— Это вызов? — Теперь он явно раздумывает над сказанными мною словами.
Я знаю, что он никогда не избегает их, поэтому слегка задираю его:
— Да, вызов.
— Черт побери тебя, женщина. Ты — исчадие ада, ты знаешь это? — в его голосе слышится улыбка.
Мы оба слегка расслабляемся.
— Мне уже говорили об этом.
— Черт. Но терять-то нечего? Наверное, я так и сделаю. К тому же, моей печени нужно немного отдохнуть. Даже при мысли о виски мне хочется вырвать.
— Обещаю, это поможет. Я много писала после смерти Грейси.
— Ты никогда мне об этом не говорила.
— Я никому не говорила. Просто писала. В большинстве случаев для гитары, потому что просто не могла слышать скрипку. Скорее всего, вся эта музыка — просто отстой, но в то время не это имело значение. На тот момент, это была своего рода бесплатная терапия. Как раз то, что мне было необходимо.
— Гм. Когда-нибудь мне бы хотелось послушать, что ты написала.
— Конечно. Когда-нибудь. А теперь иди и отдохни перед сегодняшним концертом и обещай, что начнешь писать с завтрашнего дня.
— Так точно, мэм. — Теперь он больше похож на самого себя.
— Живи по полной.
— Живи по полной, — тихо повторяет он.
— Я люблю тебя, Гас.
— Я тоже люблю тебя, Опти.
— Пока.
— Пока.
Среда, 30 ноября
Кейт
Мы с Гасом общаемся по скайпу. Он проигрывает мне то, что написал. Акустика в автобусе ни к черту, но мне трудно сдержать эмоции, наблюдая за тем, как он обнажает душу. Гас прав, его музыка — чистый выплеск ярости. Но в то же время она так прекрасна, потому что я знаю, это — его настоящие чувства. Он ничего не прячет. Такая искренность вызывает у меня слезы.
Когда Гас заканчивает, его глаза тоже влажно блестят. Перед тем как пошутить, даю ему время взять себя в руки.
— Приятель, думаю у тебя проблемы с управлением гневом.
— Ты так думаешь? — тяжело сглотнув, отвечает он.
Я качаю головой.
— Нет. Я просто тянула время. Мне нужна была минутка. — Я все еще пытаюсь это делать. — Приятель, это было изумительно. Как насчет того, чтобы добавить скрипку и смягчить жестокие нотки?
Он кашляет и делает глоток воды из стоящей на столе бутылки.
— Возможно, это поможет, ну знаешь, как бы снизит истерию.
Мне не хочется смеяться, но Гасу необходимо ободрение.
— Я только за то, чтобы снизить истерию с помощью струн. Ты можешь записать музыку на своем невероятно умном телефоне и отослать мне видео? Кое что крутится в голове, но мне нужно прослушать ее еще раз.
— Будет сделано.
— Отлично. Я позвоню тебе завтра. Продолжай писать.
— Спасибо, Опти. За все. Это действительно помогает.
— Мне тоже, приятель. Люблю тебя, Гас.
— Я тоже люблю тебя.
— Пока.
— Я больше не говорю "пока". Люблю тебя.
Скайп отключается и изображение Гаса исчезает.
Пятница, 2 декабря
Кейт
Я уже несколько дней не была в своей комнате в общежитии. Мне нужно взять порошок для стирки.
Засовываю ключ в замочную скважину, но дверь оказывается незапертой. Странно. Первое правило общежития — всегда закрывай дверь.
Шугар лежит на кровати, но она не спит. Я решаю поприветствовать ее, хотя и не ожидаю ничего в ответ.
— Как дела, Шугар?
В ответ — тишина. Она молчит. Отлично. Не то, чтобы мы были лучшими подругами. Черт, да мы даже и не подруги совсем, так что я быстро делаю то, зачем пришла.
Запихивая одежду, сложенную кучкой возле кровати в сумку, слышу какое-то хлюпанье со стороны Шугар. Я оказываюсь в положении, когда мне нужно сделать выбор — признать, что она плачет или нет? Мне хочется проигнорировать ее, но я не могу. Оглядываюсь и вижу, что она свернулась в клубок и тихо плачет в подушку. На лице — никаких эмоций. Это — самое страшное, маска, за которой скрывается шок. Маска, которую надевает на себя тело, когда ты переживаешь что-то слишком серьезное, и оно предпочитает просто отгородиться от всего мира, чем встретиться с проблемой с высоко поднятой головой.
Черт, судя по всему мне не удастся в обед заняться стиркой.
Так как мы не подруги, то я не слишком беспокоюсь, но все же встревожена.
Ненавижу, когда люди плачут.
— Шугар, ты хочешь поговорить об этом?
Молчание. Она даже не мигает.
Делаю еще одну попытку, потому что не могу просто уйти.
— Слушай, знаю, я последний человек, с которым ты хотела бы поговорить, но я — хороший слушатель.
Она мигает и смотрит на меня так, как будто только что заметила. Слезы так и текут по ее лицу.
— Что случилось, подруга?
Она снова хлюпает носом, и я передаю ей коробку с салфетками со своего стола. Закончив сморкаться, Шугар смотрит на меня с выражением нечто среднего между грустью и смущением.
— Я беременна, — снова плачет она.
"И ты еще удивляешься этому, мисс нимфоманка?" на секунду мелькает у меня в голове мысль, но она исчезает так же быстро, как и появляется. Все-таки я и сама не святая. Только девственницы могут осуждать ее в такой момент. И уж точно не я.
— Какой срок?
— Я не знаю. У меня должны были быть месячные на прошлой неделе, но они так и не наступили. Я сделала три теста. Все положительные, — стирая ладонями со щек слезы, говорит она.
Начинаю быстро обдумывать ситуацию, поставив себя на ее место. Господи, чтобы делала я, если бы была Шугар? Пытаюсь оказать ей поддержку, не выглядя при этом фальшиво.
— Ты разговаривала с отцом?
Она качает головой и издает смешок, в котором смешалось и отвращение и доля ненависти к самой себе.
— Я даже не знаю, кто отец.
— Но ты можешь как-то сузить круг? Может, если ты будешь знать срок, то это как-то поможет.
Шугар закатывает глаза, а потом смотрит на салфетку, которую она рвет на мелкие кусочки.
— Ты же и сама знаешь, сколько разных парней прошли через эту комнату. — Она снова начинает плакать. — Я такая идиотка, Кейт.
Мне хочется как-то успокоить ее, потому что все совершают ошибки. Все. Я сажусь на кровать и предлагаю ей еще одну салфетку.
— Ты не идиотка, Шугар. Сексуально озабоченная, но не идиотка.
Она громко сморкается и пристально смотрит на меня.
Я улыбаюсь, потому что в первый раз я по-настоящему разговариваю с настоящей Шугар.
— Что ты собираешься делать?
— Я не могу позволить себе иметь ребенка, — без раздумий говорит она. — Я просто не могу.
Мне становится больно от этих слов. Я абсолютно уверена, что такое решение каждая женщина должна принимать сама, но в данный момент я все еще представляю себя на ее месте. В глубине души я знаю, что хотела бы сохранить своего ребенка. Я сглатываю ком в горле и напоминаю себе, что речь идет не обо мне, а о Шугар. И только Шугар знает, что лучше всего для Шугар.
Тем не менее, я исполняю роль некоего адвоката дьявола, потому что именно это я сделала бы для своей подруги.
— А ты сможешь жить с этим решением? Один года, два, десять лет? Ты сможешь с этим жить?
В ее глазах страх, но она повторяет
— Я не могу позволить себе сейчас иметь ребенка.
Я киваю. Она думала об этом.
— Ты уже была в клинике при кампусе? Может, они могут помочь?
Она качает головой.
— Нет. Я... я боюсь.
Не могу самой себе поверить, но я говорю это.
— Иди, умойся и оденься. А потом мы пойдем и все разузнаем, Шугар.
В клинике ей дают сделать еще один тест. Он только подтверждает то, что она уже знает. Она разговаривает с дежурной медсестрой и берет брошюры, которые они обычно вручают при беременности, усыновлении или аборте.
Когда мы выходим на улицу, Шугар выглядит довольно уверенно. У нее есть план. Тем не менее, ее руки трясутся так сильно, что она даже не может набрать номер, чтобы договориться о приеме у доктора.
Я забираю телефон и делаю это за нее.
— Я бы хотела записать на прием подругу, — говорю я, когда на другом конце трубки раздается женский голос.
Мы договариваемся на утро, в следующий четверг.
Четверг, 8 декабря
Кейт
Шугар сделала аборт. Я возила ее в клинику. Все закончено. Финал.
Потом я довела ее до комнаты в общежитии и заставила поесть и попить. Она поблагодарила меня, а потом я ушла. Я не злюсь на нее. И не сужу. Правда. Но в желудке у меня все сжимается, и я не могу перестать думать о Стелле. А что, если бы Лили и Келлер приняли такое же решение? И не было бы никакой Стеллы. Даже при мысли об этом мне хочется плакать.
Я бегу к машине и еду домой. К тому времени, как я добираюсь до квартиры Келлера, мне все еще тяжело дышать. Я не знаю, на что похожа паническая атака, но мое состояние должно быть близко к ней. Сердце как будто собирается выпрыгнуть из груди. Такое ощущение, что я теряю разум. Это страшно. Я никогда раньше не чувствовала ничего подобного. Залетаю в квартиру, кладу руки на колени и сгибаюсь пополам, пытаясь отдышаться и успокоиться. Но единственное о чем я могу думать – это небытие. Оно равноценно смерти.
Келлер оказывается рядом со мной в долю секунды.
