— Не знаю.
— Может быть мне, Вадиму... или Сергею?
— Возможно.
— Кто его прислал?
— Не ясно.
— А откуда у них ваш номер? Этот номер телефона никому не известен.
— Я не знаю, Билл.
Сын стоял рядом и с беспокойством смотрел на меня во все глаза. Я перестал вышагивать и слабо улыбнулся, чтобы успокоить его.
— А можно отследить это сообщение и выяснить, кто отправитель?
— Я попробую. Перезвоню, как только что-нибудь узнаю.
— Спасибо.
Этот минутный звонок растворил без остатка все положительные эмоции дня. Обратный путь в Лондон был долгим и безрадостным. Я понятия не имел, как объяснить это послание, в чей адрес оно направлено и что мне следует предпринять. Ситуация выглядела серьезной и вызывала у меня большие опасения.
Вскоре Владимир получил еще одно сообщение, тоже на русском языке: «Поезда... идут поезда... все на северный... на восток... и мне кажется... никогда... не закончится... этот срок...». Как объяснил Владимир, это был припев из тюремного шансона. Имелись в виду поезда, увозившие арестантов в сибирские лагеря на верную смерть.
Через несколько дней мне неожиданно позвонил давний клиент — Филипп Фалтон. Он был моим близким приятелем со времен истории с «Газпромом». Они с женой остановились проездом в Лондоне и хотели повидать Елену и детей. Мы прекрасно провели время, пообедав в ресторане на пятом этаже торгового центра «Харви Николс», и мне удалось на несколько часов оставить в стороне свои тревоги. Филипп с супругой умилялись нашими малышами, и мы с Еленой получили истинное удовольствие от встречи. Мне неприятно это признавать, но какое-то время я чувствовал себя, будто все вернулось в нормальное русло. Я, конечно, понимал, что проблемы никуда не делись, но полагал, что можно — или даже нужно — забывать о них на время, делать передышки и хотя бы один вечер провести так, будто у меня все нормально.
Я уже собирался уходить, когда снова позвонил Владимир:
— Билл, пришло очередное сообщение.
— Что на этот раз?
— Цитата из «Крестного отца»: «Если история чему-нибудь и учит, то только тому, что убить можно кого угодно. Майкл Карлеоне».
Я замер. У меня затряслись руки. Я в сердцах выругался и закончил разговор.
Я был всерьез напуган. На следующий день рано утром я собрал все три сообщения со смартфона Владимира, включая время получения, и обратился в антитеррористическое подразделение Скотленд-Ярда, известное как «SO15». Они прислали группу следователей, которые опросили нас с Владимиром, а их технические специалисты отследили исходящие номера. Все три сообщения пришли с номера, который не был зарегистрирован на конкретного абонента, и это было необычно. Позже наш специалист по безопасности Стивен Бек пояснил, что в России допуск к таким незарегистрированным номерам имели сотрудники ФСБ.
В четверг, двенадцатого ноября, должно было состояться очередное судебное заседание о продлении содержания Сергея под стражей. Добираться до суда арестантам было весьма непросто. Доставка в суды обычно начиналась в пять утра, когда охранники выводили заключенных из камер и сажали в автозак. Двадцать с лишним человек заталкивали в кузов, рассчитанный на вдвое меньшее количество. Несколько часов людей держали в грузовике, пока служащие следственного изолятора оформляли документы. Сергей и другие арестанты вынуждены были стоять в набитом битком фургоне и ждать. Они были лишены свежего воздуха, глотка воды и доступа в туалет. То же самое повторялось на обратном пути из суда, измотанные люди добирались до своих нар уже за полночь. В течение дня их не кормили, зачастую они оставались без горячей еды по тридцать шесть часов. Поездка в суд превращалась в своего рода пытку с целью сломить и деморализовать обвиняемых, пока те сражаются за призрачный шанс на оправдание.
В тот день Сергея доставили в суд около десяти утра. В коридоре его наручниками приковали к батарее центрального отопления. Пока он находился там и обдумывал свои заранее подготовленные ходатайства, появился следователь Сильченко и с ухмылкой произнес: «Я предоставил суду документы, которые вы просили».
За предыдущие шесть недель Сергей пять раз запрашивал у следователя эти документы. Они были необходимы для заблаговременной подготовки к судебному заседанию, но Сильченко приложил их к делу только сейчас, за десять минут до начала слушания, тем самым лишив Сергея возможности полноценно подготовиться к своей защите. Сергей даже не успел возразить, как конвоир освободил его от наручника, повел в зал заседания и оставил в клетке для подсудимых.
Усаживаясь на скамью, Сергей увидел в первом ряду свою маму и тетю. Он помахал им рукой, делая вид, что все в порядке.
Судья Елена Сташина объявила слушание открытым. Сначала Сергей зачитал ходатайство о приобщении документов о неоказании ему медицинской помощи в заключении. Судья Сташина отклонила его. Далее он зачитал ходатайство о приобщении документов, которые свидетельствуют о фальсификации доказательств в материалах следствия. Сташина отказала и в нем. Когда Сергей перешел к ходатайству о приобщении документов о незаконности ареста, судья прервала его на полуслове и отклонила и это ходатайство. В итоге она отклонила больше десятка ходатайств Сергея. Когда Сергей попросил дать ему дополнительное время для ознакомления с материалами, которые только что принес Сильченко, судья велела ему замолчать.
Но он не стал молчать. Поднявшись в клетке в полный рост, Сергей, несмотря на плохое самочувствие, громко и отчетливо произнес обвинительную речь, заявив судье Сташиной о попрании закона и его собственных прав. Сергей закончил свое выступление так:
«Мое право, которое предусмотрено Конвенцией о защите прав человека и основных свобод иметь достаточное время и возможность для защиты, грубо нарушено, и все мои ходатайства, с которыми я обращался к суду с просьбой обеспечить мне это право, судом просто проигнорированы. Поэтому я не буду сегодня выступать и отказываюсь участвовать и слушать что-то сегодня в судебном заседании».
Он сел и отвернулся от судьи. Слушание продолжалось без участия Сергея. Сташина оставалась невозмутимой. Она прошлась по нескольким техническим вопросам и затем хладнокровно продлила срок содержания под стражей. Слушание было окончено, и конвоиры вошли в клетку за Сергеем. Когда его уводили из зала, Сергей не нашел в себе силы даже улыбнуться семье.
Его отвели в коридор и вновь приковали к радиатору. До конца вечера ни адвокату, ни семье не позволили увидеть Сергея. Мама и тетя несколько часов простояли на холоде в ожидании тюремного фургона, который должен был увезти Сергея обратно в Бутырку. Они надеялись хотя бы помахать ему рукой на прощание и сказать, что любят его, но до девяти вечера машина так и не появилась. Холод, отчаяние и печаль подавляли их. Ждать дальше становилось невыносимо, и они пошли домой.
Я узнал обо всем, что случилось, на следующее утро. Когда я рассказал это Елене, она пришла в смятение:
— Билл, у меня очень нехорошее предчувствие.
Было трудно не согласиться с ней.
— Кто-то из адвокатов обязательно должен поехать навестить его в Бутырке, — продолжила она решительно. — Кто-то должен увидеть его. Сегодня же.
Но отправиться туда никто не мог. Адвокат Сергея — единственный, кому было позволено с ним видеться, — уехал из города до понедельника.
В ту ночь, в четверть первого, мой смартфон завибрировал — пришло сообщение на голосовую почту. Никто никогда не звонил мне на этот номер, никто его даже не знал. Я взглянул на Елену и нажал кнопку голосовой почты. Там было оставлено одно новое сообщение.
Я услышал крики и мольбу человека, которого жестоко избивали. Запись длилась две минуты и обрывалась на полувопле. Я дал Елене прослушать запись. Мы до утра просидели в кровати без сна, думая о самых мрачных сценариях.
На рассвете я обзвонил всех ребят из нашей команды. Все были в порядке. Единственный, кому я не мог позвонить, был Сергей.
В понедельник, шестнадцатого ноября 2009 года, адвокат Сергея Дмитрий Харитонов отправился к нему в Бутырку. Однако служащие следственного изолятора не привели Сергея — он «не может покинуть камеру по состоянию здоровья». Дмитрий попросил показать ему медицинское заключение, но они не предоставили его, сообщив, что бумага находится у следователя Сильченко. Дмитрий позвонил Сильченко и попросил копию заключения о состоянии здоровья Сергея, но и Сильченко сказал, что медицинское заключение является «внутренним делом следствия», и наотрез отказался сообщать какие бы то ни было подробности.
Они намеренно давали адвокату уклончивые ответы. На самом деле Сергею не просто «нездоровилось». За время заключения у него развились панкреатит, камни в желчном пузыре и холецистит. Несколько месяцев без лечения закончились тем, что организм сдал, у Сергея началось серьезное обострение. До этого начальство Бутырки отказывало Сергею в многочисленных просьбах о медицинской помощи, но в тот день направило его с конвоем в больницу «Матросской тишины» для неотложной госпитализации.
