И парни, смеясь, дружески похлопали друг друга по плечу. Временами бездействие тяготило их, но всех связывала крепкая дружба. Пройдет совсем немного времени, и Борис примкнет к их компании…
* * *
Мари, задумавшись, неторопливо вышла из класса. В этом году осень проявила себя с первых же дней сентября. С утра шел надоедливый мелкий дождик, в помещениях приятно пахло горящими в печах поленьями.
Накануне Адриан принес в дом корзину белых грибов, аромат которых моментально наполнил кухню. Это был подарок одного пациента, обитавшего недалеко от Корниля. В тех местах, как и в Прессиньяке, имелся свой «Волчий лес». Адриан рассказал, что было время, когда жители Обазина ходили через этот лес на мессу в приходскую церковь Корниля, опасаясь встречи с волками.
На площади было темно — близился вечер, и небо застлал плотный ковер из туч. Перед дверью своего дома Мари увидела какую-то женщину.
«Странно… Нанетт должна уже быть дома, — подумала она. — Почему же она не открывает гостье? И кто бы это мог быть?»
Она ускорила шаг, подгоняемая беспокойством и любопытством. Седые волосы женщины, стоявшей у двери, были покрыты платком. Худенькая, с увядшим лицом, она смотрела в противоположную сторону, поэтому Мари успела как следует ее рассмотреть.
«Элоди Прессиго! Почему она здесь?»
— Мадам, что вам угодно? — довольно-таки холодно спросила Мари.
— О, это вы, Мари из «Волчьего Леса»! А вы не слишком-то изменились. Я вас сразу узнала… Я — племянница Фаншон, Элоди, вдова сына Прессиго, ну, вы помните, сына Марселя, который держал бистро и табачную лавку…
Мари кивнула, не зная, что сказать. Она запомнила Элоди молодой симпатичной женщиной, смешливой и полненькой, которая умела вскружить голову мужчине. Теперь от былой привлекательности ничего не осталось. Жизнь измотала ее, стерла с лица когда-то яркие краски. Мари открыла дверь:
— Входите! Вы звонили? Не понимаю, почему Нанетт не открыла!
— А она открыла! Старуха открыла, но тут же выставила меня за дверь. Хотя я ей сразу сказала, что пришла ради сына, ее родного внука… Я-то была уверена, что она знает!
— Нет, она ничего не знает! Вы совершили досадную оплошность. Нанетт после смерти Жака очень ослабела. Не надо бы ей сообщать такие новости!
Женщины стояли в вестибюле друг напротив друга. Из гостиной до них донесся звук передвигаемого стула и сердитое бормотание пожилой женщины. Мари сделала Элоди знак пройти следом за ней в кухню. Удивительное дело, но она не испытывала ни неприязни, ни враждебности по отношению к этому персонажу из прошлого. Если задуматься, жизнь подарила ей, сироте, столько счастливых моментов!
— Хотите кофе или чаю, Элоди?
Мари всегда поражала сверстниц в Прессиньяке своими изысканными манерами и «городской» речью. Вот и сегодня вечером Элоди смутилась, оказавшись лицом к лицу с образцовой супругой доктора, живущей в большом красивом доме. Былой соперницей, которая нашла в себе силы быть вежливой и приветливой в таких обстоятельствах… Да, тут было чему удивляться.
— Уж лучше стакан вина, мадам! — понизив голос, сказала гостья. — Я расчувствовалась, когда вас увидела. После стольких-то лет… Я ведь помню вас девочкой, и вот теперь я сама — бабушка! Моя старшая дочка в прошлом году родила внучку…
Мари и себе налила стакан белого вина, надеясь, что оно придаст сил. В душе она молилась, чтобы поскорее вернулся Адриан. Конечно же, он скоро придет. Эта женщина, разумеется, пришла просить денег. Но ее сын, Клод, уже достаточно взрослый и мог бы пойти работать! Наконец Мари заговорила, стараясь, чтобы голос звучал спокойно:
— У меня не очень много свободного времени, пора готовить ужин. Что привело вас ко мне, Элоди?
— Как вы знаете, я по-прежнему живу в Прессиньяке, в доме моей тетушки Фаншон. Но Клод, сын вашего Пьера, в родных местах не нашел себе дела по душе и пошел учеником к одному мастеру в Сен-Жюньене. По воскресеньям он приезжал домой, но вот уже две недели от него ни слуху ни духу. Поэтому я поехала к его хозяину. И там никаких новостей! Хорошо хоть другой подмастерье нашептал мне на ушко, что мой Клод ушел к маки. В отряд, который здесь, в Коррезе. Похоже, что Сопротивление, как они себя называют, в ваших краях хорошо организовано. У нас, правда, тоже хватает людей, не согласных с Петеном. Вот и мой парень что-то себе надумал. Когда он спросил, кто его отец, я не стала врать. Он знает, что в Коррезе у него есть брат и сестры. С тех пор он вбил себе в голову, что должен с ними увидеться. Я боюсь, мадам Мари, боюсь за своего сына! И я подумала, что ваш муж, доктор, наверное, знает, где мой Клод.
Мари выслушала Элоди и глазом не моргнув. Из осторожности она не хотела показывать, а тем более говорить, что ей что-то известно о партизанах. Да и потом, участники Сопротивления из соображений безопасности скрывали свои подлинные имена под прозвищами. И даже Поль не говорил родным, что происходит в коррезских лесах и долинах.
То, что рассказала Элоди, было вполне правдоподобно, Мари понимала, что мать тревожилась о сыне, и все-таки… В ее речах прозвучали фальшивые нотки, она это почувствовала. Зачем Элоди было ехать так далеко, в Обазин? Если она желала найти сына, почему она прежде всего отправилась к дому семьи Меснье?
— Скажите, Элоди, а почему вы думаете, что мой муж может что-то знать о Клоде?
Женщина смущенно усмехнулась, и эта усмешка Мари совсем не понравилась. Она бы все отдала, лишь бы Нанетт или Адриан вошли сейчас в кухню и помогли ей выйти из затруднительной ситуации.
— Отвечайте! — потребовала она. — Я вам не верю! Ваш сын избрал свой путь, но причем здесь я? Почему вы приехали ко мне, да еще так поздно?
Элоди залпом опустошила свой стакан и сказала:
— Я подумала, что мой Клод… Ну… Мы вроде как родственники… Ведь он — сын вашего первого мужа. Вы были не такая гордая, когда пасли овец у Жака! Не мне вам рассказывать… И про вашу подругу я все знаю, как ее звали? Ага, Леони! Та еще штучка! Она хотела Пьера и добилась своего!
Мари вскочила со стула с криком:
— Я знаю! И мне на это плевать! Сколько вы хотите? Я дам вам денег, и вы уйдете, несносная вы женщина!
В это мгновение в кухню вошел Адриан. Увидев Мари, с покрасневшим от гнева лицом и стиснутыми кулаками стоявшую перед безвкусно одетой незнакомкой с мрачным выражением лица, он быстро спросил:
— Что здесь происходит? Ты чем-то расстроена, дорогая?
Мари не стала дожидаться, когда Адриан повторит вопрос: она все ему рассказала, не сомневаясь, что он быстро найдет решение и неприятная посетительница исчезнет. Внезапная бледность супруга поразила ее, однако Мари не осмелилась выразить свое беспокойство. Наконец Адриан сказал:
— Я очень устал, у меня сегодня было много пациентов, поэтому сейчас хочу только одного — отдохнуть. Мадам, в отеле «Сент-Этьен» вас будет ждать номер. Я не могу предложить вам более современный «Отель де Круару», он пока закрыт. Я позвоню в отель, закажу номер и ужин за свой счет, а завтра приходите к девяти утра. Приятного вечера, мадам!
Адриан каждый раз делал ударение на слове «мадам». Элоди ушла, натянуто улыбаясь. Услышав, как за ней закрылась входная дверь, Мари бросилась любимому супругу на шею:
— Спасибо! Я не знала, как ее выставить. И уже думала позвонить матери Мари-де-Гонзаг, чтобы та приютила ее на ночь, но…
— Вот этого делать никак нельзя! Мари, не спрашивай меня почему, но ты не должна посылать в приют незнакомых людей. Мне не нравится эта Элоди с ее бегающими глазками. Если хочешь знать мое мнение, то вот оно: она явилась к нам по наущению Макария.
Мари удивилась, почему столь очевидное объяснение не пришло ей в голову. Взволнованная, она крепче прижалась к груди мужа.
— Мне так хотелось, чтобы сегодняшний вечер прошел хорошо! — сказал Адриан. — Ты ведь помнишь, нас пригласили в гости родители Амели. Мари-Эллен тоже будет там и принесет с собой скрипку. В хорошей компании и мы отдохнем немного…
— Господи, Нанетт! — воскликнула Мари. — Элоди рассказала ей о Клоде. Бедная моя Нан, она, наверное, уже вся извелась!
— Она тоже приглашена! Иди поговори с ней, успокой. Мы скрыли от нее эту историю, чтобы зря ее не волновать, она обязательно поймет. Потом собирайся и надень свое самое лучшее платье — может, к тебе, такой красивой, судьба отнесется более благосклонно, а заодно и к нам…
И с этими словами, явно имеющими скрытый смысл, он пошел наверх переодеваться. Мари скрепя сердце вошла в комнату Нанетт. Пожилая женщина сидела в своем любимом кресле у окна и перебирала четки. Убеленная сединами, она вдруг показалась Мари намного старше своего возраста. Не поднимая головы, Нанетт сказала:
— Я молюсь за моего Пьера, за этого мальчика, которого никогда не видела, — Клода… И за тебя, моя крошка, тебе пришлось вынести много горя…
