мы глобально всё запустили. Повидло, в одно лицо, под одеялом… это что вообще такое?
— Скажи спасибо, что не водка, — хмыкнул Фэб. — Ладно, давайте там, убирайте, и всё такое, а мы тут как-нибудь сами.
* * *
Скрипач воспринял предложение Ита остаться дома с радостью — оказывается, он и сам про подобное думал, но предложить не рисковал, все-таки работы много. Они наскоро позавтракали, Скрипач залез в шкаф, чтобы проверить запасы (которых почти не осталось), скинул в Саприи и на таможню заказы на доставку — только на этот раз не готовых продуктов, а нормальных, и они решили в первую очередь пройтись по дому, и прикинуть, что в принципе можно убрать.
Комнаты Ри и Джессики, разумеется, трогать не стали; сперва прошли в гостевую, которую занимали Эри и Саб. Особого бардака нет, потому что Эри все-таки складывает вещи на свои места, но на кровати Саба, разумеется, валяется скомканное одеяло (лентяй), а под кроватью — склад обуви, потому что зимнюю обувь Саб, разумеется, и не упаковал, и никуда не спрятал.
— Позорище, — констатировал Скрипач. — Ит, сделаешь?
— Сделаю, — откликнулся Ит. — О, смотри, та самая свечка.
Он сейчас стоял у окна, разглядывая подоконник. Конечно, в этой комнате они сто раз бывали, но присматриваться особенно обычно оказывалось некогда. Бывали, когда надо было разбудить, например. Заглянули — убежали.
— Бумажка какая-то под ней, — Скрипач подошел поближе. — И что-то написано.
— Рыжий, не трогай, это нехорошо, — покачал головой Ит. — Так, тут, в общем и целом, порядок, ботинки только убрать, и очистку запустить.
— Подожди. Ты извини, но я уже прочел, для этого бумажку трогать не надо, — сообщил Скрипач. — Там всего-то написано, что это заметка себе, чтобы не забыть — она пишет, когда потеряла свечу, и когда нашла. Получается, ей был двадцать один год.
— И что с того? — пожал плечами Ит.
— Вот именно что ничего, и зачем тогда про это писать? — резонно спросил Скрипач. — Давай все-таки посмотрим.
— Делай, как знаешь, но я бы не стал, — покачал головой Ит.
— Погоди… Ой, блин, так вот в чем дело… Ит, она про маму пишет. Себе. Или не только себе, не понял. «Причиной моей страшной ссоры с мамой стала эта несчастная свечка, кусок парафина и фитиль. Я была очень плохой дочерью, и я страшно виновата перед мамой — в том, что повысила на нее голос, и в том, что родному человеку, единственному в мире родному человеку предпочла в тот момент тех, кто меня предал и бросил. Я по сей день ощущаю вину, и, наверное, буду ощущать ее всегда — потому что поругаться с мамой из-за свечного огарка было гадостью, подлостью, скотством, равно как и обвинить её в том, чего она не делала. Эта свечка заставила меня задуматься о том, верно ли я поступила — и поступаю сейчас. И о том, на что я готова, чтобы добиться цели, к которой шла многие годы. Глядя на свечку, я думаю о Джессике, которую, правда, никогда не видела, но о поступке которой хорошо знаю от других — и невольно сравниваю себя с ней. Что лучше, что хуже — ни за что накричать на маму, или ни за что убить кого-то, кто тебе верит? Или эти поступки, по сути, равноценны? Ведь мотивация у них одна и та же… Я должна как-то определиться, увидеть грань, я не должна превратиться в слепую, как это произошло с ней, мне надо научиться понимать…»
— Неожиданно, — покачал головой Ит. — Вот это действительно неожиданно.
— Мало того, самокритично, так еще и с пониманием вещей, про которые большинство просто напрочь забывает, — согласился Скрипач. — Н-да. Если эти два придур…
— Не надо.
— Надо. Придурка вообразили, что от нее будет только любовь-любовь, слепая и безотказная, которую еще и отпихивать, как сейчас, по желанию левой задней ноги будет можно, то они сильно ошиблись, — закончил Скрипач. — Любовь, может, и будет. Но вот только чтобы всё срослось по-настоящему, им придется очень постараться.
— Положи эту записку на место, и пошли дальше, — попросил Ит. — Нехорошо получилось на самом деле.
— Мы все ей расскажем, почему нет? — Скрипач с укоризной посмотрел на Ита. — Я не собираюсь врать, что не читал. Да, убирали, да нашли, да, прочли.
— Ладно, авось обойдется. Пошли к Берте, смотреть, что там и как.
В Бертиной комнате царил порядок, но причиной этого порядка было не то, что Берта убирала, а то, что Берта спала с ними, в общей спальне, а сюда заходила только переодеться или быстро принять душ. Запустили очистку, и пошли дальше.
У Кира, увы, порядком и не пахло — а пахло вполне ощутимо пылью, потому что очистку он не запускал уже месяц, авторежим же не ставил принципиально. Вещи, правда, убраны, но если учесть, что Кир последние месяцы таскает рабочий комбез из старых запасов Фэба, и снимает его только на ночь, это не заслуга, а просто данность — Кир вещами не пользуется.
— Повидло где? — деловито спросил Скрипач. — Вот же нычник. Тааак. Нет, ты только погляди, а?!
Хорошенькие баночки с нежно-розовым яблочным повидлом, украшенные китайскими иероглифами, отыскались в шкафу, на самом дне, заботливо укрытые кировскими майками. Видимо, чтобы не нашли. Скрипач оторвал от блока две банки, остальные положил на место.
— А хватит? — с сомнением спросил Ит.
— Килограмма-то? Конечно, хватит, — Скрипач подкинул банки на руке. — Это у Кирушки нервы. Потому Кирушка сладкое по ночам в одиночку и жрёт. Очистку запустил?
— А то ты не слышишь.
— Лады, тогда пошли к Фэбу, — предложил Скрипач. — Потом… так, ты быстро пробежишься по гостиной, а я тесто поставлю. И буду тебя использовать в качестве кухонного мужика. Потому что я совсем натуралку заказал, которая прямо в шкуре. Будешь чистить.
— Ну вот спасибо, — рассердился Ит. — А обезшкуренную нельзя было взять?
— Нельзя, — строго ответил Скрипач. — Вкус совсем не тот.
Ит вдруг засмеялся, Скрипач с недоумением посмотрел на него.
— Чего это ты? — с подозрением спросил он.
— Да вспомнил, как в караване картошку дрелью чистили, — с трудом проговорил Ит. — В первый раз особенно удачно получилось…
