательно посмотрела на него, подумала. Костров видел, что она внутренне боролась с собой. Но вероятно, профессиональная интуиция взяла верх, она поняла, что этот молодой пижон никак не может причинить ей вред. Да и вообще, видать, паренек тертый, много таких забегало к ней, а потом исчезало бесследно. Чем они занимались, она не знала, да и не хотела знать, у нее своих забот хватало.
– Ладно. – Буфетчица осклабилась. – Сколько?
«Как укусит – полруки нет», – подумал Мишка и ответил:
– Как положено, к кружечке прицеп – сто грамм, а кружек-то две.
Буфетчица наклонилась под стойку и, выпрямившись, поставила перед Костровым граненый стакан, до краев наполненный водкой.
Мишка полез в карман, положил на стойку четыре радужные тридцатки, потом подумал и добавил еще одну.
Он сел за столик в самом углу, спиной к стене, и внимательно оглядел пивную. За соседним столом удобно устроилась компания здоровенных мужчин в темных костюмах, они тихо переговаривались, не обращая ни на кого внимания, только один из них, седоватый, коротко стриженный, поймав Мишкин взгляд, чуть заметно подмигнул и почесал щеку.
«Наши», – понял Костров, и ему сразу же стало легко и спокойно. Теперь здесь он был не один. Ребята из МУРа, его друзья и друзья Данилова, были рядом, и он чувствовал свое единение с ними, и от этого ощущения к нему приходила уверенность.
Мишка сел поудобнее и выпил полстакана, потом сдул с кружки белоснежную шапку и с наслаждением потянул пиво. Водка теплом разлилась по телу, и ему стало совсем хорошо. Шум в пивной находил морским прибоем, то накрывая его, то вновь откатываясь. Иногда он слышал обрывки фраз, чей-то смех. На какое-то время ему показалось, что войны нет вовсе и что сидит он просто так: шел по улице да и заглянул сюда. Но постепенно первый хмель начал проходить. Так с ним и раньше бывало: чуть ударит в голову, а потом пей сколько влезет – и ничего. Мишка решил заказать еще пива и было совсем поднялся из-за стола. Но в это время увидел, как от буфетной стойки к нему направляется юркий паренек в кепочке-малокозырке с четырьмя кружками пива в обеих руках. Нес он их аккуратно, стараясь не расплескать.
– Свободно? – Не дожидаясь ответа, паренек поставил кружки на стол и присел осторожно, словно кот.
– А может, у меня занято? Может, я подругу жду, к примеру, – Мишка, прищурившись, в упор поглядел на парня, – тогда как, а?
– Тогда я уйду, ты чего, уйду я. – Парень отодвинулся вместе со стулом.
– Ладно уж, сиди. – Мишка полез в карман, вытащил тридцатку. – Ну, в железку зарядим?
– С тобой-то? Нет. С тобой пусть другие играют.
– По маленькой, чтоб время провести.
– Не буду.
– Не знаешь ты закона, сявка. Когда тебе деловой говорит, все исполнять надо. Запомни: в блатную жизнь вход рупь стоит, вошел туда – исполняй закон, тогда в авторитете ходить будешь.
– Так я всегда. Как кликуха-то твоя будет? Может, я слышал.
– Червонец я. Мишка Червонец.
– Как же, – в голосе парня послышались уважительные нотки, – много слышал от старших. Говорили, что вы по самому краю пошли.
– Говорили, – Мишка выплеснул в рот остатки водки, лениво пожевал картошку, – они много чего говорят. Сами падаль жрут, а нам завидуют. Значит, так, – он вынул из кармана скомканные деньги, – организуй выпить, закуску, ну, пива, конечно.
– Это мы в момент, прямо сейчас.
Парень метнулся к стойке, о чем-то зашептался с буфетчицей, показывая на Мишку. Минуты через две он вернулся, присел у стола:
– Сейчас все будет в лучшем виде.
– В компанию не примете? – спросил кто-то.
Мишка поднял глаза и увидел Сутулого.
– Садись.
– Спасибо. Ну, как там? – Сутулый обратился к пареньку.
– Все сейчас принесут, Сергей Сергеевич, вот Червонец гуляет.
– Ладно, потом я отвечу. Здорово, Михаил. Не признаешь?
– Теперь я тебя, Фомин, признал. А тогда нет, больно исхудал ты, что, чахотка бьет?
– Она. Врачи говорят: питаться лучше надо. Да где там… Каждую копейку горбом выбиваешь, прямо чистый лесоповал. – Фомин вздохнул, потянулся к кружке.
– Что-то я тебя на повале-то не видел, – ехидно сказал Мишка, – ты больше в нарядчиках придуривался.
– Кто как может, Миша, кому какая жизненная линия.
– А что ты меня пасешь, чего твои за мной бегают? Может, ты для МУРа стараешься?
– Ты меня за стукача держал когда разве? Нет. Мне мальчики мои сказали, что есть у тебя золотишко. Вот я прицениться и хотел. Может, сторгуемся?
– Может.
– Так покажи.
– Прямо здесь? – насмешливо спросил Костров.
– Зачем здесь, можем выйти.
– Золото есть и камни, только я им цену знаю.
– Про цену сейчас разговора нет. Слушок прошел, будто ты с каэрами спутался, у Резаного в банде был.
– Слушай меня внимательно, Фомин, – твердо сказал Мишка, – я сейчас и тебя и твою шестерку шлепну и уйду. – Он выдернул из-под пиджака пистолет. – На мне крови много, чуть больше, чуть меньше – роли не играет.
– Погоди, погоди, спрячь примус. Ты меня знаешь, а я тебя. Живи как хочешь, я тебе не судья, я о другом: есть товар – возьму, нет – разошлись. Годится?
– Добро. – Мишка сунул пистолет в карман, огляделся и вытащил кожаный мешочек. – Гляди, Сергей, вот что имеем. – Он вытряхнул на ладонь осыпь.
Фомин весь подался вперед, стараясь получше рассмотреть. Мишка подержал ее немного и опять положил в мешочек.
